Заговор против маршалов. Книга 1 - Еремей Парнов

Парткомиссия ЦКК просит Вас срочно прислать ей все имеющиеся у вас материалы на тов. Тухачевского.

Помзавбюро.

«Склянский»,— дополнил свою схему Ежов.

Далее следовал вызов, адресованный уже самому Тухачевскому:

Совершенно секретно, лично, срочно.

ЦКК просит вас прибыть к члену ЦКК тов. Сахаро­вой 24 октября к 12 часам дня по адресу: Ильинка, 21, 3-й этаж, комната 31.

И тут же резолюция: «По распоряжению т. Сахаро­вой дело сдать в архив по заслушанию личных объ­яснений Тухачевского».

«Сахарова»,— добавилась новая пометка.

А вот и сам материал:

Служебная записка заместителя полномочного пред­ставителя ГПУ по Западному краю. 2 сентября 1923 г.

Ежов хорошо помнил это безграмотное письмо, ад­ресованное лично Ягоде:

«Глубокоуважаемый Генрих Григорьевич!..»

Безграмотное не только по форме (это еще полбеды), но и по существу, потому что серьезные политические обвинения были так густо перемешаны с бытовыми, что прямо-таки тонули в гуще никому не интересных под­робностей. Те еще кадры выпестовал Генрих Григорье­вич!

«Ходит масса анекдотов о его подвигах на пьяном и женском фронтах,— писал замполномочного предста­вителя.— Его помимо воли могут склонить к шпио­нажу. У нас есть сведения, что в Польше интересуются его романами...»

Кто именно интересуется, какие сведения — об этом ни слова. Зато пахучий букет красивой жизни: «сис­тематическое пьянство», «связь с разного рода женщи­нами не нашего класса», «секретные документы в ком­нате стенографистки-полюбовницы» и остальное в том же духе. Зависть к красавцу командующему так и брызжет: «каждый месяц возит семью в броневом ва­гоне спецназначения», «прилетал на аэроплане к себе в имение».

И концовка вполне характерная:

«Мне т. Касаткин предложил дать все имеющиеся материалы и установить наблюдение. Но мы не имеем права наблюдать за коммунистами без разрешения Центра, тем более за такой крупной фигурой, как Ту­хачевский».

Центр, то есть товарищ Ягода, разрешения, как вид­но, не дал. Такие были тогда своеобразные порядки. Можно лишь удивляться, как вообще устояла Советская власть. И ведь по сей день отрыгается. Балицкий вон перед Якиром ни с того ни с сего оробел. Каждая исто­рическая эпоха предъявляет к кадрам свои требования, а кадры решают все, как учит товарищ Сталин. Не все могут соответствовать.

Чем дальше углублялся Ежов в знакомое дело, тем больше обнаруживал в нем нового, подчас поучитель­ного, ускользавшего прежде. Что там ни говори, а лич­ное дело действительно его конек. Здесь ему нет рав­ных. Хотя подрастает способная молодежь — Маленков, например, набирается опыта...

Бережно, чуть ли не трепетно, легким касанием ногтя перелистывая бумаги, Николай Иванович до­брался до объяснения, собственноручно написанного Тухачевским (желтоватая с глянцем бумага, красные чернила, тонкое перо):

Члену ЦКК т. Сахаровой

По поводу заявления сообщаю следующее:

1. Провозки семьи действительно имели место...

3.     На аэроплане никогда не прилетал.

4.     Усадьба, где живет моя мать, действительно при­надлежала моему отцу с 1908 г., потом он ее продал. Поселилась мать с сестрами во время революции.

Почерк был лёгкий, летящий, но в общем ясный, хоть и не все Николай Иванович смог разобрать. Осо­бенно по пункту 2, где опровергалось обвинение в еже­месячных поездках. Не стоило, да и неинтересно было в этом копаться. Тухачевский простодушно признал от­дельные факты, в частности выпивку, но указал, что не находил в том ничего дурного, очевидно по неопытно­сти, так как он еще молодой член партии, притом все представлено в искаженном свете й сильно преувели­чено.

