Расследования комиссара Бутлера - Павел (Песах) Амнуэль

В конце концов, я ведь совершенно не знал эту женщину, почему ее смерть так на меня подействовала?

Глава 3

Алиби жертвы

Обычно возвращение домой из зарубежной поездки — это вечер рассказов, раздача подарков, приподнятое настроение и сожаления о том, что поездка так быстро закончилась, ибо, хотя и верно, что в гостях хорошо, а дома лучше, но еще лучше задержаться в гостях подольше — пока не выгонят.

Я бросил чемодан в салоне, а кейс запихнул в угол кабинета, между компьютером и стеллажами. Рина еще не вернулась с работы, и я, не найдя в себе сил, чтобы залезть под душ, сумел только раздеться и упасть в полуразобранную постель.

Похоже, что я отключился мгновенно, потому что Роман Бутлер утверждал впоследствии, что звонил мне сразу после того, как получил на свой компьютер доклад Липкина о трагедии на борту самолета и о первых свидетельских показаниях. Увидев знакомую фамилию, Роман сразу набрал мой номер.

Никаких звонков я не слышал, а проснулся оттого, что кто-то топал по комнате и громко дышал мне в ухо.

На самом деле Рина старалась не производить шума и вовсе не дышать.

— Что с тобой? — спросила она, увидев, что я открыл глаза. — Ты стонал во сне. И почему ты бросил чемодан посреди салона? Что случилось? Тебя, кстати, Роман ждет уже полчаса.

На вопросы я отвечать не стал, а информацию принял к сведению. Роман наверняка хотел поговорить со мной о той женщине. Голова не болела, но ощущение было таким, будто она распухла и заняла весь объем комнаты: стены и потолок сжали мою черепушку будто клещами. Вставать не хотелось, но лучше было поговорить с Романом сейчас.

— Вид у тебя… — буркнул Бутлер, когда я, умывшись, вышел в салон.

— Тебе уже доложили?

— Не только доложили, я курирую дело от управления.

— Значит, это не было простое отравление? Убийство, да?

— Да, — коротко сказал Роман.

— Никогда бы не подумал, что это так на меня подействует, — пожаловался я. — Все-таки, это разные вещи — расследовать преступление по его следам, и самому присутствовать, когда умирает человек…

Я вспомнил мою соседку — она выгнулась и хрипела, и меня опять стало мутить, Роман протянул мне стакан минеральной воды, и я выпил залпом.

— Да, — сказал Роман. — Сильная у тебя воля, Песах. Теперь я понимаю, почему в армии ты служил в тыловых частях.

— Я вообще не служил в армии, ни в российской, ни в израильской, — поправил я.

— По причине умственной недостаточности? — осведомился Роман. — Симулировал или на самом деле?

— Иди ты к черту, — вяло отмахнулся я. Роман хотел вести беседу в нашей обычной иронической манере, но мне сейчас было не до того, чтобы продумывать стиль разговора.

— Хотите поесть? — спросила Рина, выглянув из кухни.

— Нет! — воскликнул я, и Роман удивленно поднял брови.

— Песах, — сказал он. — Пойди поешь, мне нужно, чтобы ты был в форме.

— Какая форма тебя устроит? — пробормотал я. — Пехотная? Или артиллерия?

— Любая, лишь бы ты мог быть мне полезен. Ты сидел рядом с этой женщиной. А взгляд у тебя острый, я-то это знаю.

— Я уже сказал этому… Липкину… все, что видел. И про пятнышко на шее…

— Песах, — терпеливо повторил Роман. — Мне нужно, чтобы ты был в форме. Не было у нее на шее никакого пятнышка, что это тебе в голову пришло?

Должно быть, вид у меня стал еще более глупый, чем прежде, потому что Роман удрученно покачал головой.

А я вспомнил. Вспомнил, что, действительно, никак не мог видеть ни пятна на шее, ни торчавшего из капельки крови шипа, потому что у женщины были длинные волнистые волосы, опускавшиеся до лопаток.

Я коротко вздохнул, сравнивая оба воспоминания и не зная, какому отдать предпочтение.

— Роман, сказал я, у этой… у нее были длинные волосы или короткая стрижка?

— Это ты меня спрашиваешь? — удивился Роман.

— Тебя, и ответь прежде, чем станешь делать выводы о моей умственной неполноценности.

— У Айши Ступник, — медленно произнес Роман, не сводя с меня изучающего взгляда, — были светлые волнистые волосы, опускавшиеся ниже шеи. Липкин мне сказал по телефону, что свидетель по фамилии Амнуэль либо не в себе, либо считает полицейских дураками. Я-то понимаю, что справедлива первая версия. Но почему ты все-таки решил, что видел пятнышко, которого видеть не мог?

— Мне показалось…

— Почему тебе показалось именно это?

