Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл. - Борис Каминский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Догадываясь, что клиенты приехали издалека, он не спеша накручивал цену:
- Ох, и грязишша там, - но, не дождавшись ответа, вздохнул. - Ну, ладноть! Из уважения к вашей профессии, за двохгривенный мы стакнемся!
Борис понимал, что это дороговато, но спорить сегодня не хотелось.
- Стакнемся, столкнемся да не перевернемся, - передразнил он извозчика. - За час управишься, значит, стакнемся. А нет - не взыщи: больше гривенника тебе не видать.
- Так что ж мы стоим?! - извозчик от нетерпения аж закружился на месте. - Пожалуйте, стало быть, в экипаж!
Экипаж оказался легкой на ходу пролеткой, при рессорах и на резиновых колесах. Под причудливо изогнутой дугой покачивался колокольчик. Кобылка тонконогая, без капли лишнего жира. За сохой такие не ходят.
- Ты ведь, братец, не из крестьян? - проверил догадку Федотов.
- Не-е, - возница презрительно сплюнул. - Мы потомственные. Сызмальства при лошадях.
Пролетка резво покатила по брусчатке Невского. Проспект по праву считался главной улицей столицы. В центральной его части были проложены две линии конки. Там, где они сходились, в небе блистал адмиралтейский шпиль. Город уже обрел знакомые для друзей очертания, хотя многие здания оказались 'ниже ростом'. Строились банки и правления акционерных обществ. Многие дома от гостиницы Знаменской были еще двухэтажными, но некоторые уже надстраивались до привычных четырех-пяти этажей. По сравнению с Москвой чувствовалось, что этот город - столица Великой Империи.
Возница огорошил:
- Вы, барин, зараз попонкой укройтесь. Омнибуса будем перегонять. Народец у нас сволочной - того и гляди плюнут с анпериала.
Омнибус оказался ярко раскрашенной повозкой на конной тяге. Он как раз подворачивал к тротуару. Пристяжной мышастый битюг, задрав укороченный хвост, гадил на мостовую. Пассажиры сидели не только внутри салона, но и на крыше. Один из них, конопатый, в тужурке с блестящими пуговицами, по внешнему виду студент, рукой показывая на Мишенина, засвистел в два пальца.
Извозчик, приподнявшись на облучке, закричал:
- Эй, рыжий! Ты в заднице, стал быть, дырку заткни! Все фонари перетушишь!
Лошадка, по дуге обгоняя омнибус, ускорила ход. Тележка чуть слышно подрагивала.
- А что тот конопатый на крыше свистел, да на нашего Ильича пальцем указывал?
- Это... - возница смущенно заерзал на облучке, - товарищ ваш, стало быть, не обидится?
- А чего ему обижаться? Ты ж не свистишь?
- Больно уж барин похожи на нашего нестуляку Куропаткина. Я как глянул издали .... Тоже чуть было не обмишурился.
Копыта зацокали по пролетам Аничкова моста. Бронзовые укротители коней барона Клодта, как и многие годы спустя, занимались своим вековечным делом, не обращая на проезжих внимания.
- Алексей Николаевич Куропаткин? Он же главнокомандующий? - воскликнул польщенный математик.
- Был главнокомандующим, да весь вышел! - зло ухмыльнулся извозчик. - Он таперича, стало быть, заместо Линевича первой армией командует. Фу-ты, ну-ты. Главнокомандующий! Только я так скажу, господа ученые! Полководец из нашего нестуляки - все одно, что из говна пуля. Мукден-то япошкам отдал не за понюх!
Федотов затрясcя в беззвучном хохоте. Возница скосил глаза на приунывшего Мишенина. Ужасаясь будущим злодействам Зверева, Ильич спросил тоном заезжего ревизора:
- А что ж ты студенту кричал?
- Так это... для куражу.
Слева остались Садовая и Гостиный двор. Оттуда, по Нарвскому тракту к торговому центру города непрерывным потоком тянулись обозы. За Гостиным двором находились Морской, Мучной и Мариинский рынки. Дальше шли Апраксин и Щукин дворы. Вперемешку с лавочками и рынками по Садовой тянулись трактиры, распивочные и обжорные ряды. Далее вниз по улице располагался целый ряд доходных домов.
Федотов частенько заезжал в Питер. Сейчас он узнавал островки из своей прежней жизни. На скамейке Екатерининского скверика он поджидал Лариску Шахову, а здесь они с горя надрался со Славкой Берсоном.
Берсон обладал множеством достоинств. Во-первых, он был евреем, во-вторых, коренным ленинградцем. При пятидесяти килограммах веса, он легко шел на высоте шесть километров. Имеется в виду первым шел по ледовым стенам Центрального Памира. А еще Вячеслав побывал, наконец, на исторической родине. Друзья потом неоднократно говорили - лучше бы он сидел в родном Питере. Может быть, одухотворенный поездкой, но скорее от безденежья, Берсон сразу по возвращении полез подключать громадный рекламный щит. Подключил, называется. Со щита его согнали менты и сутки продержали в обезьяннике. Уроды отказывались верить очевидному - чистокровный еврей, с израильской визой в паспорте, высотными шабашками зарабатывает на жизнь. Толстобрюхий старлей в засаленном мундире требовал признания, что он де лицо кавказской национальности, похитивший паспорт добропорядочного Берсона. К чести коренного ленинградца надо заметить - сын Израиля оказался стоек и от своих корней не отрекся.
Надрались они с Федотовым разу после 'досрочного освобождения' в этом самом скверике в ста метрах от ментовки. Мероприятию менты не мешали. На вопрос, отчего Славка не уезжает, Борис получил ответ: 'Боб, да ты что!? Там же одни жиды, плюнуть некуда'. Подумав, Славка резонно добавил: 'А тут уродов полная ментовка'.
'Славка остался в России, а мы когти рвем', - от этой незатейливой мысли на душе стало тоскливо, впрочем, ненадолго. Спустя пару минут Федотов себя успокоил: 'Славка еврей, ему можно, а мы люди белые, особые'.
***
Аудиенция была назначена на одиннадцать тридцать. В институт поспели вовремя, но декана физфака на месте не оказалось. На вопрос 'Когда будет?' секретарь лишь развел своими непомерно длинными руками. Поминутно кто-то заглядывал. Студентам требовались направления, преподаватели искали то бумаги, то декана. Обычная суета перед весенней сессией.
Очередной посетитель оказался чуть выше среднего роста. Узкие плечи и длинный сюртук. Испещренное морщинами изможденное лицо. Редкая бородка клинышком и чуть скошенный подбородок. Карие глаза за стеклами пенсне смотрели строго.
- Александр Степанович, к вам посетители, - высоким голосом 'пропел' длиннорукий.
До посетителей дошло - пред ними легенда российского радио.
- Прошу в кабинет.
Прозвучало повелительно и сухо, от того неожиданно. Короткий жест подчеркнул неприязнь.
Кабинет просторный. Слева стол хозяина. К нему буквой 'Т' примыкает второй. Вокруг стулья с резными спинками. Секретер и шкаф с книгами. Через высокие окна льется солнечный свет. На стене портрет Ломоносова, за креслом декана портрет Петра I.
Пройдя к креслу, Попов указал на стулья подле стола.
- Присаживайтесь, господа. Чем обязан?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});