Боевой разворот. И-16 для «попаданца» - Александр Самохвалов

Кормят, как всегда, на убой. Запасы – надо осваивать. Все понимают уже, что уходить придётся, и вывезти не получится. С правой стороны зала лётный состав, с левой – технари, зенитчики, пехота и прочее. Лётная норма другая чуток. Главное не то, что обильная – хотя и это есть – а что многих продуктов летуну нельзя. Метеоризм и прочие фокусы. Нашему брату, лётсоставу, и в мирное время дома можно было только ужинать. В дни полётов, в смысле.

На выходе подходит ко мне саджент. Чуть постарше обычного, в очках, но не сверчок.

— Разрешите, — говорит, — представиться. Сержант Вишневецкий. Антон. Вы – спрашивает – младший лейтенант Малышев будете?

— Ну я, — отвечаю. Был, есть и буду. Надеюсь. Какие дела?

Оказалось, парнишка из студентов. Как раз в 39-м им отсрочку отменили, вот и пришлось. С третьего курса. Журфака. И хобби – кинодокументалист. Оператор, то бишь. Здесь же он по поводу приличного знания немецкого языка. Типа, переводчиком. Но хочет и профессионально расти. По основному призванию. Мечтает статью написать. Об еройском подвиге младшего лейтенанта Саши. Журавлёва. Если б снять, так и вовсе цимес, но камеры, увы… Однако сомнения у него имеются. Некоторые. Потому как мамлей Толик, который Борисов, будучи перехваченным акулом пера вчерашним вечером, сообщил ему, будто немца того мамлей Костик сбил, как и вообще всех немцев – ну, почти, и Костик тот самый, по его словам, чуть ли не супер-пупер-ас ВВС РККА и самый что ни на есть сталинский не сокол даже. Орёл. А вот вечером того же дня специально нашёл и сообщил, что напутал.

Ну, я ему, естественно, и выдал. Согласованную версию. Правда – это, конечно, хорошо. Но бывают вещи правильнее правды. Мне же было интересно насчёт десанта. Узнать. Немецкого, то есть. Наших, оказывается, только и спасло, что немцы тоже далеко не корифеи всех наук и вовсе не безупречные гении тактики со стратегией. И даже мало того. Кретином надо быть последним, чтоб десантную сбрую придумать без возможности крепления оружия.

То есть, немецкая десантура сыпалась, с совсем малых, кстати, высот, имея при себе только пистолет и нож. Прочее же оружие с боеприпасами сбрасывалось грузовыми парашютами отдельно.[208] Вот, пока они до этого самого оружия добирались, наши и успели. Опомниться. И вжарили им – по самые что ни на есть не могу. Благо, народу на аэродроме немало собралось. Гейдриха искать. Даже кинологов откуда-то пригнали. Ох, как же потом собачки эти пригодились – выживших десантников по болотам гонять. Да… чего особо не люблю, так это собачек… Брехливые, сволочи. И слух, и нюх, и ночами не спят. Почти.

Нескольких в плен взяли. Антон и допрашивал. Оказывается, три батальона из состава первой десантной – для секретности её называли ещё 7-ой авиационной – дивизии срочно перебросили под Варшаву по личному приказу Гитлера. Едва переведя дух, экипировались и ночью, одним батальоном – сюда к нам. С задачей всех убить, одним остаться. И – найти Гейдриха. Получилось наоборот. Так часто бывает. У десанта со спецназом – особенно. Рисковое это дело. Второй батальон, выходит, мы в Барановичах обезглавили, а третий незнамо где. Пожелаем ему такой же удачи.

Кстати, о риске. Не обратил сразу внимания, что это за штуку военный интеллигент в шаловливых ручонках всё время вертит. И так, и эдак. А как присмотрелся – меня аж морозом всего пробрало. Спустя мгновение ЭТО было уже у меня. В руках. Граната. Ф-1. С ввинченным, что самое пикантное, взрывателем. Этот сначала не понял. Пришлось объяснить. Оказалось, он её давно так носит. Выпросил у армейской разведки. Их, оказалось, тоже сюда – до кучи. И рассудил-то ведь, в общем, правильно. Что плен ему категорически противопоказан, с его-то пятым пунктом на физиономии. И действительно. Сейчас только заметил. Мне-то всё это настолько по фене, что сразу и внимания не обратил.

Гранату реквизировал. Взрыватель отвинтил. И положил в разные карманы, как положено. Парень, кажется, обиделся. Ничего. Мне тоже в плен попадать нельзя. По несколько иным, правда, причинам.

А, кстати, не завернуть ли мне к Ицхаковичу. На мастерскую ПДИ. Узнаю, как дела, заодно и… есть ещё одна задумочка. Захватив в казарме запасной комбез, топаю туда. Благо, дорога недлинная. Заскочил по пути на медпункт. Пакет взял. Перевязочный. ППИ называется. Надо же, и йод имеется. Берёзки шелестят себе и птички неведомые поют-чирикают. Жить – хорошо!

Ицхакович зашхерился в глубине комнаты, у окна. Возится там. В тёмном углу напротив девка какая-то. Платочек, платьице. Хнычет. Да нет, не хнычет. В полной, кажется, тихой истерике.

