Якудза из другого мира 7 - Алексей Владимирович Калинин

а всё оставшееся время могли тянуть кашку через трубочку. И я понимал, что это было бы гораздо правильнее, чем просто отпустить их.

Но с другой стороны... Это будет неправильно.

— Надеюсь, что вы никогда больше к ним не подойдете. А я сейчас устрою взбучку и попрошу своих друзей извиниться перед вами. А как только они извинятся, так сразу же освобожу вас. Подождите немного, господа...

— Да? — с надеждой взглянули на меня три пары глаз. — Это превосходно, господин хинин! Это чудесно! А что нам делать, пока вы отчитываете своих друзей?

— Пока что можете продолжить чистить батат. Можете на каждом новом батате вырезать улыбающуюся рожицу. Это отвлечет вас от грустных мыслей, — после этого я закрыл дверь.

Мотнул головой, показывая на выход. Мол, тут могут слушать. С той стороны двери и в самом деле послышался шорох, как будто крысы снова начали прислушиваться к мягким шагам кота.

Мы вышли в основной зал. Кацуми, Шакко и Малыш смотрели на меня с легкой угрюмостью, одна Аяка виновато опустила глазки.

— Ребята, я не осуждаю вас в этом, — сказал я жестко. — Не осуждаю, поскольку вы сделали то, что я сделал бы на вашем месте. Но вот что не сказали, держали в тайне — вот это вот немного обидно. Зачем вы так?

Четверка переглянулась. Теперь виновато опустили глаза все четверо. А я не зря задал этот вопрос. Я выжидал — кто ответит? Таким образом надеялся выявить зачинщика.

— Потому что мы боялись, как бы ты не воспротивился этому, Изаму-кун, — сказала Кацуми.

Ага, вот кто был организатором похищения и пленения.

— Мы хотели им показать, на что они обрекают своих жертв, — поддержала подругу Шакко. — Пусть побывают в их шкуре...

А эта особа сразу же подхватила идею. Ну, насчет Малыша можно было даже и не думать — он пошел на поводу у двух девчонок. Отправился мстить, как истинный рыцарь, за свою даму сердца.

— Девочки, ну нельзя же так грубо, — покачал я головой. — Ребята, я делаю вам выговор, что вы не сказали мне про это. Я бы придумал что-нибудь поизящнее для наказания этих уродов. А теперь... Теперь все осознали свою вину? Вот и хорошо, надеюсь, что в дальнейшем вы не будете хулиганить... Без меня. Аяка, ты же вроде как рисуешь неплохо?

— Ну да, — ответила та немного удивленно. — А при чем здесь это?

— Краски есть?

— Здесь нет, но в магазинчике дяди Ли можно найти. Он тут, через дорогу, — махнула она в сторону выхода.

— Тогда купи черную и белую. Малыш, а ты позвони Мрамору и скажи, чтобы взял с собой пяток ребят на байках и ехал сюда. По пути пусть прихватит...

В общем, спустя полтора часа, в ходе которых кафешка была закрыта, всё было готово. Я не трогал троих работорговцев. Не касался их пальцем. Я сделал выговор ребятам, как и обещал. Я освободил Кикути и его коллег, как и обещал.

Даже ребята извинились перед троицей. Правда, сделали они это с широкими улыбками и словами: "Извините, что мы так поступили. Надеемся, что в будущем между нами больше не возникнет недоразумений!" Сказали вроде извиняющимся тоном, но тут даже глухой почувствовал бы издевку. У работорговцев не было иного выхода, кроме как скривиться в подобии улыбки и принять извинения.

А то, что трое мужчин в женском нижнем белье, с нарисованными на запястьях и на шее оковах, с надписью на спинах: "Мы продаем людей в рабство!" побежали по вечерним улицам Токио под свист и улюлюкание веселых байкеров — это уже побочный эффект свободы. Я предупредил босодзоку, что если вмешается полиция, то они должны не вступать с ними в конфликт, а тихо слинять и раствориться в улицах.

Темная сущность внутри меня требовала, чтобы я вместе с другими босодзоку гнал этих упырей по асфальту. Требовала пинать их и сигналить, не давая убежать прочь. Чтобы всем показать, какая судьба ждет преступников за их деяния. Чтобы...

Я заставил темную сущность заткнуться. Эти утырки получили своё. И я уже не улыбался, когда говорил, что если узнаю про то, что они снова занялись своим прежним делом, то отдам их уже не на пробежку под управлением босодзоку, а якудзе. А те уже найдут применение трем крепким мужчинам. В конце концов, почти все крупные стройки в Японии так или иначе имеют связи с преступными группировками.

Мы посмотрели по стриму, который вел один из босодзоку, как, сверкая волосатыми ягодицами в окружении кружевного белья, задорно бегут три мужчины с надписями на спине. Прохожие останавливались, снимали на свои телефоны эту пробежку, улыбались, пересылали другим.

В итоге, до вмешательства полиции в этот несанкционированный забег, Кикути и его банда успела намотать около трех километров. Не так уж и много, но пробежка в женском белье под насмешки и улюлюкание должно хотя бы на время заставить их пересмотреть свои взгляды на работу.

Надеюсь, что мою угрозу они не станут игнорировать. Иначе я не буду так великодушен, как Малыш.

После просмотра видео мы засели с ребятами в кафе. Я от широкой души поставил всем угощение. Пили-ели, веселились. Улыбались над моей придумкой.

Во время заката мы с Кацуми выбрались на крышу дома. Поставили пару стульев и неспешно попивали сок, любуясь затухающими всполохами алого небосклона.

— Изаму-кун, можно задать тебе вопрос? — спросила Кацуми, когда алый край солнца спрятался за линией горизонта.

— Кацуми-тян, тебе можно многое. Уж задать вопрос — точно можно.

— Вот у тебя изменилось лицо, когда ты посмотрел на работорговцев. Оно как-то стало жестче, резче. Я и в самом деле думала, что ты отругаешь нас и заставишь извиниться перед этими... То есть в самом деле извиниться, а не так, как было. О чем ты думал в тот момент?

Посмотрел на свою девушку и подумал — рассказать про семью которую насильно сделали рабами? Рассказать, в каком состоянии мы нашли их? Про слезящиеся на солнце глаза, про землистый цвет кожи, про гноящиеся раны...

Нет, не для женских это ушей. Подобные вещи пусть остаются в прошлом, хотя отношение к ним надо перенести в настоящее.

Я обнял Кацуми и улыбнулся:

— Думал о своих родителях. Ведь они дали мне шанс отучиться в старшей школе не просто так, а заплатив собой. Помнишь, как они добровольно отдали себя в