Сестра мертвых - Барб Хенди

И тут в сознании Чейна раздался мертвый смех:

«Колдун?! А я-то уж забеспокоился, что ты можешь быть мне опасен!»

Внезапно Чейн осознал, что не в силах сдвинуться с места. Он ощущал свое тело, и мышцы его были расслаблены – они просто не подчинялись приказу мозга отступить на шаг назад.

Когда последнее слово заклинания сорвалось с его губ, он содрогнулся от того, что в мыслях разглядел сквозь диаграмму.

Помещение кузницы словно сделало оборот вокруг собственной оси. Чейн увидел горн, который должен был находиться у него за спиной, между ним и входными дверями. Он увидел самого себя, как будто смотрел на себя от дальней стены кузницы, смотрел глазами того, кто стоял перед ним, – глазами мертвого чародея.

А потом из-под земли вырвалось пламя – и не под ногами у ходячего мертвеца, как задумал Чейн, а под ногами у него самого.

Чародей проник в его мысли, внушил ему свое видение – и Чейн, не поняв этого, нечаянно обратил собственное заклинание против себя. Волна жара прихлынула к его ногам, обутым в сапоги, край плаща загорелся, а он так и не мог двинуться с места.

В этот миг лицо чародея исказилось и он разинул рот в беззвучном крике.

И выгнулся, заведя руки за спину, лихорадочно пытаясь что-то нашарить. Над плечами его заклубился черный дым.

Чейн почувствовал, что тело вновь повинуется ему. Он бросился на земляной пол, перекатился, чтобы сбить огонь с плаща. Недолговечное пламя, порожденное его заклинанием, уже сгинуло, но сапоги Чейна дымились, а штаны над голенищами сапог кое-где прогорели насквозь и почернели от копоти. Чейн вскочил – не без усилия, превозмогая боль в обожженных ногах.

В дальнем углу кузницы, возле узкой скамьи стояла Винн, сжав в руке разряженный арбалет. Привалившись спиной к стене, она пыталась перезарядить оружие, но руки упорно не слушались ее, и к тому же она все время моргала. За спиной Чейна раздалось странное бренчание, и он стремительно обернулся на звук, к своему противнику, который все извивался в надежде выдернуть из спины дымящийся арбалетный болт.

Бренчание доносилось от бронзового сосуда, который болтался на цепочке на шее у мертвеца. Видимо, из-за резких телодвижений чародея сосуд выпал из-за ворота рубашки.

Для чародейства такие сосуды были ни к чему, так зачем же мертвец-чародей его носит?

Повинуясь порыву, Чейн схватил противника за мантию и сильным рывком развернул его к себе. Чародей, еще не оправившийся от боли, на миг потерял былое проворство, и Чейн смог вцепиться в бронзовый сосуд. Дернув со всей силы, он разорвал цепочку и швырнул сосуд в раскаленные недра горна. Бронза тотчас начала плавиться, и гримаса боли на мертвом лице сменилась выражением беспредельного ужаса.

«Нет! Я не могу…»

Вытянув перед собой руки, мертвец бросился к горну, но Чейн, размахивая мечом, преградил ему дорогу. Мертвец отпрянул вбок, не сводя взгляда с бронзового сосуда. Под воздействием жара тот лопнул, и в прореху выскользнуло облачко пара. Уцелевший глаз мертвеца в ужасе округлился. Беззвучно разинув рот, чародей дико огляделся по сторонам.

В сознании Чейна воплем прозвучало одно-единственное слово (или имя?):

«Убад!»

В мысли Чейна хлынули потоком, зашуршали едва слышно невнятные слова. Испугавшись, что мертвец все-таки пытается сотворить собственные чары, Чейн опять с мечом в руке ринулся на него… но тут кузницу наполнили серые вихрящиеся тучи. Чейн не видел теперь не только своего противника – вообще ничего. Ослепленный, он начал махать мечом наугад… но тут загадочные тучи в один миг, как появились, рассеялись бесследно.

Чародей исчез. Теперь в кузнице были только Чейн и Винн, которая, вжавшись в угол, ошеломленно посмотрела на него, а затем тихонько сползла по стене на пол.

Ее карие глаза были широко раскрыты от изумления, и при виде ее смуглого овального лица Чейна точно громом поразило. Как же давно он не видел ее! Шатаясь, он подошел к Винн и грузно опустился на пол рядом с ней.

– Ты обгорел, – прошептала она.

Лицо ее было неестественно бледным, и не только от страха – еще что-то неведомое Чейну терзало ее. И она все время моргала, трясущимися руками прижимая к себе арбалет.

– Ничего такого, что я бы не смог залечить, – отозвался он.

– Его нет? Ворданы больше нет?

– Надеюсь, что да… хотя и не знаю, как и почему это произошло. Подобные сосуды применяются только в колдовстве, чародею они без надобности. Я рассчитывал, что там содержалось нечто, чем он поддерживал свое существование.

Чейн протянул руку Винн, чтобы помочь ей встать, но девушка отшатнулась и окинула его долгим взглядом… таким долгим, как будто что-то искала в нем. Чейн посмотрел на свои обугленные сапоги и штаны.

– Я исцелюсь, – заверил он.

Винн, похоже, только сейчас осознала, что перед ней именно он, Чейн.

– Что ты здесь делаешь?

– Я увидел, как эта тварь гонится за тобой. Не мог же я допустить…

Винн мотнула головой, да так резко, что каштановая коса выскользнула из-под капюшона.

– Я не о том… Ты знаешь, что я имею в виду!

Как он мог солгать ей, что придумать, чтобы она не рассказала о его появлении дампиру? Как он мог искать в ее глазах хоть малейший признак того, что она рада его видеть? В своем новом, посмертном существовании Чейн был истинно счастлив, лишь когда сидел рядом с Винн за широким столом в кабинете миссии и увлеченно рылся в древних пергаментах, прихлебывая мятный чай. Сейчас он тщательно прикрыл правду завесой полуправды… и опять протянул руку к Винн.

– Я пришел за тобой, – сказал он. – Тебе не место в этом нищем захолустном краю, среди темных и невежественных крестьян. Конь у меня крепкий и без труда доставит нас обоих в Белу, в вашу миссию. Я не то, что ты думаешь, и вдвоем мы смогли бы убедить в этом домина Тилсвита.

Глаза Винн еще больше округлились.

– Прошу тебя, согласись, – прошептал он. – Я готов сделать все, о чем только ты ни попросишь… если только мы вернемся в Белу и попробуем жить так, как жили раньше.

Никогда еще в жизни Чейн никого так не умолял.

По смуглой щеке Винн пробежала одинокая слеза. Девушка уронила арбалет на колени, обхватила дрожащими ладонями виски.

– Ты по-прежнему пьешь человеческую кровь? Ты по-прежнему охотишься и убиваешь, чтобы поддержать свое существование? Согласишься ли ты прекратить это… ради меня?

Чейн напрягся. Как же объяснить ей, как заставить ее понять, что смертные по большей части – безмозглый скот, не стоящий ее сочувствия? Для него, Чейна, все они – ничто. Ему дороги только избранные, такие как Винн и домин Тилсвит.

Он так ничего и не ответил, и Винн молча смахнула слезу рукавом. Больше она не плакала, но и на Чейна не смотрела.