Короли и королевы. Трагедии любви - Жюльетта Бенцони

– Я должен ему это сказать? Я удивлюсь, если он еще раз осмелится появиться передо мной.

Действительно, Гийом де Шампань поостерегся вернуться из Дижона сразу же в Париж. Сперва он поспешил в свой безопасный город Тройэ, дабы там переждать дальнейшее развитие событий.

– У него не хватило мужества, – продолжал Филипп, – защищать то, что он сам сделал. Глупец!

– Филипп, – взмолилась Агнесс, – успокойтесь, прошу вас.

Он немедленно оказался рядом с ней, нежный и заботливый.

– Это не так легко, моя дорогая, когда эти люди втаптывают нашу любовь в грязь и благосклонно выслушивают бред этой женщины.

Его руки, которыми он обнял Агнесс, бессильно повисли вдоль тела.

– Этой женщины, – повторил он, – этой омерзительной женщины.

Он подбежал к двери, распахнул ее и крикнул:

– Эй, стража… эскорт из всадников… быстро!

Женщины вскочили со своих мест. Агнесс вскрикнула:

– Филипп, что вы задумали?

Он обернулся к ним с неким подобием улыбки на губах.

– Она должна искренне раскаяться в своих жалобах, которые принесли нам столько бед!

Молодая женщина, несмотря на свое положение, бросилась к королю и обвила его обеими руками.

– Нет, Филипп, нет, я прошу вас. Не делайте этого. Это смертный грех, который нам придется нести всю оставшуюся жизнь. Не убивайте ее. Я вижу по вашим глазам, что она умрет.

Адель иронически улыбнулась.

– У вас еще будет время оплакать ее, моя дорогая. На самом деле, это было бы наилучшим решением. Быстро… безвозвратно…

– Но, мадам… – испуганно возразила Агнесс.

Филипп порывисто заключил ее в свои объятия и прижал к себе.

– Не бойся, я не убью ее, хотя признаюсь, что минуту назад готов был это сделать. Но я отвезу ее в надежное место, откуда она уже не сможет докучать миру своими жалобами.

И не слушая дальнейших возражений, он покинул комнату. Некоторое время спустя он выехал из Парижа во главе небольшого, хорошо вооруженного отряда рыцарей. В следующую ночь Ингеборг, под пристальным наблюдением Филиппа, от ледяного взгляда которого кровь останавливалась в ее жилах, вывели из ее кельи, усадили в носилки и тайком перенесли в дом, находившийся в окрестностях Парижа. Тайна ссылки соблюдалась столь строго, что название этого места неизвестно до сих пор.

Церковное проклятие и ужас царили во Франции. Гнева Филиппа избежали лишь некоторые епископы и священники, которые встали на его сторону, остальных же он преследовал немилосердно. Де Сулли, епископ Парижа, был схвачен в своем доме и изгнан из Парижа, ему даже не позволили взять коня. В один жаркий августовский полдень 1200 года, то есть несколько месяцев спустя после осуждения и приговора, Филипп и Агнесс стояли, тесно прижавшись друг к другу, у окна замка Санлис и созерцали потрясающее зрелище. По ту сторону стены под ослепительным солнцем двигалась похоронная процессия. Женщины плакали и причитали, мужчины с мрачными лицами шли потупив взоры.

Покойник лежал в гробу, который несли четверо мужчин, и над ним уже роились назойливые мухи. Скорбная процессия прошла мимо церкви, ворота которой были заперты и связаны пучком черного терна, прошла мимо кладбища, ворота которого были заколочены тяжелыми досками, и под громкий плач женщин двинулась дальше. Ни священник, ни хор мальчиков с кадилами не сопровождали этой похоронной процессии.

Шествие дошло до поля, где уже были беспорядочно свалены мертвецы, обернутые в грязные куски полотна. Ужасный запах распространялся от этого места, ибо трупы разлагались под открытым небом.

Покойника положили на свободное место, все украдкой перекрестились, после чего участники похорон быстро разбежались. В небе уже кружили коршуны, со всех сторон сходились голодные псы и скалили зубы.

Агнесс вцепилась рукой в плечо Филиппа. Тот прижал ее к себе и услышал, как она сказала:

– Это слишком ужасно, мой любимый, это невыносимо… Все эти трупы, нищий люд, хищные звери, онемевшие колокола… Я не могу этого выносить более, и народ тоже. Мы должны повиноваться, Филипп, мы должны подчиниться папе, быть может, он с состраданием отнесется к нам.

– С состраданием? – прошипел король сквозь зубы. – Ждать сострадания от этого Иннокентия? Разве он печется о людских сердцах, ему лишь необходимо распространить на всех свою власть. Я бы вырвал сердце у него из груди, дабы покарать за то, что он сделал с моим народом.

– Только мы виноваты в этом, Филипп, это мы причинили столько бед королевству.

Она отошла от окна и устало опустилась на скамью у стены.

– Вы утомились, любовь моя, – нежно промолвил Филипп, – вы еще по-настоящему не оправились от рождения нашего Филиппа. Но вскоре вы вновь обретете мужество и волю к борьбе, моя прекрасная охотница.

Но королева с сомнением покачала головой.

– Нет, Филипп. Все это убивает меня, я чувствую это. На нас обоих у меня хватит мужества, клянусь вам, но у меня не хватает мужества смотреть, как страдает народ. Я люблю его так же, как и вы, и была бы недостойной королевой, если бы ставила свое личное счастье выше, чем счастье народа. Бог свидетель, я люблю тебя, Филипп, больше жизни, больше моего вечного блаженства, но можем ли мы позволить народу так страдать? Это слишком ужасно… и несправедливо.

Порывистым движением Филипп повернулся к окну и закрыл его, чтобы не слышать ужасных звуков, доносящихся снаружи.

– Молчи, умоляю тебя. Если ты любишь меня, не говори ни слова. Иначе я…

Несколько дней умоляла Агнесс своего мужа, с самобичующим усердием, подчиниться папе. Он сопротивлялся, он защищал свою любовь страстными речами и уговорами, а молодая женщина теряла силы и слабела. Ее огорчало ее собственное себялюбие, но, кроме того, она стала сомневаться в своей искренней набожности. Она уже перестала быть уверенной в своей любви и в своей правоте. Кроме того, ей было невыносимо тяжело видеть, как страдают люди, живущие без церковного благословения.

Первого сентября силы Филиппа иссякли и он сдался. Он приказал позвать легата и продиктовал ему условия своей капитуляции: Агнесс должна жить в замке Пасси, он сам примет Ингеборг в Сен-Лежэ-ен-Ивелин, там в течение шести месяцев будет ожидать возобновления процесса расторжения брака, после чего по собственной воле разведется с ней. Пьетро ди Капуа пытался было возразить, что Ингеборг должна быть принята в Париже, но Филипп был непреклонен.

Легат сдался, он был рад, что достигнут хоть какой-то успех. Тем более что указание папы предписывало ему пойти навстречу королю, если тот выкажет свои благие намерения. Итак, они договорились.

На следующий день Агнесс покинула Париж в сопровождении огромной свиты, придворными дамами и бесчисленными слугами.