Стерегущие дом - Шерли Грау

Я показала газету Джону.

— Я уже видел, милая.

— Ты разве читаешь атлантские газеты?

— Нет, мне присылают вырезки.

— А я и не знала, что присылают.

— Ты же не спрашивала.

— Ты что, правда, заходил к моим родственникам?

Он усмехнулся.

— Замотался с проклятыми делами, так что и позвонить-то было некогда. Но в газете это хорошо звучит…

Тот вечер — первый за полтора месяца вечер дома — он провел, терпеливо ползая с двумя девчурками на спине по полу гостиной. Он подарил каждой по большой фотографии и повесил у них в комнатах. «Чтобы не забывали, какой у них папа», — сказал он. Он любил их, и они его обожали. У нас с девочками дни текли тихо и мирно, скучноватые и однообразные, — пока не являлся он. Он вносил с собой оживление — это он всегда умел.

По-видимому, мой вопрос насчет газетной вырезки Джон воспринял как некий упрек, во всяком случае с тех пор он стал приносить вырезки мне. Все до одной. Я аккуратно складывала их в коробку — на днях она случайно попалась мне, — но никогда не читала. Порой, когда он протягивал мне очередную статью, среди текста невольно бросались в глаза отдельные слова. Расист. Решительный сторонник сегрегации. Стойкий поборник прав штата.

Я как-то спросила его об этом и потом пожалела. Мы ехали в университет — он получил от студенческого комитета приглашение выступить. Стоял вечер, один из тех серебристо-серых зимних вечеров, когда все очерчено тонко и мягко, и небо смутно розовеет, а земля мерцает и расплывается в дымке тумана. Машина сверкала новизной и дивно пахла, ноги обдавало ровной струей тепла. Ни с чем не сравнимо это ощущение езды в мощном автомобиле по хорошим дорогам в гористой местности. Как по морским волнам, неслись мы вверх и вниз по склонам холмов. Я была рада оторваться от детей — я чересчур засиделась дома. Мне льстило сознание, что я жена популярного оратора. К тому же Джон привез вчера в кармане пиджака сапфировое кольцо. «Под цвет твоих глаз, старушка», — небрежно уронил он. Меня не ввел в заблуждение тон этих слов. Я знала, что такое для него деньги, а это кольцо стоило дорого. Он был хорошим мужем и работал не покладая рук, но впервые я получила от него нечто подобное — дань признания. Как это будет чудесно, думалось мне, пока мы с ревом летели по холмам, вместе состаримся, девочки на наших глазах станут взрослыми, будут привозить к нам внучат… Мечты, сентиментальные и длинные, под стать вереницам серых длинных холмов.

Убаюканная кротким вечерним светом, я задала ему этот вопрос — он занимал меня давно, о нем напоминали слова из газетных вырезок.

— Джон, — сказала я. — Что ты на самом деле думаешь про негров? Не то, что скажешь сегодня с трибуны, а честно — что?

Он хмыкнул и с протяжным сигналом вильнул в сторону, объезжая автофургон для перевозки скота.

— Души в них не чаю, — сказал он. — Совсем как твой дед.

Серебристый вечер померк, исчезли еще не рожденные внуки. Остались унылые зимние холмы и человек, который зря так гонит машину.

Еще несколько лет, безбедных и размеренных, прерываемых лишь поездками в отпуск, которые с некоторых пор стал позволять себе Джон. По этим поездкам я отличаю один год от другого: год путешествия на Ямайку, год Бермудских островов, год, когда мы отдыхали в Солнечной Долине. Мы уезжали два раза, летом и зимой. Подрастали девочки. Из колыбели в кроватку, от коляски — к велосипеду, из детского сада — в первый класс. Они росли красивыми, темноволосые и синеглазые, в отца. Ему хотелось еще детей, я знаю. Один раз он заикнулся об этом. Я только сказала:

— Дай я сначала справлюсь с этими. Погоди — с ними столько хлопот.

Он ждал, такой не попросит второй раз из гордости.

А потом умер дед. Это случилось в январе, через несколько дней после сильного снегопада. Снегопадов в общепринятом смысле слова в наших краях вообще не бывает — так, припорошит землю, вроде как тронет изморозью. Но на этот раз с нависшего, серо-зеленого неба насыпался покров дюймов в пятнадцать толщиной, и все пошло кувырком. Скотину на отдаленных выгонах охватила паника. Коровы ломали заборы, продирались сквозь проволоку, оставляя на колючках кровавые клочья, забредали на лесные участки, а то и дальше. Их предстояло изловить по нескольку голов за раз и вернуть в стадо. Работали все мужчины, какие только были на дедовой ферме, — разыскивали раненых коров, чинили ограды.

Четыре дня подряд дед рано утром уезжал из дому на своем грузовичке и трясся по рытвинам оледенелых лесных дорог, которые медленно оттаивали, покрываясь лужами грязи. Три дня он возвращался к ночи, шатаясь от усталости, глотал, не прожевывая, ужин и валился спать. На четвертый вечер — не вернулся.

В тот четвертый день он работал один. Оливер Брендон, его всегдашний подручный, уехал в город купить несколько пар запасных кусачек и еще кое-что из инвентаря. Он взял машину Маргарет — прошлогодний подарок деда — и вернулся к полудню: в это время дед обещал за ним заехать. Когда в условленный час его не оказалось, ни Маргарет, ни Оливера это не встревожило. В последнее время он, как бывает в старости, сделался забывчив, тем более что у него вообще не было заведено возвращаться в полдень домой. Ехать его искать не имело смысла — он не предупредил, где будет, и Оливер принялся менять растрескавшиеся половицы на веранде.

Дотемна оба не беспокоились; когда стемнело, стали ловить себя на том, что все чаще посматривают на черные, слепые окна.

— Возможно, работает при свете фар, — предположил Оливер.

Маргарет покачала головой.

— Откровенно говоря, я и сам так не думаю, — сказал Оливер.

Маргарет подошла к окну и, прислонясь лбом к холодному стеклу, стала вглядываться, хотя ничего разглядеть было невозможно.

В десять часов Маргарет позвонила мне. Джон в этот вечер случайно оказался дома, дети спали, было тихо и уютно, покойно, уединенно — пока не зазвонил телефон. Джон взял трубку, он слушал, и лицо его становилось все более напряженным.

— Не вернулся. — Он коротко рассказал мне, в чем дело.

— Куда он поехал?

Джон покачал головой.

— Она не знает, а по следам не найдешь — дороги чересчур изъезжены.

Мы выехали тотчас же. Маргарет сидела одна. Оливер ушел домой, он был стар и устал за день. Джон торопливо обменялся несколькими словами с Маргарет. Потом пошел звонить. Добрый час он просидел у телефона, пытаясь вызвать полицейский вертолет. Он требовал, чтобы к поискам приступили немедленно; в полиции настаивали на том, чтобы отложить до рассвета. В конце концов договорились, что сразу будет выслан наземный отряд.