Гордон Лонсдейл: Моя профессия - разведчик - Николай Губернаторов

Торжественно прошествовали к своим местам трое судей. Благородными складками ниспадали с их фигур пурпурные, отделанные горностаем, мантии. Лица обрамляли старинные парики. Пышно разодеты были и защитники, и представители обвинения: длинные парики, чёрные мантии, широкие белые галстуки.

Сама история британского правосудия торжественно входила в зал «Олд Бейли».

Правда, это несколько напыщенное представление чуть портила фигура верховного судьи: затянутая в талии и расклешенная книзу мантия, покачивающаяся при каждом движении на сухопарых бёдрах, делала лорда Паркера несколько похожим на стареющую женщину. А генеральный прокурор в своей мантии и белом парике, по едкому замечанию одного журналиста, напомнил ему тётку Чарлея…

Когда все участники театрализованного действа заняли отведённые им ритуалом места (судьи уселись под огромным «мечом правосудия», установленным на специальной подставке), в пространстве между «доком» и столом судей появился небольшого роста человечек в странном одеянии. Он развернул старинный свиток и начал выкрикивать высоким фальцетом на уже забытом всеми древне-кельтском языке какие-то длинные фразы…

Славные средние века пышно демонстрировали себя в главном суде современной Англии.

Я в своё время занимался исторической грамматикой английского языка, но не без труда разобрал: «Слушайте все! Слушайте все! Сегодня здесь будет творить правосудие Верховный судья лорд Паркер по делу «Королева против Гордона Лонсдейла, Харри Хаутона и Этель Джи», которые обвиняются в тайном сговоре с целью нарушить закон об охране государственной тайны…»

После некоторых осложнений с коллегией присяжных (один из защитников отклонил из состава коллегии присяжных заседателей всех женщин) двенадцать респектабельных джентльменов заняли свои места и приготовились творить правосудие. Каждый из них представлял именно тот класс, который правил в этом государстве, и каждый, не приступив ещё к своим обязанностям, уже был твёрдо убеждён, что человек, именуемый Гордоном Лонсдейлом, «виновен».

Клерк суда скороговоркой зачитал обвинительный акт: в такой-то период Лонсдейл, Хаутон, Джи, бубнил он, вступили в тайный сговор с целью нанести ущерб государству, передав другим лицам сведения, которые могли оказаться прямо или косвенно полезными врагу.

— Подсудимый Гордон Лонсдейл! — изрёк традиционную фразу главный судья Паркер. — Признаёте ли вы себя виновным в тайном сговоре нарушить закон об охране государственной тайны?

И после этого начал обвинительную речь генеральный прокурор. Для него это был большой день. Вскоре сэр Реджинальд Мэннингхем-Буллер был произведён в лорды-канцлеры — его заслуги оценили. Будущий лорд читал свою речь старательно и с выражением. Он громил, обличал, иронизировал и, воздев над головой руки так, что болтавшиеся при каждом его движении рукава чёрной мантии соскальзывали к плечам, взывал к патриотическим чувствам галерки. Где надо, он повышал голос почти до крика, где надо, понижал его до трагического шёпота. Иногда заученным картинным жестом он поднимал со стола какое-нибудь вещественное доказательство и демонстрировал его суду. Я улыбнулся, заметив, что китайский свиток был подан прокурору уже вскрытым.

Хотя, как понимаете, в этот момент мне было не до эмоций: я старался не пропустить ни слова из речи прокурора. Именно из неё, а потом и из показаний свидетелей я мог выяснить, что же известно и что неизвестно о моей работе следствию. Естественно, я снова тут же обратил внимание, что обвинение в шпионаже было заменено обвинением в тайном сговоре. Из этого можно было сделать вывод, что английской контрразведке так и не удалось выявить каналов моей связи с Центром. Это было великолепным успехом, говорившим о высокой надёжности и конспиративности нашей работы.

Потом мне стало ясно, что контрразведка «вышла» на меня сравнительно недавно и не сумела нащупать другие, значительно более ценные связи. Это тоже радовало.

Я по возможности старался слушать генерального прокурора: не обращая внимания ни на его патетические вскрики, ни на трагические ноты, когда тот обращался к патриотическим чувствам присяжных заседателей и публики. Я и не надеялся, что на судебном процессе хоть кто-нибудь скажет правду о моей работе, о том, что она служила одной цели: предотвратить новую мировую — скорее всего ядерную, бактериологическую — войну. Было бы нелепостью рассчитывать на то, что кто-нибудь из этих респектабельных джентльменов вдруг встанет и бросит в зал:

— А ведь действительно то, что происходит в адской бактериологической кухне Портона и на американских базах, расположенных на английской земле, касается не только Англии, но и всего мира.

