Нордическая мифология - Бенджамин Торп

В то же время мы не можем считать, что среди них существовало только некое примитивное поклонение деревьям и источникам и что их религиозным обрядам были чужды представления о божественных или полубожественных существах, которым они поклонялись; поскольку сам характер приведенных выше свидетельств в достаточной мере указывает на то, что до нас дошла только внешняя сторона языческого поклонения, глубинные мотивы которого или не были известны нашим информаторам, или же они не хотели о них знать[390].

В качестве священных мест жертвоприношения богам чаще всего использовались деревья и источники. Деревья были посвящены богам, праздники которых отмечались под сенью ветвей или рядом с ними; например, Юпитеру был посвящен дуб, который Бонифаций приказал повалить. Как мы еще увидим, при совершении священных трапез на таких деревьях вешали или принесенных в жертву животных, или их шкуры, откуда и получило свое имя Кровавое Древо лангобардов[391]. Аналогичным образом источники, возле которых совершались жертвоприношения, были посвящены тому богу, которому приносились там жертвы; известно, что некоторые источники в Германии носили имена богов и располагались возле их святилищ[392]. Насколько нужны были эти источники для совершения священных обрядов и каким образОхМ они использовались, нам неизвестно[393].

Однако почитание деревьев и источников могло на самом деле состоять в поклонении духам, согласно народной вере обитавшим в них. Предание сохранило много рассказов о существах, населявших леса и воды; до сих пор сохранилось много следов подобного поклонения, о чем мы поговорим позднее. Вероятно, однако, что почитание духов, находившихся в подчиненном положении по отношению к богам, не было столь явным и очевидным, чтобы вызывать такое количество запретов против них[394].

Это двойное объяснение равным образом применимо и к третьей разновидности мест поклонения — камням и скалам[395]. Согласно народным верованиям в камнях обитали гномы; однако здесь имелись в виду в основном неровные каменные алтари, еще существующие во многих областях Германии[396].

Мы не можем с уверенностью сказать, служили ли упомянутые выше места жертвоприношения также и местами погребения усопших; в пользу такого предположения служат урны с пеплом, которые часто находят в местах, предположительно служивших прежде для отправления языческого культа. Однако могилы, во всяком случае, местами жертвоприношений являлись[397]. То, что на могилах иногда совершались жертвоприношения душам тех усопших, которые после смерти почитались как высшие и благодетельные существа, хможно установить из многочисленных запрещений христианской церкви, возражавшей против жертвоприношений святым и против того, чтобы мертвецов наделяли святостью[398]; хотя не все происходившие позднее sacrificia mortuorum (лат. «жертвоприношения умершим») и языческие обряды, которые в позднее время производились на похоронах[399], могли иметь отношение к усопшим, а скорее имели своим предметом богов. Отсюда можно с уверенностью заключить, что все языческие обряды, производившиеся возли источников, камней и прочих мест, имели тройственную направленность: их объектом были боги, низшие природные духи и усопшие; однако предки наши не почитали эти природные объекты как таковые[400].

Теперь следует установить, почитались ли боги только возле подобных объектов на вольном воздухе, или же в их честь воздвигались и храмы. Отвечая на этот вопрос, мы ограничимся только несколькими общими соображениями[401].

В общем, похоже, что храмы существовали даже во время обращения в христианство, однако их было столь же мало, как и при Таците. Вполне возможно, что во внутренних областях Германии их не было вообще, поскольку в противоположном случае до нас наверняка дошло бы упоминание о храме в земле саксов[402]. Впрочем, не стоит особенно сомневаться, что у фризов храмы были; так как слова Lex Frisionum: «Qui templum effregerit… immoletur diis, quorum templa violavit» (лат. «Тот, кто разрушит храм… приносится в жертву богам, чьи храмы он осквернил». Из «Закона фризов»)[403], исключают любое сомнение в этом. Однако в отношении упомянутых храмов на Рейне или в Галлии (где они известны в большом количестве) трудно сказать, не являются ли они скорее кельтскими, присвоенными вторгнувшимися франками и бургундами; поскольку в языческие времена на святые места чуждых племен и народов переносилось собственное почитание. В отношении прочих мест упоминания в источниках оказываются настолько неопределенными, что невозможно с уверенностью сказать, идет ли речь о храме или о роще, так как «fanum arboribus consitum» (лат. «святыня, засеянная деревьями»), упомянутая у лангобардов[404], бесспорно, может оказаться всего лишь рощей. Четвертая глава Индикула (Indi culus), «De casulis, i.e, fants» (лат. «О кущах, то есть святынях»), может относиться к небольшим зданиям, в которых могла храниться священная утварь или священные символы[405].

