Путешествие к Арктуру - Дэвид Линдсей

– Ты его понимаешь, или ты забыл?

– Наполовину понимаю, но я совсем в замешательстве.

– Очевидно, Кристалмен весьма глубоко вонзил в тебя свои когти, – сказал Крэг. – Звук идет из Маспела, но ритм образуется при его прохождении сквозь атмосферу Кристалмена. Его природой является ритм, как он любит это называть, или тупое невыносимое повторение, как зову это я.

– Я помню, – сказал Найтспор, покусывая ногти в темноте. Биение стало слышным; теперь оно звучало, как далекий барабан. Далеко-далеко, прямо впереди появилось небольшое пятнышко странного света, которое начало слабо освещать плавучий островок и зеркальную поверхность моря вокруг него.

– Всем ли людям удается вырваться из этого кошмарного мира, или только мне и единицам таких, как я? – спросил Найтспор.

– Если бы вырывались все, мне не приходилось бы потеть, мой друг... ТАМ нас ждут тяжелый труд, и страдание, и риск полной гибели.

Сердце Найтспора упало.

– Значит, я еще не умер?

– Умер, если хочешь. Ты прошел сквозь это. Но захочешь ли ты умереть?

Барабанный бой становился громче и болезненней. Свет превратился в небольшое продолговатое пятно, сиявшее таинственной яркостью в огромной стене ночи. Выступили суровые, будто высеченные из камня черты Крэга.

– Я не смогу перенести второе рождение, – сказал Найтспор. – Ужас смерти ничто по сравнению с ним.

– Тебе выбирать.

– Я ничего не могу сделать. Кристалмен слишком силен. Я едва выбрался, сохранив свою собственную душу.

– Ты все еще опьянен ароматами Земли и ничего не видишь в истинном свете, – сказал Крэг.

Найтспор ничего не ответил, казалось, он пытается что-то вспомнить. Вода вокруг них была такой недвижной, бесцветной и прозрачной, что едва походила на жидкое вещество. Труп Маскалла исчез.

Барабанный бой походил теперь на лязг железа. Продолговатое пятно света стало намного больше; оно горело неистово и ярко. Темнота вокруг него начала превращаться в подобие огромной черной безграничной стены.

– Мы действительно приближаемся к стене?

– Ты скоро узнаешь. То, что ты видишь, это Маспел, а свет – это врата, в которые ты должен войти.

Сердце Найтспора бешено колотилось.

– Я буду помнить? – пробормотал он.

– Да, ты будешь помнить.

– Пойдем со мной, Крэг, иначе я пропаду.

– Мне нечего делать там внутри. Я подожду тебя снаружи.

– Ты продолжишь борьбу? – просил Найтспор, грызя кончики пальцев.

– Да.

– Я не осмеливаюсь.

Громоподобный ритмичный лязг казался Найтспору настоящими ударами, падавшими на его голову. Свет сиял так ярко, что смотреть на него было невозможно. В нем была пугающая беспорядочность беспрерывно сверкающих молний, но он обладал и еще одной особенностью – почему-то казалось, что это не настоящий свет, а ЧУВСТВО, воспринимаемое, как свет. Они продолжили приближаться к стене мрака, двигаясь прямо ко входу. Похожая на стекло вода подходила прямо к нему, ее поверхность находилась почти вровень с порогом.

Они больше не могли разговаривать; слишком оглушительным был шум.

Через несколько минут они оказались у входа. Найтспор повернулся спиной и закрыл глаза руками, но свет все равно слепил. Его переполняли такие страстные чувства, что казалось, само тело увеличилось в размерах. При каждом пугающем ударе он сильно вздрагивал.

Дверей в проеме не было. Крэг спрыгнул на каменную площадку и потащил Найтспора за собой.

Едва они переступили порог, свет исчез, звук ритмичных ударов полностью стих. Найтспор опустил руки... Вокруг стоял мрак и тишина, как в гробнице. Но воздух наполняла зловещая горящая СТРАСТЬ, которая по отношению к свету и звуку была тем же, чем является сам свет по отношению к матовому цвету.

Найтспор прижал руку к сердцу.

– Не знаю, смогу ли я это вынести, – сказал он, глядя на Крэга. Он ОЩУЩАЛ личность Крэга гораздо более ярко и отчетливо, чем когда-либо видел его глазами.

– Входи и не теряй времени, Найтспор... Время здесь более драгоценно, чем на Земле. Мы не можем попусту тратить ни минуты. Нужно позаботиться об ужасных и трагических делах, которые ждать не станут. Входи не медля и ни для чего не останавливайся.

– Куда я должен идти? – бормотал Найтспор. – Я все забыл.

– Входи, входи! Там только один путь. Ты не ошибешься.

