У Черных рыцарей - Юрий Дольд-Михайлик

– Я думал, вы больше интересуетесь искусством!

– Вы об этом? – Хейендопф брезгливо поморщился, кивнув на бронзовую скульптуру фавна, стоящую на краешке стола. – У меня уже в печёнках весь этот хлам, меня тошнит от него. Так бы и выбросил всё на свалку.

– Тогда я ничего не понимаю!

– Спрос! Проклятый спрос! У нас все прямо с ума посходили – подавай им всяческую старину! Как же тут не воспользоваться ситуацией? Появился шанс чего-то достичь – не зевай! Не брезгуй! Если у тебя маленькая ремонтная мастерская, неоплаченные счета, жена, которая надувает хорошенькие губки, потому что ты не можешь купить ей манто из настоящей норки, – подбирать бизнес по вкусу не приходится.

Хейендопф так искренне жаловался на обстоятельства, заставившие его взяться за немилый сердцу бизнес, что Сомову стало смешно и противно. И вместе с тем он почувствовал облегчение. Чтобы получить пять тысяч долларов премии, такой не побрезгует ничем на свете, не пощадит ни сил, ни времени, только бы как можно скорее и с наименьшим для себя риском достичь цели.

Действительно, воцарившееся вслед за тем молчание не было обычной паузой в разговоре. По всему видно: заместитель начальника лагеря сосредоточенно обдумывал, как приняться за дело, чтобы поскорее его завершить.

– Хорошо! Безопасность я вам гарантирую! Ручаюсь! – сказал он уверенно. – Инсценирую следствие по делу тех троих, которых он поторопился убрать, и так его прикручу, что Протопопов сам станет вашим ангелом-хранителем.

– Это значительно упростит и облегчит мне работу.

– Чем ещё могу быть полезен? Конечно, вам понадобится список всех, кого вам надлежит вывезти. Я уже приказал…

– Упаси боже, никакого списка! Зачем иметь при себе такой компрометирующий документ? Относительно этого мы с Думбрайтом придерживаемся одного мнения. Но с анкетными данными и характеристикой каждого члена группы я хотел бы ознакомиться. Это поможет в поисках. Вы не возражаете, если я просмотрю их сегодня?

– Каждый час нашего промедления – выигрыш во времени для красных. Останемся тогда оба в дураках. Стоит им предъявить список… достаточно даже того, чтобы он к ним попал. Тьфу! Ну и повезло же мне! Им, конечно, легко загребать жар чужими руками, а в случае чего – отвечать мне…

– Кому им?

Поняв, что у него вырвалось неосторожное слово, чуть бросившее тень на его высшее начальство, Хейендопф с преувеличенной сосредоточенностью стал возиться с сейфом.

– Вот! – сказал он наконец, кладя на стол обычную канцелярскую папку. – Начнём по алфавиту?

– Конечно. Так мы по крайней мере никого не пропустим. С вашего разрешения я запишу некоторые интересующие меня сведения. Я неплохой стенографист, и мои записи не задержат вас. Потом я, конечно, их уничтожу. Или передам вам…

«Анохин, Павел Яковлевич, – прочитал Хейендопф, – тысяча девятьсот шестого года рождения, уроженец села Марковка, Курской области. Был завснабом артели „Кожгалантерея“ в городе Орле. Беспартийный. Осуждён на пять лет за подделку финансовосчетных документов. В армию Власова поступил в 1943 году. Быстро продвинулся по службе от рядового до старшего лейтенанта. Близких родственников на территории России не имеет. Любит широко пожить. К советской власти относится резко отрицательно».

«Антоненко, Василий Сидорович, тысяча девятьсот двадцать третьего года рождения. Уроженец села Солоне, Днепропетровской области. Там же работал старшим механиком тракторно-ремонтной мастерской. Родители в своё время раскулачены. Сам репрессиям со стороны советской власти не подвергался. В армию Власова завербован в лагере для военнопленных. Войну закончил в чине капитана. За храбрость, проявленную в боях, немецким командованием награждён орденом Железного Креста второй степени и медалями. На территории России остались жена и сын, об их судьбе он ничего не знает, да и не интересуется. Категорически возражает против возвращения в Советский Союз».

«Сорокин…»

Сомов внимательно вслушивался в чтение Хейендопфа, иногда останавливал, иногда удовлетворённо хмыкал, просил повторить. Вскоре заместитель начальника лагеря стал откровенно зевать.

– Может, продолжим завтра? – спросил он, закинув руки за голову и потягиваясь всем телом. – Вчера, знаете ли, подцепил в кабаре эдакую курочку – она так настойчиво вокруг меня увивалась, что… Короче, заснули мы только около пяти, а в семь я должен был вернуться в казарму. К слову сказать, без гроша в кармане…

– Я могу одолжить вам в счёт премии сотню долларов…

– Э, нет! Никаких долгов! Иначе я вернусь домой с тем, с чем ушёл.

– А как же курочка?

– Пусть убирается ко всем чертям! Пусть ищет других дураков, кого-нибудь из тех, у кого текущий счёт в банке, а за спиной состоятельный папочка… Так отложим до завтра?

– Дайте я быстренько просмотрю список, а завтра вы дадите короткую характеристику на каждого. Того, что есть здесь, явно недостаточно.

– О, пожалуйста! А я пока ознакомлюсь с тезисами доклада сегодняшнего лектора. Черт бы его побрал вместе с его лекцией!

– Вас даже посещают лекторы?

– Все для этого сброда. Какой-то капитан Бломберг, будто бы бежавший из русского плена.

– Выходит, связь между власовцами и внешним миром всё-таки существует?

– Будьте спокойны: этот тип в десяти водах мыт-перемыт. И поёт словно по нотам. Вечером сами услышите.

…Через полчаса Сомов снова пересекал двор, направляясь к себе в казарму. Под тентом уже толпилась небольшая группа людей в полувоенной, полугражданской одежде. Они живо о чём-то беседовали. Заметив среди них майора, Сомов понял: верно, этот тип создаёт общественное мнение, сколачивает блок против дерзкого «новичка».

Может, подойти? Дать понять, что он считает себя равноправным членом группы и не боится ни майора, ни Протопопова? Наверно, о его утреннем столкновении уже знают все, а это не может не произвести впечатления. Таким, как эти, импонирует грубая сила, они подчиняются ей быстрее, чем доводам рассудка.

Однако не только тело, но и мозг требовал отдыха. Ноги сами несли Сомова в дальний угол двора, к двери, за которой ожидал его временный приют.

Вытянуться на кровати! Погрузиться в спасительный глубокий сон! Только он и способен вырвать Григория из этого страшного чужого мира.

То, что в комнате может быть посторонний, не приходило в голову. Память зафиксировала пустую комнату с длинными рядами коек. Такой она и возникла сейчас в воображении. Тем сильнее оказалось разочарование, когда он понял, что остаться одному не удастся.