Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Ева Михайловна Меркачёва

его никогда не забуду. «Мы долго режим нарушали, себя непристойно вели, теперь ПВР уважаем, порядок в душе навели, мы верим в благую идею, идем к искупленью вины, для жизни найти панацею поможет начальник тюрьмы». И три раза кричали «ура».

Утром, при проверке, мы должны были выкрикнуть доклад во все горло. И если что-то было не так, нас избивали киянкой (это такой деревянный молоток). По разным частям тела — по голове, рукам, ногам.

Камеры регулярно обходил медик, который видел наши телесные повреждения, но ничего не фиксировал. А начальник санчасти видел даже, как нас бьют молотком, и улыбался при этом. Потом я его встретил в колонии-поселении, куда меня перевели, спросил: «Вам не стыдно мне в глаза смотреть?»

— И что он ответил?

— «А что я сделаю, у меня приказ».

— Вашу руку, судя по ее нынешнему состоянию, не пытались лечить?

— Нет, гипсовать не стали. Кости срослись неправильно. Мне не давали обезболивающих. У меня и нога была сломана, и ребра. Я сильно пострадал. «Разработчики» (так называют осужденных, которые выполняют задания администрации по «воспитанию» других арестантов. — Прим. авт.) били на каждой прогулке так, что у меня из уха кровь шла (повредили барабанную перепонку). До сих пор плохо слышу… Я просил врачей посмотреть, а они говорили: «Будет письменное распоряжение генерала Сагалакова о том, что вам можно оказывать медпомощь, тогда окажем». Мы понимали, что это незаконно, но куда жаловаться?

— Насилие происходило в отдельном помещении?

— Да, там были «разработчики». Двое или трое. Я так понял, было некое распоряжение: сколько человек и когда пытать. Что ты дал показания, что не дал их — все равно какое-то количество людей они должны были вывести и мучить. Один из начальников лично присутствовал при всем и говорил: «Сильнее!», когда использовали швабры, деревянные палки. Помню сцену, как при мне происходило надругательство над человеком, а этот начальник наблюдал и ел банан. Помню его слова: «Это будет с каждым, если сейчас неправду скажете». Над кем-то совершают надругательство, а на кого-то сам вид насилия оказывает психологическое давление. Мы присутствуем в этот момент, мы и видим, и слышим.

— Были какие-то изощренные пытки?

— Да, они подбирали под каждого… Говорили, что, мол, это распоряжение генерала Сагалакова.

— Выглядит так, будто они специально называли эту фамилию.

— Я не знаю, зачем они это делали.

Из досье

11 марта 2022 года Кировский районный суд города Иркутска избрал меру пресечения замначальника отдела режима и надзора СИЗО № 6 Дмитрию Барояну. Он обвиняется в совершении преступления по части 3 статьи 286 УК РФ («Превышение должностных полномочий») и части 2 статьи 132 («Насильственные действия сексуального характера группой лиц по предварительному сговору»). В постановлении суда приводятся фамилии трех потерпевших, в их числе Покусаев.

Как долго продолжались пытки?

— На протяжении семи месяцев практически каждый день.

— Начальник СИЗО-6 Арслан Мажидов не знал, что происходило в то время в его СИЗО?

— Он делал обход по понедельникам, лично заходил в камеры. Мы действительно при нем молчали и ни на что не жаловались. Нас заранее предупреждали, что если кто-то хоть одно слово скажет, то всех… И, понимая, что пострадаешь не только ты, а все в камере, конечно, будешь молчать. Но неужели вы думаете, что он ничего не знал и ни о чем не догадывался?

Справка

В 2022 году Мажидов — начальник ангарской ИК-15.

— Члены ОНК к вам приходили?

— Пришли спустя полгода. Выводили нас к ним из камеры по одному. Всего 15 человек вышло к ОНК в комнату, где свидания короткие и проводятся за стеклом. Пока нас вели туда, сотрудники говорили: «Будете жаловаться — накажем. Вы останетесь здесь, они уедут».

— Вы решились рассказать обо всем, только когда освободились?

— Первые показания я дал еще в колонии-поселении, куда меня перевели. А основные — да, уже на свободе. Я все рассказал сотруднику Следственного комитета, после чего Луковского и Барояна арестовали. На очных ставках они вели себя уверенно. Категорически все отрицали. Сказали, что я один из 300 человек, и как, мол, они меня могут запомнить. Эти сотрудники в СИЗО мне дали прозвище Покусак (по фамилии и за то, что часто возмущался). А говорят сейчас на допросах и очных ставках, что меня не помнят. Как же так? Я припомнил им свои слова: «Закон встанет на мою сторону, мы с вами поменяемся местами». Я почему-то в те адские дни был уверен, что их накажут.

— «Разработчики», которые издевались над вами, тоже арестованы?

— Они как находились под стражей, так и находятся. А так-то да, они — фигуранты уголовного дела о пытках.

— Насколько сильно вы изменились после произошедшего? У вас такой взгляд…

— Тяжело избавиться от воспоминаний. В колонии-поселении № 2 со мной работали психологи. Они молодцы, очень помогли. На свободе я продолжаю реабилитацию сам. Порой выйду в лес и там прокричусь… Но все равно мне часто снится этот ужас, весь путь с самого начала…

— Вы сейчас работаете?

— Да, мастером строительных работ. Вы знаете, я готов идти до конца. Виновные должны понести наказание, чтобы не сошло им с рук, иначе они дальше будут это продолжать. Надо хоть раз кому-то попробовать остановить.

Комментарий общественного защитника Петра Курьянова:

— В январе 2022 года к Покусаеву в квартиру пытались ворваться люди в форме. Причин не объясняли. После этого случая Покусаев попросил госзащиту.

Другие потерпевшие боятся

— Иркутское дело особое именно из-за массовых изнасилований, — говорит исполнительный директор движения «За права человека»[34] Лев Пономарёв[35]. — Когда десятки людей с увлечением насилуют других, это, простите, фашизм. И если его не выкорчевывать, ничего хорошего нас не ждет.

Официальное расследование иркутских пыток началось благодаря уполномоченному по правам человека в Российской Федерации Татьяне Москальковой (она лично опросила потерпевшего Юрченко).

В целом, когда одновременно проводятся официальное и общественное расследования, шансы на справедливость возрастают. Но почему изначально ни ФСИН, ни следствие не интересовались пытками? Почему правозащитникам приходилось все делать самим — собирать доказательства, опрашивать потерпевших?

— Одно время я общался с руководством ФСИН, предлагал вместе расследовать пытки, — говорит Пономарёв. — Один из руководителей просил, чтобы я сообщал все только ему. Он не доверял даже тем людям, которые сидят вместе с ним в Москве. А уж что делается в регионах… Здесь, конечно, есть и коррупционная часть.

Вообще можно было бы считать, что Сагалаков в этой истории жертва: ему и камнем голову пробили, и его именем пытали…

— Но почему тогда он мешает расследованию? — задается вопросом Пономарёв. — До