Юрий Долгорукий - Алексей Карпов

Однако большинство собора высказалось за избрание Климента. Решающий аргумент нашел черниговский епископ Онуфрий. «Аз сведе, — говорил он, — достоить ны поставите, а глава у нас есть святаго Климента (римского папы, принявшего мученическую смерть в Крыму на рубеже I и II веков. — А.К.), якоже ставять греци рукою святаго Ивана (Иоанна Крестителя. — А.К.)».

По всей вероятности, Онуфрий и его единомышленники в обосновании своих прав могли ссылаться на 1-е правило Апостольского собора («два или трие епископы да поставляють единаго епископа»). Однако к описываемому времени оно уже давно не действовало, и прерогатива поставления митрополита на киевскую кафедру изначально принадлежала константинопольскому патриарху. Пример же с «рукою святаго Ивана» кажется совершенно неуместным: Византийская церковь не знала такого способа поставления архиереев. По-видимому, Онуфрий имел в виду нечто другое: использование десницы святого Иоанна Крестителя в обряде поставления на царство византийских императоров. (Об этом сообщал новгородский паломник Добрыня Ядрейкович — будущий новгородский архиепископ Антоний, посетивший Константинополь около 1200 года и составивший «Книгу Паломник» — описание константинопольских святынь. По его словам, в церкви Пресвятой Богородицы в Большом императорском дворце в Константинополе хранилась десница святого Иоанна: «тою царя поставляють на царство»{182}.[46] Современные исследователи в принципе допускают возможность использования в обряде поставления императоров части мощей святого Иоанна. Как отмечает Б. А. Успенский, это «определенно вписывается в византийскую традицию»; более того, участие в этом обряде десницы святого Иоанна — той самой, которую он некогда возложил на главу Христа, — уподобляло обряд коронации обряду крещения, а самого императора — Христу{183}.) Как мы знаем, в Киеве хранилась часть этой святыни — перст святого Иоанна Крестителя, перенесенный сюда из Константинополя при князе Владимире Мономахе. Однако епископ Онуфрий предлагал воспользоваться не им, а другой, еще более чтимой киевской реликвией — главой святого папы Римского Климента, привезенной в Киев князем Владимиром Святославичем из Корсуни (где святой Климент принял мученическую смерть). Чудотворные мощи одного из первых римских патриархов, ученика святых апостолов Петра и Павла, должны были обладать в глазах просвещенных киевлян такой же дароносной и благословляющей силой в отношении киевского первоиерарха, какой обладала десница святого Иоанна в отношении византийских царей. Обращение к ним, по мысли епископа Онуфрия, могло компенсировать очевидное отступление от канонических правил и вполне заменяло патриаршую хиротонию.

Глава святого Климента хранилась в киевской Десятинной церкви, построенной князем Владимиром вскоре после Крещения Руси. Сам святой Климент почитался как «присный заступник» всей Русской земли и особенно града Киева — «велицей митрополии же мати градом», «старейшинствующаго во градех», а также как небесный покровитель княжеского рода и всех русских людей: им, великим угодником Христовым, «рустии князии хвалятся, святители ликуют, иереи веселятся, мниси радуются, людие добродушьствуют», — говорилось в посвященном святому Клименту торжественном Слове, произнесенном по случаю обновления киевской Десятинной церкви во второй половине XI или XII веке{184}.

В событиях 1147 года как бы оживал дух первоначального русского христианства, времена Крещения, эпоха Владимира Святого. Римский святой, ставший небесным покровителем всей Руси, но не слишком почитаемый в Византии (где, насколько известно, ему не было посвящено ни одного храма), должен был зримо продемонстрировать церковную независимость Руси, способность ее князей и церковных иерархов принимать решения и без согласования с Константинополем.

Историческое событие произошло 27 июля 1147 года[47]. «Тако сгадавше, — свидетельствует летописец, — епископи [г]лавою святаго Климента поставиша митрополитом». Этот день стал двойным праздником для князя Изяслава Мстиславича. Он настоял на своем, добился избрания на киевскую кафедру человека, лично обязанного ему, и притом русского, а не грека. И — конечно же не случайно — выбрал для этого день памяти своего собственного небесного покровителя — святого великомученика и целителя Пантелеймона (это имя князь Изяслав Мстиславич носил в крещении). Святой Пантелеймон, наряду со святым Климентом Римским — небесным покровителем нового киевского митрополита, — становился еще одним участником киевских торжеств, освящал их своим незримым присутствием.

Климент Смолятич стал вторым в русской истории киевским митрополитом русином — после Илариона, возведенного на кафедру в 1051 году князем Ярославом Мудрым.

Однако с самого начала юрисдикция Климента Смолятича могла распространяться только на те области Руси, в которых признавалась власть киевского князя Изяслава Мстиславича. Даже в самом Киеве святитель не пользовался должным авторитетом — ход киевского восстания 1147 года показал это со всей очевидностью. Ни Юрий Долгорукий в Суздале и Ростове, ни Владимирко Володаревич в Галиче, ни Святослав Ольгович в подвластных ему землях не собирались признавать его в качестве законного иерарха. Ростовский епископ Нестор, во всем разделявший взгляды своего князя, даже не счел для себя возможным присутствовать в Киеве на соборе 1147 года. Хуже того, Климента не признали и некоторые из тех иерархов, которые представляли княжества, лояльные или даже союзные князю Изяславу Мстиславичу. Так, епископ Нифонт Новгородский открыто отказался совершать совместные богослужения с Климентом и поминать его имя на литургии. Для него Климент оставался всего лишь самозванцем и узурпатором митрополичьего престола. Нифонта поддержали смоленский епископ грек Мануил, которому, по выражению летописца, приходилось «бегать перед Климом», и, вероятно, полоцкий епископ Косьма. Точно так же смотрели на самозваного митрополита и в Константинополе. Патриарх Николай IV Музалон, вступивший на константинопольский престол в декабре 1147 года, решительно поддержал епископа Нифонта в его противостоянии «злому аспиду» Клименту.

Это означало раскол Русской церкви.

Климент всеми силами старался произвести благоприятное впечатление на участников церковной полемики и переманить колеблющихся на свою сторону. Известно, например, о его переписке со смоленским князем Ростиславом Мстиславичем. Сохранился текст его послания смоленскому пресвитеру Фоме («Послание, написано Климентом, митрополитом рускым»), в котором он пытался снять с себя обвинения в тщеславии и славолюбии, доказать, что не стремится к власти, но лишь подчиняется обстоятельствам и Божьей воле. (Правда, послание это дошло до нас в испорченном виде: отдельные его части перепутаны местами, а само оно, как явствует из заголовка, было истолковано неким «Афанасием мнихом», и потому трудно судить, что в сохранившемся тексте принадлежит Клименту, а что — его позднейшему толкователю{185}.) И все же текст этого послания показывает киевского митрополита человеком волевым и решительным, отнюдь не лишенным честолюбия и умеющим утвердить свою точку зрения и убедить оппонента в собственной правоте.