— Откуда мне знать? — раздраженно сказал я. — В тот момент, скажу тебе честно, я соображал очень туго. Если быть точным, не соображал вообще. Чувствовал я себя отвратительно, перед глазами все плыло. Сейчас, когда ты сказал, я и сам вспомнил, что волосы у женщины были длинные, ниже плеч, я еще в Париже обратил внимание. И вообще…

Я замолчал.

— Что? — спросил Роман.

— Нет, — я покачал головой, и от этого простого движения комната поплыла перед глазами. — Нет, ничего. Просто я понял, как трудно быть объективным свидетелем…

Стрижка была короткой — ровно подрезанные на затылке волосы, и чуть ниже…

— Так вы будете есть? — спросила Рина, еще раз заглянув в салон. Увидев выражение моего лица, она демонстративно закрыла дверь и загремела на кухне посудой.

— Есть проблема, — сказал Роман, — поинтереснее, чем противоречия в показаниях свидетеля Амнуэля. У жертвы, видишь ли, имеется алиби на момент смерти.

— У преступника, ты хочешь сказать…

— У жертвы, у этой Айши Ступник.

— Кто из нас плохо себя чувствует, ты или я?

— Оба, — сказал Роман. — Видишь ли, в тот момент, когда Айша Ступник выпила сок и начала дергаться в конвульсиях у тебя на глазах, Айша Ступник выступала по французской телепрограмме TV-5 на глазах у сотен тысяч зрителей.

— Так она умерла или нет?

— А как думаешь ты?

Я вспомнил накрытое пластиковой накидкой тело, лежавшее на трех креслах с откинутыми спинками.

— Умерла, — пробормотал я. — И ее вынесли из самолета на моих глазах…

— Сейчас Айша Ступник в морге больницы Тель-Ха-Шомер. И, кстати, чтобы ты знал: на ее теле действительно есть небольшое пятнышко, на котором запеклась капелька крови.

— Так я же…

— Но пятнышко это, — прервал меня Роман, — находится под ее левой лопаткой, вот, в чем штука. Или ты снимал с нее платье, чтобы посмотреть?

— Разве что взглядом, — пробормотал я.

Сказать, что я плохо спал ночью — значит не сказать ничего. После ухода Романа у меня опять разболелась голова, а, когда Рина заставила меня съесть салат и куриную ногу (в первом часу ночи!), к голове присоединился еще и желудок, проявляя, видимо, корпоративную солидарность. Расспросами Рина не докучала, принесла какую-то таблетку и заставила выпить — возможно, это был акамол, а возможно, патентованное слабительное, результат был один, а точнее — никакого.

Все же я сделал вид, что мне полегчало, и улегся в постель, сказав:

— Чемодан разбери сама, там твоя парижская косметика, если только мне не подсунули акварельные краски…

В комнате было душно, я включил кондиционер, но сразу стало холодно, и я выключил эту тарахтелку — никогда прежде кондиционер не производил столько шума. Потом я заснул — или мне это только показалось, и еще мне казалось, что кто-то ходит по комнатам, это была Айша Ступник, или ее астральное тело, потому что я видел лишь слабые контуры, сквозь которые просвечивала мебель. Я, конечно, понимал, что все это мне снится, и следовательно, я сплю, но, если я об этом думаю, значит, я все-таки бодрствую?..

Не сумев разрешить это противоречие, я встал и пошел на кухню, чтобы напиться минералки, но здесь сидели за столом комиссар Бутлер и инспектор Липкин, пили мою воду и наверняка перемалывали мне кости. Оба полицейских были полупрозрачны, и у обоих во лбу торчали тонкие шипы, будто рога. Должен был я проснуться или я все это видел наяву? Это новое противоречие я решал до утра.

Вот и скажите теперь, хорошо ли я спал ночью.

Наверное, если бы не сны, утром я чувствовал бы себя значительно лучше. Поднявшись с постели в восемь часов, я обнаружил, что Рина уже ушла, оставив на плите чуть подгоревшую рисовую кашу, в салоне — наполовину разобранный чемодан, а на столе в кабинете — записку: «Духи хороши, спасибо! Роман просил, чтобы ты немедленно его нашел.» Кашу я решил оставить на обед и пригласить Бутлера, поджарил себе тосты и, пока корочка подрумянивалась, раздумывал о двух логических противоречиях. Первое: не могла убитая… как ее… Айша Ступник находиться одновременно в двух местах, причем в одном из них умирать страшной смертью. Второе: не могло красное пятнышко находиться под лопаткой, куда свидетель, конечно же, не мог бросить взгляда, если означенный свидетель утверждает, что пятно было расположено на шее. Если два факта друг другу противоречат, значит, один из них неверен — это очевидно даже для полицейского комиссара. И какая же подгоревшая рисовая каша в голове у свидетеля, если он, помня, что у бедной госпожи Ступник были замечательные светлые локоны, помнит еще, что у бедной госпожи Ступник была короткая стрижка…