Корунд и саламандра - Алла Гореликова

Вовсе незачем, думаю я каждое утро, тратить время на путь, в котором ничего не происходит. Для короля важней Славышть, или Летний Стан, или приграничная застава. Для пресветлого — события более поздние, когда Лека приедет на Золотой полуостров. Но я снова и снова возвращаюсь к скачке по степи, в которой не происходило ничего — кроме нее самой. Я знаю — лишь праздное любопытство и постыдная зависть движут мною, и нет мне оправдания. Но ничего не могу поделать с собою.

Степь в жарком мареве поздней весны, осененная непривычно блеклым небом, озвученная звоном жаворонка. Зелень и серебро, а кое-где — алые пятна странных, незнакомых цветов. Высокие травы, гуляющие волнами под ветром. Темно-золотые табуны коней, грязно-белые отары овец. Ветер в лицо, знойный в полдень и холодный поутру. Костер в непроглядной ночи. Свет костра мешается с лунным светом…

Чужая жизнь.

Настоящая жизнь.

Новобранцы придерживают коней: навстречу скачут всадники. Трое. На мелких степных лошадках, в тяжелых ватных куртках, в сдвинутых на затылок толстых шапках, высоких жестких сапогах — обычный наряд степняка.

— Вроде степняки по трое не ездят, — бормочет Лека. Ладонь словно невзначай гладит ножны палаша. Серый придерживает коня: будет лишняя пара секунд изготовиться к стрельбе…

— С заставы дозор, — успокаивающе говорит Марик, выделенный им в ближней крепости провожатый. — А вы как хотели?

Дозорные осадили коней рядом. Старший, вислоусый кряжистый ветеран, кивает Марику и цепко оглядывает троих незнакомцев: видно, что отмечает и стати поджарых коней, очень даже неплохие для степной породы, и добротные кожаные доспехи, и руки, вроде спокойные, но готовые вмиг выхватить оружие. Бурчит:

— Кто такие?

— Пополнение к вам, — отвечает Марик. — Мое почтение, Афоня. Как жизнь, как служба?

— Помаленьку-полегоньку, — ворчит вислоусый Афоня. — Ты как, заедешь?

— Рад бы, — вздыхает Марик. — Вернуться по-светлу велено.

Афоня кидает короткий взгляд на солнце.

— Ну, бывай… поехали, ребята. Только за оружие покеда не хватайтесь, идет?

— Понятное дело, — кивает Ясек.

Застава медленно всплывает из ковыльного моря: сначала сигнальная вышка, потом зубчатые стены из тесаного камня, с навесными бойницами, с выдвинутыми вперед высокими башнями.

— Солидно. — Лека, задрав голову, измеряет взглядом высоту стен.

— Если еще и подступы ловушками перекрыты… — вопросительно тянет Ясек.

— А вот это покеда не твоего ума дело, — бурчит вислоусый. — И неча тут зыркать. Коли свои, так и сами все покажем.

Каменный остров заставы наплывает, заслоняет полнеба — и новичков поглощает пузатая башня, прорезанная, как кишкой, коридором с двойными воротами.

За стенами оказывается на удивление просторно. Казарма, конюшни, склады, навесы примыкают к стенам, не отнимая и клочка у огромного двора, поросшего редкой травой. Ребята спешиваются, кидают быстрый взгляд вокруг.

Кухня — оттуда плывет одуряющий, головокружительный запах свежего хлеба. Колодец. Стог сена. В сене валяется полураздетый загорелый парень. В дальнем конце двора — кузница. Подскочил пес-овчар, обнюхал новичков.

— Погодь, Шарик! — Вислоусый Афоня треплет пса по лохматой морде. — Вроде как свои. Вот вернемся от капитана, познакомишься. Айда со мной, ребята.

Квартира капитана размещается с внутренней стороны ворот, между башней и казармой.

— Пополнение к нам, — сообщает Афоня, приоткрыв дверь. — Посмотришь?

— Заходите, — отзывается капитан.

— Ты б их мне, а, Ерик? — Афоня проходит в комнату первым, присаживается на лавку у стены. Лавка жалобно скрипит.

Новобранцы останавливаются у порога. Капитан оглядывает пацанов, останавливает взгляд на Ясеке. Говорит:

— Хоть один чего-то стоит.

Молчит, сверля мальчишек темным взглядом: похоже, ожидает возражений. Наконец протягивает руку, бросает:

— Назначение.

Ясек подает малость помявшийся в пути конверт. Капитан распечатывает, пробегает глазами. Присвистывает.

— Чего? — спрашивает Афоня.

— Столичные.

Ветеран чуть заметно кривится.

— А добрались быстро, — продолжает капитан. — Что, и дневок не делали?

— Как обычно в походе. — Ясек чуть заметно пожимает плечами. — Просто лишку не задерживались, вот и все.

— Ты гнал? — прямо спрашивает капитан.

— С чего бы, — спокойно отвечает Ясек. — Пацаны крепкие, не ныли. Да и кони путевые.

— Двадцать четыре дня из столицы, — сообщает капитан вислоусому. — Бери себе всех троих. Ясений, Сергий и Валерий. Знакомьтесь, ребята, ваш десятник — Афанасий. Ну а я, если кто не понял, капитан Ерема. Если вдруг что серьезное, ко мне можно в любое время дня и ночи. Размещай ребят, Афоня.

— Ну, спасибочки. — Афанасий оглядывает новобранцев: — Поглядим, на что годны. Пошли, как вас там… Ясений, Сергий да Валерий.

— Ох! — Ясек мотает головой. — Ты извини, десятник, меня полным именем сроду не звали. Да и пацаны пока не доросли. Давай уж с нами по-простому. Ясек, Лека и Серый.

Десятник хохочет:

— Ну, так-то получше будет.

Шарик сидит за порогом. Ждет.

— Ну, знакомься, — говорит десятник. — Новички наши аж из столицы.

Ясек вежливо гладит пса по крутому лбу.

— А что такого? — спрашивает Лека. — Что, из столицы парни не служат, что ли?

— Может, где-нить и служат. — Афанасий фыркает. — Вы хоть понимаете, ребятки, куды попали?

Серый присаживается на корточки, треплет Шарика по ушам, чуть ли не лижется с ним. Шарик, довольно ворча, метет хвостом пыль.

— Вроде как на заставу, — отвечает Лека. — Южная граница Двенадцати Земель. Или заблудились?

— Остряк, да? Ну, скоро поймешь, что это такое — застава.

Серый поднимается. Говорит:

— Что такое застава, мы понимаем. Все-таки служить ехали, а не к тетке в гости.

Шарик лает густым басом.

— Ну, тады идемте. — Десятник кивает на коней: — Разгружайтесь, буду вас по местам определять.

Лето приходит рано. Кажется, вот только вишни цвели в саду — а уже пора и землянику первую собирать, и ранняя смородина наливаться начинает. И пришла с купцом-ханджаром весточка от пресветлого: что добрался он в Ич-Тойвин не без приключений, но, милостью Господа, благополучно и успел как раз за три дня до начала сессии.

Письмо отца предстоятеля читают нам после вечерней службы, потому что вспомнил в нем пресветлый всех нас и всех благословил. Дознание же мое — особо, с напоминанием, сколь важно оно для поиска истины.