Королевское зерцало - Вера Хенриксен

У берега разгружали торговый корабль, был отлив, корабль оказался на суше и завалился на бок, но люди продолжали таскать бревна и глиняные сосуды, привезенные из Норвегии.

Неподалеку Ингигерд играла с девочкой-одногодкой из усадьбы ярла. Девочки придумали, будто с ними играет добрый тролль-невидимка, и все время обращались к нему.

Скули не было с ними. Арнор Скальд Ярлов пригласил его к себе в усадьбу, чтобы Скули познакомился с его сыновьями.

Эллисив взглянула на Олава. Он повзрослел за эту зиму — стал выше, раздался в плечах, и теперь у него была настоящая борода. Но это не все. У него изменилась осанка и выражение лица. Он превратился в мужа, на котором люди задерживали взгляд. Несмотря на гордую осанку, он не выглядел высокомерным, черты лица у него были резкие, но мужественные и красивые. А светлые волосы, верно, были такие, как у Харальда в молодости, когда царица Зоя попросила у него локон. Но самое лучшее, что было у Олава сына Харальда, — это глаза.

Эллисив видела, как девушки засматривались на него, когда они проходили между домами. И думала, что, наверное, он не всегда проводит ночи в одиночестве.

Олав добился своего. Епископ Бьярнвард, священники Транд и Петр и сам Олав сошлись в поварне у Эллисив.

Олав сказал, что в этом доме никто не помешает их беседе. Епископ Торольв, уязвленный в самое сердце, предложил предоставить епископские покои в полное их распоряжение, удалившись вместе со своими людьми, но Олав пропустил это мимо ушей.

Олав приказал, чтобы им подали угощение, пиво и даже вино. И велел Эллисив поторопить неповоротливых служанок. Эллисив сердито спросила, давно ли ее служанки перешли к нему в подчинение.

Олав только засмеялся.

Когда со стола убрали и в самые красивые кубки, привезенные Эллисив из Гардарики, разлили вино, Олав заговорил о святом конунге.

Он рассказал то, что узнал от Эллисив: о королеве Астрид, о выдуманном чуде исцелении Владимира от слепоты и об истинном содержимом раки Олава Святого. Под конец он сказал, что считает такой обман недопустимым. При этом он смотрел прямо на епископа Бьярнварда.

Епископ, не дрогнув, встретил взгляд Олава и ответил на его невысказанный вопрос:

— Я не знаю, как обстояло дело с останками святого при конунге Магнусе. Ключ от раки конунг хранил у себя, и я ни разу не присутствовал при обряде подстригания святому ногтей и бороды.

— Это-то мне и кажется странным, — заметил Олав.

— Я об этом не задумывался, — ответил епископ, — Но вы правы. Это странно. — Лицо его омрачилось печалью. — Исходя из того, что вы сейчас рассказали, скорее всего, в раке уже тогда лежали истлевшие останки. Трудно не согласиться с конунгом Харальдом — конунг Магнус схитрил. Но, по-моему, мы не должны судить его слишком строго. Когда он вернулся в Норвегию, он был совсем дитя, и вся его власть опиралась только на святость его отца.

Я знаю, в глубине души Магнус был набожный человек. Теперь мне многое стало ясно: его угрюмость и припадки угрызений совести, его непредсказуемые вспышки гнева. Должно быть, эта ложь оказалась для него непосильной ношей.

Кое-что поняла и Эллисив.

— Эйнар Брюхотряс, — сказала она. — Видно, это была его затея. Наверное, он склонял Магнуса ко лжи про нетленное тело его отца. Ведь Эйнар был воспитателем Магнуса с детских лет. Неудивительно, что он так подчинил его своему влиянию.

— Возможно, вы и правы, — согласился епископ Бьярнвард.

— Мы собрались сюда, чтобы потолковать об Олаве Святом, а не о конунге Магнусе и Эйнаре Брюхотрясе, — напомнил им Олав.

— Если бы конунг действительно лежал в гробу целый и невредимый, как верят люди, то других доказательств его святости и не потребовалось бы, — сказал епископ. — Но даже если, кроме костей, от него ничего не осталось, это еще не значит, что он не святой.

— Кто и почему объявил его святым? — вмешался в разговор Петр.

— Гримкель, один из епископов его дружины, — ответил епископ Бьярнвард. — А поводов тому было два: люди говорили, что после смерти Олава видели знамение, а кроме того, пролежав год в могиле на берегу реки Нид, труп его будто бы не поддался тлению. Но, если я не ошибаюсь, тогда же шла речь о том, что покойники дольше сохраняются в песчаной почве. Так что довольно уже говорить об этом чуде.

— Волосы его тоже будто бы не горели, — заметил Олав.

— Если это правда, это бесспорное знамение, — сказал епископ. — Но сейчас мы уже не узнаем, правда ли это. Самое главное знамение — то, что, когда Олав пал, на ясном небе померкло солнце.

— Оно действительно померкло, но не во время битвы, — вмешался Транд. — Когда произошла битва при Стикластадире, мне было восемь лет, я жил неподалеку от поля сражения. Помню, как солнце вдруг угасло. Казалось, страшная тень медленно поглотила его. Люди от ужаса теряли рассудок. Только случилось это через несколько недель после битвы [36].

— Наверное, люди все равно связали это с гибелью конунга, — предположил Петр.

— Конечно, — согласился епископ. — Но это все-таки не настоящее знамение. — Он обратился к Эллисив:— Вы беседовали с Астрид, дочерью Олава Шведского, женой конунга Олава. Что она вам рассказывала?

— Она говорила, что Олав был крайне властолюбив и своенравен. К тому же был вспыльчив, жаден, скуп, упрям и безмерно подозрителен.

— Что-то многовато для святого, — сухо заметил Петр.

— Но это мнение только одного человека, — сказал епископ.

— Зато человека, очень близкого конунгу, — напомнил Транд священник.

— Может быть, именно этому человеку и трудно было беспристрастно судить о конунге, — сказал епископ.

— Я слышала и другое свидетельство о конунге, — снова заговорила Эллисив. — Я беседовала с Сигватом сыном Торда, он был первым скальдом и лучшим другом конунга.

— Что же говорил о конунге Сигват скальд?

Эллисив на минуту задумалась.

— Сигват скальд был скромный человек с тихим голосом. Лишь когда он говорил свои висы или рассказывал о прошлом, он весь загорался. Но не веселым победным костром, а мрачным пламенем. Первое, что я услышала от Сигвата, — это его «Откровенные Висы»: скальд открыто и внятно призывал конунга Магнуса заключить мир с врагами его отца.

Сигват говорил свои «Откровенные Висы» нам вместе с Харальдом — наверное, считал, что Харальду тоже не грех их послушать. Ведь в них говорилось о том, каким следует быть конунгу:

Мир и богатым и бедным дай по закону, конунг!Хёвдинг, держи свое слово, будь справедлив и щедр!

И еще я помню из другой его висы:

Дома лежать я оставил меч, сверкающий златом, конунга дар драгоценный.Устал я от битв.Сталь, что волков насыщает, я на святой сменяю посох,пойду по дорогам в Рим паломником мирным.

В «Откровенных Висах» есть такие слова: «Спрячь свой меч в ножны..»