Судей, как я отметил, было трое. Двое — весь процесс молчали. Они только изредка согласно кивали, когда Верховный судья обращался к ним за поддержкой. Тон задавал лорд Паркер. Он восседал на своём месте с холодной, высокомерной улыбкой на бескровных, плотно сжатых губах. В его репликах, которые он щедро отпускал всем, особенно нам, обвиняемым, сквозило плохо скрытое презрение. Лорд Паркер не говорил, а изрекал. Ещё точнее — вещал… Я абсолютно уверен, что этот достойный представитель своего класса искренне считал всех, кто не состоит в одном с ним клане, людьми второго сорта. Не стоит обвинять меня в предвзятом отношении к досточтимому лорду. Его аристократический снобизм на процессе заметили и журналисты, и публика. И платили ему той же монетой — неприязнью…

Между тем процесс разворачивался по заведённому порядку. После «Сэра Устрашающего» наступила очередь суперинтенданта Смита из Скотленд-Ярда. Я отметил происшедшую в суперинтенданте перемену. Голос звучал несколько робко и неуверенно. Он сильно смахивал на школьника, не успевшего вызубрить урок. Смиту вскоре предстояло уйти в отставку, и он надеялся заработать на сенсационном деле Орден Британской Империи и повышение до чина главного суперинтенданта. Однако этому не суждено было сбыться: на свою беду, он завалил «экзамен» и вскоре был уволен из полиции без награды и повышения. Центральными в показаниях Смита были свидетельства, относящиеся к моему аресту.

Прокурор. Вы видели, как Лонсдейл встретился с Хаутоном и Джи?

Смит. Да, сэр, я видел, как Лонсдейл встретился с Хаутоном и Джи.

Прокурор. Лонсдейл взял у Джи хозяйственную сумку?

Смит. Да, сэр.

Прокурор. Вы их догнали и сказали: «Я полицейский и арестовываю вас»?

Смит. Да, сэр.

Прокурор. Что сделали они?

Смит. Когда я сказал это, Джи сказала: «О-о-о», Хаутон сказал: «Что?», а Лонсдейл не произнёс ничего.

Прокурор. Затем с помощью других полицейских вы поместили их в машины?

Смит. Да, сэр. Каждого в отдельную машину.

(Вспомнив, как это было, я улыбнулся про себя: на каждого из нас приходилось по четыре полицейских, они буквально облепили меня, Хаутона и Джи, и каждый считал своим долгом развить бурную деятельность: покрикивал, подталкивал задержанных к машинам).

Прокурор. И что было дальше?

Смит. Мы привезли их в Скотленд-Ярд и поместили в разные комнаты.

Прокурор. В Скотленд-Ярде вы обследовали содержимое хозяйственной сумки Джи?

Смит. Да, сэр.

Прокурор. В ней было два свёртка?

Смит. Да, сэр.

Прокурор. В одном из свёртков были вот эти четыре отчёта государственных комиссий о результатах испытаний различных гидроакустических приборов?

Смит. Да, сэр. Я нашёл в этом свёртке эти четыре отчёта со схемами и диаграммами.

Прокурор. Во втором свёртке вы нашли вот эту банку с непроявленной плёнкой?

Смит. Да, сэр.

Прокурор. Затем в Скотленд-Ярде вы допросили Лонсдейла?

Смит. Да, сэр. Я спросил его фамилию и адрес, и он сказал: «На любой ваш вопрос мой ответ будет «нет», поэтому не задавайте их зря…»

И так до бесконечности. Прокурор подсказывал. Смит подтверждал. Всё, что изрекал прокурор. Временами в зале возникал глухой шумок: непосвящённые в тонкости судопроизводства уже изнемогали от скуки.

Мелькали серыми, безликими тенями свидетели, они дружно подтверждали всё, что сообщал им генеральный прокурор. Иногда он уступал своё место «младшему», как принято называть в английском суде помощников обвинителя. В роли такого «младшего» выступал известный юрист Гриффитс-Джонс. Незадолго до этого он прославился своим неудачным обвинением по делу одного из издательств в связи с попыткой запретить публикацию нашумевшей книги «Любовник леди Чаттерлей».

Был на суде и помощник «младшего», но он не проронил ни слова в течение всего процесса. Я так и не понял его функций: быть может, он готовил речи для обоих «старших»?