Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын

Но когда эта Декларация, от 27 марта, напечаталась – она имела столь шумный общественный успех в России, что Милюков испытал смущение: неужели он, сам не заметив, слишком согнулся и капитулировал перед Советом? Хвалил и правосоциалистический „День”, что это – шаг в сторону от империализма и навстречу советскому манифесту 14 марта, истинно-демократические слова. Хвалила и меньшевицкая „Рабочая газета”. Плохо. Декларацию определённо истолковали и как отказ от Константинополя. А тут повеяло и недовольство от союзников, с подозрением и неприязнью они приняли „не господство над другими народами, не отнятие у них национального достояния, не захват чужих территорий, ничьё унижение”. А тут – и германо-австрийская печать приняла декларацию слишком доброжелательно, это вовсе плохой знак. И в эту же больную точку клевало притаившееся перелицевавшееся „Новое время”: декларация психологически разрывает наш договор с союзниками, создаётся моральная почва для сепаратного мира.

Да неужели же так?? Да где это прочли?

Да, прочли! И Палеолог с Бьюкененом жестоко упрекали Милюкова: у вас – 8 союзников, и некоторые пострадали больше вас, а вот прибывает и 9-й, Америка, и вся война начата за славянское дело, – и вы же первые выходите из игры?? (Бьюкенен требовал, чтоб мы активно продолжали наступать в Месопотамии на Мосул.) Тут и американские еврейские банкиры прислали тревожный запрос: неужели – сепаратный мир?? И Милюков искренно ответил им: „Глубоко тронуты симпатиями выдающихся американских граждан иудейского вероисповедания… обеспечить торжество великих демократических принципов… Что касается слухов о сепаратном мире – могу заверить, что лишены основания…”

Но так болезненно ранили Милюкова все эти упрёки и до такой степени он был един со своими упрекателями, что лучше бы отказался от министерства, чем от своих принципов и от дальнейшего твёрдого ведения этой войны. И на прошлой неделе на московском кадетском совещании сам, теряя осторожность и весь скрытый выигрыш от декларации 27 марта, проговорился: что она никак не означает отказа правительства от союзных обязательств и прав, и вопрос о проливах будет разрешён в связи с результатом войны, и конечно же мы будем требовать от Германии возмещения расходов по восстановлению разорённых ею областей.

Дьявольски трудное это лавирование: между анархическим морем внутри страны и твёрдыми обязательствами вовне. И не выглядеть империалистом – и сохранить же честное кадетское лицо. И перевысказать нельзя, и недовысказать нельзя.

А тут достиг удар, от кого и ждать было нельзя: от президента Соединённых Штатов! Уж как приветствовало Временное правительство его вступление в войну! – блестящий шаг! с восторгом поздравляем! Свободная Россия чувствует себя особенно обязанной по отношению к Соединённым Штатам! А Вильсон сейчас, принимая в Штатах лорда Бальфура и маршала Жоффра и отклонясь же судить о всяких будущих политических образованиях и мировых границах, нашёл нужным вмешаться в три: признать (ещё не существующую) греческую республику с Венизелосом во главе (неплохая мысль, но значит свергнуть греческого короля); создать еврейскую республику в Палестине (отличная мысль и предусмотрительно высказана); и – о проливах!… Совсем не подумав о русских интересах (с Россией можно не считаться?), он: не имеет мнения, но надеется, что русские откажутся от Константинополя! Не имеет мнения – но имеет… (Да не обидно, если бы мы реально уже эти проливы брали. А то ведь и не готовимся. Вот только появилась тайная надежда, что Болгария перейдёт к союзникам – тогда мы проливы быстро бы взяли.)

Балансирование требовалось – нечеловеческое. И вот так, достигнув своего заветного поста – Милюков загадочно лишался своего былого авторитета и прочности. Ничтожество Керенский не только явился на все иностранные встречи – с Альбером Тома, на завтрак у Палеолога, чествование американского посла (всюду примазывая и своего неразливного дружка Терещенку, с иностранными языками, и уже сунулись они к Бьюкенену, что согласны на нейтрализацию проливов!) – нет, он уже и публично перехватывал себе инициативу внешней политики, публично хвастался в Совете, что он теперь – реальный направитель внешней политики и декларация сделана под его влиянием (да так оно отчасти и было).