Малочисленность храмов у германцев предполагает также малочисленность идолов; ибо языческий храм не был, подобно христианской церкви, местом священнодействия, но являлся первоначально просто укрытием или домом изображения бога. Безусловно, мы не станем полностью отрицать существование подобных кумиров; поскольку известно, что готский король Атанарих (ок. 382 по Р.Х.) приказывал носить возле себя резное изображение[406], которое, подобно Нертусу, всюду принималось с молитвами и приношениями. Не следует и одновременно признавать их существование у всех германских народов; и хотя источники неоднократно вспоминают idola и simulacra (лат. «кумиры и священные изображения») и проявлют великий пыл в обличении язычников, ожидающих помощи от изображений из золота, серебра, камня и дерева; все же слова эти представляют собой всего лишь общие формулы обличения идолопоклонничества и применимы скорее к римскому, чем к германскому язычеству[407]. На самом деле мы не имеем никакого подлинного или достоверного свидетельства, укзывающего нам на существование идолов в Германии. Ни в одном житии святого не сказано, что этот пастырь уничтожил подобный кумир. Напротив, во всех упомянутых здесь отрывках указывается либо на влияние чуждых верований, либо при близком рассмотрении получается, что в них не упоминаются идолы, или же упоминания эти имеют сомнительный характер[408].

Три почитавшиеся людьми в качестве богов медных и позолоченных изваяния, которые св. Галл обнаружил в Брегенце, на Констанцском озере, встроенными в стену посвященной Св. Аурелии церкви и уничтожил, вне сомнения были римского происхождения[409] — подобно тем каменным изваяниям, которые св. Колумбан (ок. 615 г. по Р.Х.) нашел в Люксейле (Luxeuil), Франш Конте[410]. Изваяние Дианы в Треве и изображения Марса и Меркурия на юге Галлии, о которых упоминает Григорий Турский[411], подобным образом скорее являются римскими или кельтскими, чем германскими. Даже известный и замечательный в прочих отношениях отрывок из Видукинда (ок. 615 г. по Р.Х.), в соответствии с которым саксы после своей победы над тюрингами на Унструте воздвигли алтарь, чтобы почтить бога «nomine Martern, effigie columnarum imitantes Herculem, loco Solem, quem Gt'aeci appellant Apollinem» (лат. «по имени Марс, с изображением колонн в подражание Геркулесу, вместо Солнца, которое греки называют Аполлоном»), не является в наших глазах свидетельством изготовления подлинного идола. Из слов Видукинда не следует ничего большего, чем возведение столпа, аналогичного существовавшему в Эресбурге Ирменсеулю (Irmenseule), разрушенному Карлом Великим. В относящихся к нему текстах последний[412] иногда называется словом idolum, иногда fanum (лат. «святыня»), иногда lucus (лат. «роща»); однако само слово указывает на то, что Рудольф из Фульды справедливо определил его как «truncum ligni non parvae magnitudinis in altum erectum» (лат. «ствол дерева немалых размеров, воздвигнутый в высоту»), и что наименование «universalis columna» (лат. «вселенская колонна») вполне подходит ему[413].

История развития почитания изображений у греков и римлян может пролить дополнительный свет на отечественное язычество. Греческое изображение бога существовало не как его подобие, но только как символ его присутствия, так как древнее благочестие тем менее нуждалось во внешних факторах, чем более глубокой была вера[414]. Тем не менее внешний знак божества был нужен как предмет, на котором могло проявиться благочестивое поклонение. И как в Элладе и Италии античные образы богов в виде копий и пр. представляли собой просто символы, так и мы имеем право видеть в мечах квадов и золотых змеях лангобардов лишь священные знаки, говорящие о присутствии божества. Далее образы богов у греков приобрели облик грубых камней, каменных столпов и жердей или бревен, поставленных вертикально и воспринимавшихся как изображение бога. И среди германцев такие шесты и бревна, вне сомнения, были доминирующим и тем не менее символическим типом изображения. Ирменсеуль и являлся таким бревном; к такому образу, если так можно назвать простейший столп, и относится приведенная цитата из Ведукинда[415].