Отражения одиночества (СИ) - Залата Светлана

На несколько минут воцарилась тишина. Потом Михаил продолжил.

— Григорий сложил два и два. Он был трусом — всегда. И когда казнь не состоялась, боясь теперь уже последствий того, что я узнал обо всем, сбежал после нашего разговора куда-то еще дальше, на юг куда-то, в надежде, что Советник там его недостанет.

— И ты промолчал, — Саша оглядывала старика теперь не с яростью, а с презрением.

— Да. Я поклялся.

— Любую клятву можно обойти.

— Да, — Михаил улыбнулся, обнажая желтоватые неровные зубы. — Но зачем? Ради чего? И не надо о справедливости и благих порывах. Если кто-то взял в тиски тело Советника, если туда проник Анасталей — не надо делать такие большие глаза, я все-таки как-никак долгие годы собирал самую разную информацию… Книжный Червь Бестужев, так меня называли. Ну да ладно, неважно. Если кто-то проник в Совет, то его никакая преграда Новгородского не остановит. И даже проще — новое дело против меня по какому-нибудь сфабрикованному обвинению и прощай, жизнь. А жизнь, пусть и такая, мне нравится. Я не испытываю любви к неограниченным, и тем более к посланцам Новгородского, который и положил конец моим… исследованиям. Но быть живым лучше, чем мертвым.

— Как ты понял, что Василий может быть Миклошем?

Старик только усмехается.

— Сделал выводы. Перед отъездом Григорий дал мне один занятный талисман. Вы здесь его не найдете в Отражении. Вы здесь его не найдете, но могу отдать просто так, — он поднимается и идет к книжной полке. И возвращается с небольшим нательным крестиком из серебра. — Сейчас в нем нет ни грана магии, хотя до того он был полон ей.

— Не все артефакты теряют свою силу после смерти владельца. И не все не теряют ее до, — Миклош хмуро смотрит на старика.

— Да. Разумеется. Но сначала из этой вещицы, что Гриша отдал мне для того чтобы я мог найти его, если захочу, пропадает сила. А потом, на следующий день, Паук просит со мной встречи. Паук, который поселился в городе еще до Эдикта и который проник уже во все его уголки, но до того не приближался ко мне, просит встречи. И его человека не пропускает защита. Потом один мой товарищ говорит, что из города резко сорвался и исчез один из людей Паука, Дмитрий. Потом другой товарищ говорит, что мной интересуется Орден по просьбе Новгородского. И что-то мне подсказывает, что все обо мне вспомнили лишь потому, что вспомнили о Волконском — иначе пришли бы раньше. А теперь к моему порогу приходят посланцы Новгородского, и один из них — юноша, замаскированный под человека, но с таким количеством амулетов на шее, что только дурак ничего не поймет. Ну и этот юноша отчего-то знающий, кто я и что сделал. Если сложить два и два, то паззлы начинают шевелиться. И дальше было достаточно сказать правильные слова.

Бестужев паскудно усмехается.

— Если вы хотели поговорить с Волконским, то это все, чем я могу помочь. Клянусь — если моего слова, данного Новгородскому, недостаточно. Я рассказал все, что знаю о нынешнем деле. Если вам нужно больше — расспросите Паука. Если, конечно, он не доберется до вас первым. Мы с ним не то чтобы ладим, — старик хмыкает, показывая на вампира. — И он, похоже, заинтересован в моей смерти. Жаль, жаль. До того я надеялся, что ему хватит своей Паутины, и меня он не тронет. Но, видимо, пришла пора переезжать.

— Что ты о нем знаешь?

— О Пауке? Он живет в городе — это я знаю точно. Как только он объявился там, так я и переехал подальше. Сначала в Ртищево, потом сюда. Не было желания выяснять, не меня ли он ищет после всех событий и признания Гриши. Я знаю только, что он раскинул в городе Паутину — видел ее на дачниках, но сам не лез.

— И Ордену не сказал.

Михаил пожимает плечами.

— Я Ограниченный. Я не имею право применять магию, кроме как в быту на самом минимальном уровне, но не делаю и этого. И меня осудил этот самый Орден за старание сделать мир лучше…

— Оплаченное множеством жизней, — вклинивается Миклош.

— Миклош-Безумец — кто бы говорил. К тому же, врачи в нацисткой Германии тоже совершали много интересных вещей. И делали не меньше открытий.