Да кто теперь у нас не хозяин внешней политики! Исполнительный Комитет Совета тоже ведь завёл свою внешнюю политику! – создал свой „отдел международных сношений”, – ну что за нахальство?! Чуть ли не своих послов посылать в другие страны, и во всяком случае – советских комиссаров в наши посольства: „соответствует ли их деятельность новому строю и задачам демократии”, а не то – „парализовать”. Не знаешь, посмеяться? или удивиться?

Исполнительный Комитет нависал над головами министров как высокая скала – и уже наклонная, грохнуться на них. Временное правительство отвечало перед ИК за каждый свой шаг, даже принятый под давлением ИК, – а ИК не отвечал ни за что. (Одна сокровенная надежда питала Милюкова, что в ИК произойдёт внутренний раскол.) Уже не только Контактная комиссия спрашивала отчёта с правительства, но и в каждое министерство норовил ИК всунуть своего комиссара. А на своём концемартовском совещании Советов они так прямо развязно и обсуждали, особенно Нахамкис: брать им власть или пока не брать? Звучало там, что „нынешние министры не желали этого переворота”, и „не верим ни одной личности, ни Гучкову, ни Милюкову”, и „Милюков недостаточно определёнен в своих чувствах к дому Романовых”, и „мы не можем дальше терпеть этого правительства”, – поносили так, как прежде поносилось царское, не считаясь ни с какими допустимыми границами. И даже, такая безвкусица и наглость, – хотели вызвать министров на своё совещание. (И – что бы делать, если б вызвали?…) Далеко же это ушло от „поддержки постольку, поскольку”, обещанной Нахамкисом и Гиммером в первомартовских переговорах.

Но даже – нельзя было этого выразить вслух нигде. И перед фронтовыми делегациями в Мариинском дворце, тревожно призывающими правительство не подчиняться никакой посторонней власти, – самому ж и Милюкову тоже приходилось заверять, что правительство действует вполне самостоятельно, что никакой второй власти нет: хочет – выполняет пожелания Совета, а то – отклоняет.

Маленький эпизод – но сколько в нём. В день похорон жертв революции Львов, Милюков, ещё несколько министров поехали на Марсово поле в одном большом роскошном лимузине, все вместе. А патруль милиционеров на мосту через Фонтанку – задержал их! потребовали – пропуск от Совета рабочих депутатов. Нету такого, но здесь – правительство, здесь – сам князь Львов. И – узнали же Львова. Но – всё равно не пропустили! И пришлось правительству повернуть и ехать в ближайший комиссариат за пропуском. А комиссариат оказался – в фонтанском бывшем доме м.в.д. И там не дали сразу пропуска, а стали по телефонам искать Керенского. А министры беспомощно унизительно сидели в зальце и размышляли, что ведь это – недавний дом Протопопова, откуда они его выкуривали. А теперь – как бы сидели и ждали у него приёма? Да плюнуть бы, уехать, – но нельзя решиться не присутствовать на таком революционном празднестве. И – ждали, ждали, пока наконец приехал Керенский, взял правительство под своё покровительство – и повёз их на церемонию. (Довольно гадкую, кстати, и в дурную грязную погоду. Обнажили головы у могил на временных деревянных мостках, рядом с ИК. И хоть умолчать бы о своём позоре! – но глупый Мануйлов тут же и разболтал всю историю задержки обступившим корреспондентам.)

Да цыфирный отдел (тайная расшифровка телеграмм дипломатов) доносил Милюкову, что швейцарский и ещё другие послы докладывали в свои столицы… о весьма вероятном падении Временного правительства! Хорошенькое начало! Нет, до этого далеко, однако читать неприятно.

А ситуация с министром иностранных дел – никак не смягчалась. Не говоря о том, что не уставала травить Милюкова „Правда”, – завели ещё такую новую моду: заводские, якобы, резолюции. И „Известия” Совета публиковали их на месте передовых. „Треугольник”, видите ли, постановил: „Предлагаем Совету депутатов категорически потребовать от Временного правительства немедленного опубликования во всеуслышание всех договоров с союзниками. Рабочий класс России не желает вести войну во имя захватнических стремлений английских и французских капиталистов. И чтобы Временное правительство тотчас обратилось к союзникам: отказаться от аннексий и контрибуций. И взять на себя инициативу начала мирных переговоров.” Вот так. И это всё, и этим языком – составляли рабочие? Мы должны поверить?

А рабочие „Старого Парвиайнена” будто бы требовали и большего: „Сместить Временное правительство!”

А „Известия” печатали – самыми крупными буквами.