Пусть это вас не беспокоит - Денис Чекалов

И он сказал мне -- если у тебя куча долларов, то тебе остается только одно. Произведения искусства, редкие драгоценные камни, древние реликвии. Все то, что есть только у тебя, и нет ни у кого другого. Знаете, этот человек действительно верит в то, что говорил.

Я улыбнулся.

-- Вы богаты, мистер Картер. А я хорошо знаю, что на самом деле чувствует человек, когда у него очень много денег. Ему не нужны ни картины, ни драгоценности, ни реликвии исчезнувших цивилизаций. Ему нужны только деньги -- еще денег, много денег, в два раза больше, в три, в четыре. Нет предела, до которого можно бы было дойти и на этом остановиться. Особенно для человека вроде вас. Поэтому я знаю, что вам не нужны эти вещи сами по себе.

Странное дело! На протяжении всего разговора я вел себя с ним жестко, порой даже жестоко. Франсуаз наверняка заявит потом, что мое поведение было хамским. Но в тот момент в прозрачных глазах старого банкира я прочел признательность. И я знал, что не заслужил бы эту благодарность никакими словами соболезнования.

-- Только в дешевых шпионских историях миллионеры развязывают мировые войны во имя нескольких древних безделушек, -- сказал я. -- В жизни все обстоит гораздо проще. Что это было, мистер Картер? Долг чести? Ответная любезность? Что именно?

Острая нижняя челюсть банкира медленно отворилась, его голос звучал еще глуше, чем несколько минут до этого.

-- Эти вещи были переданы мне на сохранение, -- ответил он. -- На сохранение.

Я кивнул. Именно такого ответа я и ждал.

-- Возможно, я обидел вас, мисс Дюпон, когда сказал, что вам этого не понять. Простите меня. Но среди людей моего положения, вашего, мистер Амбрустер, таких, как ваш отец -- здесь действуют иные правила, есть свой кодекс чести, который нельзя нарушить. Этот человек на самом деле думал, что я финансировал войну в Юго-Восточной Азии ради этих драгоценностей?

Я снова кивнул.

-- Он никогда не станет миллионером, -- устало произнес Картер. -- Он не сможет. Он мыслит совсем иначе.

20

-- Вы говорили о том, что драгоценности были вам переданы, -произнесла Франсуаз. Ее голос уже не был таким уверенным, как прежде, но только я был в состоянии это заметить. Она обиделась.

-- Это правда, -- сказал Джейсон Картер. По его тону я понял, его больше не беспокоит, поверят ему или сочтут лицемером. Старый банкир слишком устал, чтобы думать об этом. -- Я никогда не встречался с покойным императором, но мой отец его знал.

-- Вот как, -- в голосе Франсуаз сарказма было больше, чем содовой воды в стакане с содовой.

-- Они не были друзьями, -- Картер резко поджал нижнюю губу, как будто ему приходилось сознаться в чем-то очень для него неприятном. -- Хотя моему отцу нравилось в это верить.

Взгляд банкира на мгновение поднялся к висевшей над камином картине. В тот же момент Картер опустил глаза.

-- Когда-то император был очень богат, -- произнес он, как бы извиняясь перед нами за свою слабость. -- Он разорился много позже. В те годы ему принадлежало одно из крупнейших состояний на юго-востоке Азии.

Часть своих денег он хранил в банке моего отца. Несколько раз в год в Лос-Анджелес приезжали представители его правительства. Они вели здесь дела, -- размещали капитал, покупали и продавали акции, занимались разного рода инвестициями.

Отец всегда принимал их лично. Он подробно рассказывал им о ситуации, которая сложилась в этот момент на рынке, об?яснял, что пользуется спросом, а что нет, какие компании идут в гору. Он гордился тем, что выполняет поручения человека, носящего титул императора. Я уверен, он делал за этих людей почти всю их работу.

Император поблагодарил его только один раз, когда приехал в город лично. Роберт Фендинанд Картер, человек, которого я боготворил, который основал один из крупнейших банков за всю историю Америки, -- для этой сморщенной азиатской обезьяны был всего лишь мелким служащим... Извините.

Я не знал, к кому относились его извинения. В комнате вместе с нами не было ни одного человека, который мог бы принять слова Картера на свой счет. Возможно, он полагал, что недостойно называть обезьянами представителей других национальностей, даже если они обличены императорской властью. Или же он просил прощения за свою несдержанность.

-- Тогда я был еще молод, в сущности, в те годы я все еще оставался мальчишкой. Но я уже ходил работать в банк -- отец подарил мне на день рождения деловой костюм, костюм был мне великоват, но я им гордился.

Мысли Джейсона Картера путались, он не замечал этого.