— И их осудили.

— И их трудами пользуются, — в тон Миклошу ответил старик. — Ну да ладно, спор об этике оставим на другой раз. Я ничего не должен Ордену. Только Новгородскому — должен. Остальным — помогаю, если хочу. И точка. Орден должен был и в начале прошлого века сам заниматься городом, а не прятать голову, подчиняясь Эдикту и теряя контроль и за людскими властями, и за магией на их территории. А теперь они увязли в этой паутине, — усмехается старик. — И ничего не видят под собственным носом.

— И все же ты наверняка знаешь о Пауке.

Михаил качает головой.

— Я никогда не видел его. Знаю, что он есть, и есть Паутина. И коль ее до сих пор не нашли, то значит кормится на людях и, скорее всего, сидит где-то в музее или близь древней крепости, если от нее что-то осталось. Или в парке — но тут могу и ошибаться.

— У него должна быть не только Паутина, но и информаторы, — хмуриться Миклош.

— Должна быть. Но я никого не видел здесь. Так что или дачники не входят в круг интересов Паука, или он своих агентов ищет где-то в другом месте. Тот, кто приходил как-то сюда на разведку, был молод и одет в молодежные вещи.

— Обращенный?

Бестужев кивает.

— Оборотень. Он не заметил меня, а я не стал навязываться ему. О Пауке, думаю, больше расскажет наш гость, — старик кивнул на тихо застонавшего вампира, сейчас пытающегося убраться из-под пресса.

Саша подошла к лежащему Обращенному, рассматривая его. Насколько он был ее старше… И был ли? В Отражении колыхались его боль и страх.

— Я не знаю, кто ты. Но ты напал на меня, потерпел поражение — и теперь мой пленник. Ответишь на вопросы — и я отпущу тебя. Нет — тебе придется отвечать перед Законом.

Вампир только улыбается.

— Я не скажу ничего. Я ничего не знаю.

— Это ложь.

Саша хмурится. Почему Обращенный так уверен? Почему его взгляд столь нечеток и в Отражении от него веет чем-то странным?

— Я только играю — и все. Наша партия зашла в тупик, и мастер сказал, что мне нужно отправиться сюда и помешать другим игрокам пройти тот же сюжет, если мы хотим продолжить играть.

— Что за бред ты несешь?

— Что? Бред? Почему? Это все правда, клянусь… Я не знал, что ты маг, даже не понял сначала, что меня оглушило… Мастер сказал, что ты придешь сюда, что будешь играть тут, и что мне нужно остановить тебя. А я хочу помочь партии…

Вампир улыбнулся. Радостно — и настолько безумно, что у Саши по спине второй раз за вечер поползли мурашки.

В Отражении все, что говорил вампир, было таким… настоящим. Искренним. Ясным.

Он совершенно точно верил в то, о чем говорил.

— Ему промыли мозги, — тихо шепчет Миклош на ухо. — Глубокая ментальная коррекция, я такое видел. Мы не сможем ему помочь. Только менталист на такое способен.

Саша тяжело вздохнула.

— Скажи мне — где вы собираетесь играть? Куда бы ты пошел после того, как остановил меня от участия в игре здесь?

Вампир чуть улыбается. И называет адрес знакомый Саше.

— Там проходят партии. По воскресеньям. Следующая игра уже завтра вечером. Я должен успеть…

На этом его глаза закрываются. Разглядывая в Отражении вампира, Саша совсем упустила слабое, тихое заклинание сорвалось с руки старика — и погрузила Обращенного в сон.

— Тебе запрещена магия, Ограниченный. Ты мало того, что не член Ордена, так еще и осужденный.

— Запрещена, — кивает Михаил. — Кроме бытовых чар, прошу заметить. А наведенный сон к ним относится. Я не хочу, чтобы Паук шпионил за мной дольше необходимого. Можете сказать спасибо, между прочим.

— И как Паук шпионил бы?

Старик только вздыхает и достает из-под кровати объемистую сумку, начиная собирать в нее книги.

— Как верно заметил «Василий», Обращенному промыли мозги. Он правда верит в то, что его мастер послал его сюда, желая остановить тебя и твоего товарища. Кровосос молод, хотя превращаться уже умеет. Но его разум в тенях чужой воли, и никто не даст гарантии, что сейчас через его глаза на мир не смотрел кто-то иной.