Здороваемся. Обеспокоен. Его, оказывается, в Москву вызывают. Ночью самолёт, с оказией. По линии НКВД. А он никогда ничего… Сначала в голову не пришло, потом понял. Литовская морда не зря мой комбезик без малого не слопала зенками бесстыжими. Понравился, значит. Излагаю своё видение вопроса, а потом, заметно повеселевшему мастеру, свою маленькую проблему. Некоторое время обсуждаем, как лучше приспособить гранату с запалом, чтоб можно было и отдельно, и вместе, и не мешала чтоб. В плен мне тоже чего-то не хочется. Не те времена. Чтоб подобного рода опыт приобретать. Уже. В смысле, когда мы вышивали, ну, в следующем не менее поганом веке, плениться рекомендовалось ещё меньше. Дуже чревато было… Ну, и индпакет, до кучи. В кармане гимнастёрки неудобно. Мне.

Ицхакович подзывает красну девицу, ставит задачу. Клуша клушей. Довольно крупная и, что называется, в теле – но совсем слегка. Так, лишь чуток покорпулентнее, чем положено. По сравнению с позднейшей модой. Фигурка… Крепенькая такая. Кубышечка. Довольно миленькая, однако. Ну, чтоб молоденькая девица вовсе уродиной была, это ж надо и вовсе под несчастливой звездой родиться. Носик картошечкой, распух, красненький, рыдания едва сдерживает. Белобрысенькая вся из себя. Глазки мелкими незабудками. Пусть поработает – отвлечётся. Не знаю, что у неё там за проблемы. Да и не… Своих, короче если, хватает. Сам Ицхакович, однако, занят. Делом.

Спрашиваю, как разгрузочка. Он, оказывается, аккуурат с нею возится. Издание мамнадцатое, исправленное и дополненное. Вместе оцениваем результат. Я в этих делах вполне копенгаген, слава богу, когда пришёл, в разведке каждый давно уже сам экипировался. На боевые. Ну, в пределах, разумеется. И чем опытнее барбос, тем эти пределы шире были. Через пару лет уже деньги даже себе на экипировку выбили. ГРУшные и ФСБшные спецназы. Ну, а нам уже проще было. Впрочем, я под конец нашу носил. Научились-таки. Доработанную, разумеется. Под себя.

В общем, нехилая хрень у него получилось, с учётом отсутствия липучек, молний и прочей интересной фурнитуры. Что-то наподобие разгрузки НАТО. Но с лопаткой на правой стороне груди. Где печень. Разумно… Померял – не очень. Удобно, в смысле. Лопатка с ручкой немного неловко, для гранат ничего нет, под медицинскую укладку тоже… Ну там, индпакеты и прочее. Зато под обоймы удачно придумано, можно и от ППД диск, и от "дегтяря", и даже от фрицевского, паки нужда такая случится, присобачить. Причём так, чтоб отчасти вместо броника работали. В общем, нарисовал ему – схематично – ещё несколько вариантов – типа жилета, как он сделал, ещё на ремнях, ну, и по типу комбеза, опять же.

Девица приносит комбез. Один из. Прикинул на себя, нормально. Хорошая, однако, девушка. Рукодельница.

— О чём, — цитируя песенку, спрашиваю, — дева плачешь, о чём слёзы льёшь? Тут она и вовсе рыданиями зашлась. Убежала. Комбез, впрочем, захватив. Доделывать, значит. Этот, и второй. По образцу первого. Цельная крестьянская натура. Слёзы слезами, а дело делом.

Ицхакович объясняет – был у девы жених. Лейтёха. Штурман. С 39-го сбап, натурально. Ну, любовь и всё такое. Короче, не выдерждала дева, да стала бабой. Животик в рост пошёл. Жених-то он жених, конечно, но как-то… ну, не торопился, что ли. Бывает. Где-то как-то понимаю. Хотя никогда не попадал. Да и не мог – не было привычки что-то обещать. Такое вот сладенькое. Попусту. Впрочем, в это время, может быть, сложно было. В смысле, без обещаний чтоб. Обойтись.

Никуда бы он, конечно, не делся, причём даже без хождения пострадавшей в политотдел. Женсовет. Не работал даже, а действовал. С неумолимостью прокатного стана. Однако – война. Улетел ясен сокол, да не вернулся. Из них никто не вернулся. И не вернётся, надо думать. Это из тех, что мост бомбить. Без прикрытия. Девица же сирота, из местных. Родители сгинули незадолго до воссоединения, в ходе пацификации. Что такое? Ах, пан не знает, откуда ему, конечно.

Оказалось, миротворческие миссии далеко не америкосы изобрели. С прочими общечеловеками. Когда поляки – между нами, нация более чем своеобразная – доставали местных уж очень круто, те их резать начинали слегка и постреливать. Тогда приезжали бравые польские жолнежи и приводили к миру. Всё, всех и вся. В свойственной им непринуждённой манере. С ними и гражданские, из националистически настроенных добровольцев, разумеется. Эти, так вообще… Поляки, как оказалось, вообще неслабо отметились. И здесь, и на Украине. Всё им велика Польша грезилась, "от можа и до можа". В смысле, от Балтийского моря до Чёрного. Одни осадники чего стоили. Это когда приезжает польский крестьянин, часто из дембелей, и осаживается на землю. И совсем его не заботит, что на земле этой кто-то до него уже был. В общем, когда полчок сюда перебрался, она к нему и прибилась. Работящая да старательная.