-- У меня был свой кабинет, свой стол, своя секретарша. Я хотел быть похожим на отца. Я им восхищался.

Однажды он позвал меня к себе и показал одну фотографию.

"Джейсон, -- сказал он. -- Ты видишь, здесь изображен твой отец и великий император".

Я до сих пор храню эту фотографию в своем столе. Стоит мне вспомнить о ее существовании, как я тут же даю себе клятву сжечь ее. Но у меня ни разу так и не хватило смелости, чтобы сделать это.

Фотография была плохая, картинка размазана. Лиц почти не видно. Но я сразу узнал высокую широкоплечую уверенную в себе фигуру отца, который пожимал руку кому-то маленькому, щуплому и на редкость неприятному.

"Смотри, Джейсон, -- сказал отец, -- это великий император, и он назвал меня своим другом".

В тот день я возненавидел этого человека.

Мой отец, тот, кем я всегда восхищался, тот, кто был самым лучшим в мире, самым умным, самым решительным -- он приходил в восторг оттого, что какой-то вонючий косоглазый назвал его своим другом. Его лицо светилось, он гордился так, как никогда в своей жизни не гордился ни чем. Он не гордился так даже мной. И все потому, что этот человек был императором.

Джейсон Картер прервал свой рассказ, но на этот раз он не стал извиняться за свое политически некорректное высказывание. Ему просто была нужна передышка. Несколько секунд он пристально смотрел в огонь, потом резко произнес:

-- В тот день я дал себе клятву, что когда-нибудь этот старикашка будет валяться у меня в ногах.

Старый банкир вновь резко поджал нижнюю губу, но через мгновение она безвольно расслабилась. Мне показалось, что банкир постарел лет на десять.

-- Прошло время, -- продолжал он, -- и я забыл думать и о фотографии, и о моей глупой юношеской ненависти к этому человеку. Счет императора в нашем банке как-то незаметно таял, и вскоре был полностью аннулирован. Этот эпизод в моей жизни отошел на задний план, и, казалось, совсем стерся из памяти. Я много работал, укрепил положение банка, в несколько раз увеличил семейное состояние. У меня родились сын и дочь.

Я был доволен своей жизнью.

И вот однажды, несколько лет назад, ко мне пришел один человек. Я принял его за китайца, но потом понял, что он приехал из маленькой страны в Юго-Восточной Азии. К тому времени я успел забыть ее название.

Он был очень вежлив. Вежлив, как бывают люди только в те моменты, когда приходят просить об очень большом одолжении. И он напомнил мне о дружбе моего отца и старого императора. Он так и сказал -- о дружбе. В тот раз он больше ничего не добавил. Только упомянул, что император проездом в Лос-Анджелесе, дает прием, и я приглашен.

В тот вечер я впервые за много лет вспомнил о той фотографии и принял решение сжечь ее.

Я пошел туда.

Мне хотелось увидеть, как выглядит человек, перед которым преклонялся отец. Я чувствовал, что он станет меня о чем-то просить. Я собирался унизить его отказом.

Прием был из тех, какие принято называть великосветскими. Вы понимаете, что я имею в виду. Старый император был одет на американский манер, и широко улыбался, пожимая руки приглашенным. Он был очень стар.

Глядя на него, я понял, что он начинает впадать в маразм.

Он не стал разговаривать со мной о том, что стало настоящей причиной моего приглашения. Полагаю, он уже не был на это способен. Со мной заговорили другие -- его министр, посол, еще какие-то люди.

И вновь они напомнили мне о дружбе, которая некогда связывала императора и моего отца. Я не знал, рассмеяться ли им в лицо или наговорить гадостей. Я слушал.

Тогда разговор подошел к главному.

Они рассказали, что в стране зреет мятеж. Мятеж, с которым не справиться правительственной армии. Поэтому старый император спешно выехал в Америку, желая заручиться поддержкой Капитолия.

Но им была нужна и моя помощь, -- помощь, совсем иного рода.

Они чувствовали, что война неизбежна. И они не были уверены в том, что смогут выиграть ее. Даже с помощью американского оружия. Но их беспокоило не это. Они думали о другом.

Священные регалии повелителя Тханьхоа, первого императора восточной династии. Простые люди до сегодняшнего дня верят, что эти золотые украшения когда-то принадлежали великому герою, полубогу, который занимает центральное место в мифологии этой страны. Его скипетр. Его палочки для разделывания рыбы. Прочая дребедень.

Не знаю, понимаете ли вы, какое значение придавали эти люди сохранению своих священных сокровищ. Они были уверены, стоит драгоценностям попасть в руки мятежников, как их ждет немедленная переплавка. Золотые слитки будут проданы, а на вырученные деньги бунтовщики купят себе оружия для продолжения войны.