«Свободно бы мог вообще от всего откреститься, лох! — даже пожалел Ежов на какой-то миг. С таки­ми правдолюбцами, кто не может переступить, даже ради собственного спасения, через эти вечно качающие­ся чаши: было — не было, справедливо — несправедли­во, бывает трудно, но чаще — легко. Их и ловят на объективности. Неосмотрительно поступил Михаил Николаевич, оставляя обвинению малюсенький кон­чик».

Несмотря на заключение Сахаровой, делу дали ход. Признал факт пьянки — отвечай.

Заседание Партколлегии ЦКК № 79 29.Х—23

Командующий Западным фронтом т. Тухачев­ский М. Н.

Обвинения: попойки, кутежи, разлагающее влияние на подчиненных.

(Доклад т. Петерса)

Строгий выговор за некоммунистические поступки.

Взыскание по партийной линии — это не просто пят­нышко в биографии. Выговоры снимаются по истече­нии уставного срока, но оставленные ими следы часто выводят на новый круг. При чистке, например, или в иных обстоятельствах, когда уместно взвихрить отце­женную муть.

Выписка из протокола № 160 Заседание ЦКК 29—1, 25.

Тухачевский М. Н.— командующий Западным фронтом.

Обвинение: имеет имение и не платит налогов (слух).

Установить факт не удалось, т. к. невыгодно под­нимать шум.

Секретарь ЦКК Шкирятов

Дело сдать в архив, как неподтвержденное све­дениями.

Матвея Федоровича Шкирятова Ежов знал по совме­стной работе и к схеме не приобщил. Положа руку на сердце, внимания заслуживал только один-единственный документ:

20 сентября 1923

Протокол № 34 заседания Политбюро ЦК от 20.9.23

Предложение тов. Троцкого о передаче материалов о т. Тухачевском в ЦКК и немедленном назначении авторитетного члена РВС Западного фронта.

(тов. Троцкий)

Принять, поручив Оргбюро наметить срочно состав РВС Западного фронта, и внести на утверждение По­литбюро.

Секретарь ЦК И. Сталин

Знакомая, родная, вызывающая легкое обмирание в груди подпись.

И наконец, последняя бумажка, странноватого сти­ля и содержания, но наводящая на размышления:

Заключение по делу т. Тухачевского

Один из командиров корпуса, т. Павлов, уже исклю­чен из партии, а тов. Дыбенко тоже пьянствует и пере­носится на низший командный состав.

Что конкретно «переносится»: моральное разложе­ние, или пьянки командира стрелкового корпуса Ды­бенко, легендарного председателя Центробалта и нар­кома по морским делам в восемнадцатом году?

Вокруг Павла Ефимовича Дыбенко (командующий войсками Приволжского округа, командарм второго ранга, трижды награжден орденом Красного Знамени) и без того стрелок хватало: Тухачевский, Путна, Федь- ко (командарм второго ранга, четырежды орденоносец, в октябре 1928 г.— помощник командующего войсками Ленинградского округа Тухачевского, ныне командую­щий приморской группой войск).

Ежов послал порученца в архив за дополнительны­ми материалами.

В первом списке командированных в Германию значилось: Якир, Уборевич, Аронштам, Эйдеман, Корк, Тимошенко, Мерецков.

Развертывалось по-крупному.

—       Работайте,— сказал Сталин, исключив комкора Тимошенко и комдива Мерецкова.— Кто будет давать показания о существовании в армии военно-троцкистской организации? Кого наметили?

—       Сперва предполагалось подключить Толмачева, Смирнова и Эйсмонта — арестованы в тридцать треть­ем году, но в свете новых данных возник другой ва­риант.— Ежов развернул заранее отмеченные заклад­ками страницы альбома.— Замдиректора Челябинского завода «Магнезит» Дрейцер, начальник строительства железной дороги Караганда — Балхаш Мрачковский и начальник хлопкового управления Южного Казахста­на Рейнгольд.

В перечислении должностей не было надобности. Всех троих усиленно готовили к процессу «объединен­ного центра», и Сталин пристально следил за ходом следствия.

—        Не могут сломать Смирнова? Это самый прибли­женный к Троцкому человек,— как всегда, он попал в точку.— Что у них там, санаторий?.. Нам очень ну­жен Смирнов. Он со многими связан. Его хорошо знают в армии. Его и Мрачковского, но его все-таки больше.

—      С ним работают.