Осака - Галина Навлицкая

Принцип конструирования интерьера первого этажа повторяется при оформлении холлов, лестничных объемов и отдельных номеров и на других этажах отеля. На первый взгляд, за исключением стен-экранов, традиционного в нем нет ничего, даже сёдзи, важнейший элемент старого интерьера, в силу того что по высоте они превосходят обычный стандарт, создают впечатление некоторого отступления от традиционного образца. Обстановка комнат здесь очень проста — строгой, четкой формы кресла и небольшие столики. Эта мебель, по существу, лишена каких-либо национальных примет, она такая же, какую можно встретить в отелях западных стран или Американского континента. Пол холла затянут мягким синтетическим покрытием, выдержанным в общей светлой гамме в соответствии со всей цветовой наполненностью интерьера. Светлые пятна, разбросанные по всему пространству пола, словно упавшие солнечные блики или же причудливой конфигурации отражения стеклянных светильников с бамбуковым обрамлением, вмонтированных в потолок.

Но даже при беглом взгляде обнаруживается существование внутренней связи между предметами в интерьере и его оформлением, атмосфера, складывающаяся из многих компонентов и делающая совершенно явным традиционный акцент.

Пространственное развитие здания — с объемом, почти не загруженным предметами, — характерно для национального дома. Массивные четырехугольные опоры холла имеют давний, традиционный прототип — связки несущих столбов в каркасной структуре. Маленькие низкие столы — это фактически традиционные японские цукуэ — столики, которые ставятся посередине обычно пустого помещения. Даже в синтетическом покрытии полов (японские комнаты на этажах застелены циновками) ясно просматривается то цветовое соотношение, которое существует между татами и сёдзи в национальном доме. И сёдзи со скрупулезно сохраняемым с древности костяком решетки имеют строго установленные соотношения толщины и ширины планок. Задерживающие яркий свет и мягко процеживающие его сквозь промасленное поле бумажных экранов, эти сёдзи окончательно завершают, вносят последние мазки в общую картину, главное в которой — традиционная тональность.

С конца 50-х — начала 60-х годов весьма ощутимой чертой развития японской архитектуры стала иная манера обращения к традиционному строительному наследию. Вместо четких линейных силуэтов и прозрачных, словно невесомых оболочек, за которыми легко угадывались графичность будто прорисованных форм и гармоническая уравновешенность, ясность национального дома, одно за другим начинают появляться сооружения экспрессивные, тяжелые, массивные, с неожиданными криволинейными поверхностями, глухими, без оконных проемов стенами, нередко полностью отгораживающими интерьер от внешнего окружения.

Несомненно, эти значительные стилистические изменения в японской архитектуре связаны с введением в строительную практику бетона. Но это не единственная причина серьезных изменений. Развитие архитектурной мысли сделало дальнейшие шаги и обусловило новую стадию творческих поисков архитектурной школы Японии. К тому же художественный канон японского зодчества, родившийся на основе традиции, опробованный и утвержденный временем, при всей его скрупулезной разработанности был достаточно широк и оставлял художнику фактически неограниченные возможности проявления творческой фантазии.

Трактовка традиционной темы стала осуществляться ведущими японскими архитекторами с позиции не визуального воспроизведения традиционных структур, а передачи их через символику и ассоциации, рассчитанные на восприятие «глубинным» путем преемственной связи между сегодняшним днем и далеким прошлым. Пластика покатых, криволинейных поверхностей для японца чрезвычайно выразительна. В ней его тяга к грубым, тяжелым формам керамики, к ощущению подлинности материала. А тяжесть монолитного бетона, переплетение балок, нависающих громоздких карнизов — напоминание о сложных конструкциях сочленений деревянных стропил в древних храмах. Закрытые же помещения с толстыми стенами дают возможность проявиться еще одному сугубо традиционному моменту — необычайному и отработанному до нюансов пристрастию японца к тени, умению наслаждаться красотой постепенного соединения света и тени, предметами при мягком, приглушенном освещении.

Новая архитектурная тенденция быстро нашла свое отражение в строительстве Осака. Поскольку она означала безусловный переход от подавляющего в предыдущее десятилетие влияния функционалистских идей к акценту на индивидуальное проектирование, то это прежде всего проявилось в работах тех мастеров, которые были отмечены ярко выраженным собственным почерком. В Осака самый видный из подобных мастеров — Того Мурано, представитель старшего поколения зодчих. Свои первые шаги в архитектуре Мурано делал под руководством Сэцу Ватанабэ. В 1930 г. Мурано открыл в Осака свое архитектурное бюро. С того времени вместе с ростом мастерства все активнее проявляется его своеобразная творческая манера проектирования. Обладающий богатой фантазией, тонким ощущением пластического воплощения, редким чувством гармонии и меры, Мурано создал немало своеобразных сооружений, которые роднит глубокий, непреходящий интерес к ценнейшему наследию древних строителей.

В 1958 г. по проекту Того Мурано в Минами, южной части Осака, на перекрестке улиц Мидосудзи и Дотомбори, был построен театр Кабуки. Большая часть оценок этого здания оказалась резко критической. В тот период в городах строились светлые, легкие здания из стекла и бетона, а сквозь цепь экспериментальных поисков нередко проглядывала ставшая чуть ли не универсальной для всего мира стальная конструкция Мис Ван дер Роэ. Поэтому весь на редкость неординарный облик театра казался нарочитой демонстрацией подчеркнуто традиционных форм. Тяжелый, бетонный корпус с комфортабельным залом на две тысячи мест, покрытие стен глазурованным кирпичом и колотым камнем и, наконец, огромные нависающие карнизы, воспроизводящие элементы архитектуры периода Момояма, — все в театре было необычным и внушительным.

Почитатели таланта Мурано объясняли облик здания прирожденной самобытностью, индивидуальным восприятием, на которое, по их мнению, не могут оказать решающего воздействия преходящие акценты времени. Но, отдавая должное его своеобразному дарованию, они, однако, не увидели других причин, не менее серьезных. При проектировании здания Кабуки архитектор произвел точный учет внешних факторов — окружения здания вблизи и в перспективе, атмосферу, колорит района, куда оно должно было «вписаться». Торжественная пышность театра, четкость и броскость линий, плавность полета тяжелых карнизов, золото и белизна отделки, ажурная резьба перил создавали ясный, гармоничный облик, подчеркивали атмосферу праздничности, которая и должна быть присуща этому зданию, как и всему торгово-увеселительному району.