– Почему ты хочешь, чтобы я вошел, если я все равно должен снова выйти?

– Чтобы залечились твои раны.

И еще не закончив фразу, Крэг перепрыгнул обратно на плавучий островок. Найтспор непроизвольно двинулся было за ним, но сразу опомнился и остался стоять на месте. Крэг был абсолютно невидим; снаружи стояла темная ночь.

Едва он исчез, в сердце Найтспора возникло чувство, подобное звучанию тысячи труб.

Прямо перед ним, почти у самых ног, начинался крутой, узкий, полукруглый пролет каменных ступеней. Другого пути вперед не было.

Найтспор поставил ногу на нижнюю ступень, одновременно вглядываясь вверх. Он ничего не видел, но по мере восхождения внутренними чувствами ощущал каждый дюйм пути. Его восторженной душе эта холодная, зловещая, заброшенная лестница казалась лестницей на небеса.

Поднявшись примерно на дюжину ступеней, он остановился, чтобы перевести дух. С каждым шагом подниматься становилось заметно труднее; казалось, будто он несет на плечах тяжелого человека. В его памяти зазвучала знакомая струна. Он двинулся дальше и десятком ступеней выше обнаружил окно, расположенное в высокой нише.

Он взобрался туда и взглянул наружу. Окно было сделано из чего-то, похожего на стекло, но он ничего не увидел. Однако какое-то колебание атмосферы, идущее к нему из наружного мира, поразило его чувства и заставило кровь похолодеть. Иногда оно напоминало негромкий, издевательский, вульгарный смех, доносящийся с края света; иногда походило на ритмичную вибрацию воздуха – бесшумную беспрерывную пульсацию какого-то могучего двигателя. Оба эти ощущения были одинаковы и все же чем-то различались. Казалось, они связаны таким же образом, как душа и тело. Найтспор прислушивался к ним довольно долго, затем спустился из ниши и продолжил свое восхождение с еще большей серьезностью.

Подъем становился все более утомительным, и Найтспору приходилось останавливаться на каждой третьей или четвертой ступеньке, чтобы дать отдых мышцам и восстановить дыхание. Поднявшись таким образом еще на двенадцать ступенек, он достиг второго окна. Вновь он не увидел ничего. Смеющееся колебание воздуха тоже прекратилось; но атмосферная пульсация теперь стала вдвое явственнее, чем раньше, и ее ритм стал ДВОЙНЫМ. Одна пульсация шла в ритме марша, другая в ритме вальса. Первая вызывала ощущение горечи и оцепенения, а вторая была веселой, расслабляющей и противной.

Найтспор немного времени провел у этого окна, поскольку чувствовал, что находится на пороге великого открытия, и что выше его ожидает нечто гораздо более важное. Он продолжил свой путь наверх. Подъем становился все более и более изнурительным, настолько, что он частенько был вынужден садиться, совершенно раздавленный собственной тяжестью. Но все же он добрался до третьего окна.

Он влез в нишу. Его ощущения перешли в зрительный образ, и он увидел зрелище, заставившее его побледнеть. В небе, занимая его почти целиком, висел гигантский светящийся шар. Этот шар весь состоял из двух видов движущихся существ. Там были мириады маленьких зеленых частиц, размером от очень мелких до почти неразличимых. На самом деле они не были зелеными, но Найтспор почему-то видел их такими. Все они стремились в одном направлении – к нему, к Маспелу, но они были слишком слабые и маленькие, чтобы хоть немного продвинуться. Их активность создавала тот маршевый ритм, который он ощущал раньше, но этот ритм не был присущ самим частицам, а являлся следствием тех препятствий, которые они встречали. А вокруг этих атомов жизни и света вились намного большие вихри белого света, двигавшиеся по спирали в разные стороны, унося с собой зеленые частицы. Их вращательное движение сопровождалось вальсирующим ритмом. Найтспору показалось, что зеленые атомы не только участвуют в этом танце против своей воли, но и испытывают вследствие этого мучительный стыд и деградацию. Те, что покрупнее, были устойчивее, чем совсем мелкие, некоторые держались почти неподвижно, а одна продвигалась в том направлении, в котором хотела.

Он повернулся к окну спиной, закрыл лицо руками и начал искать в смутных глубинах своей памяти объяснение только что виденному. Ничего ясного не шло на ум, но страх и ярость начали овладевать им.

По пути наверх, к следующему окну, будто невидимые пальцы сжимали его сердце и крутили его во все стороны; но он даже не помышлял о том, чтобы повернуть назад. Столь несгибаема была его решимость, что он лишь раз позволил себе остановиться. Когда он вскарабкался в нишу, его физические страдания несколько минут не позволяли ему ничего видеть – мир, казалось, быстро кружился вокруг него.