Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни - Николай Ямской

Кстати, именно студенчество более всего обнаружило тогда клубно-пивную тягу. А еще спортсмены. Любопытно, что последние предпочитали сбиваться в стаю по видам и даже подвидам. Например, борцы и боксеры облюбовали ныне давно снесенную типовую хрущевскую двухэтажку у Киевского вокзала. Там находилась пивная, которая у завсегдатаев проходила сразу под несколькими кличками: «Сайгон», «Бадаев» (по легенде, точка была напрямую связана трубопроводом с расположенным неподалеку Бадаевским пивзаводом) и «КПЗ». В последнем названии, созвучном известному буквенному сокращению словосочетания «камера предварительного заключения», была зашифрована географическая близость этого заведения к железнодорожному пункту, откуда поезда убывали в столицу уже не такой уж и братской, но еще и не столь «самостийной» Украины.

Несколько иную близость, а именно к месту своей учебы, предпочитала студенческая молодежь. Так, в середине 1970-х студенты Архитектурного института, у которых пиво тогда считалось чуть ли не фирменным вузовским напитком, облюбовали для своего времяпрепровождения несколько близлежащих забегаловок на Рождественке. Будущие зодчие даже присвоили этим более чем заурядным заведениям собственные «звонкие» имена: «Полгоры», «Яма», «Зеленая гадина». Знаю, что прослышавшие про эти названия краеведы до сих пор поражаются, сколь точно данные прозвища передают изменчивый рельеф этого одного из восьми старинных московских холмов. А «Зеленая гадина» со своим расположенным ниже уровня тротуара входом и растущим по соседству очень старым тополем на фоне монастырской стены даже попала в культовый фильм «Покровские ворота». Киношники по сценарию добавили лишь ларек. Это около него Аркадий Варлаамович Велюров жадно припадает к той последней роковой кружечке пивка, после которой оказывается уже совершенно не в состоянии выполнять обязанности свидетеля на исторической церемонии бракосочетания Маргариты Павловны и Саввы Игнатьевича.

Отдуваться, по обычаю, в этой роли приходится Хоботову — милому недотепе и бывшему мужу «новобрачной», который как ни пытается, но никак не может избавиться от железной хватки своей неугомонной, не желающей его выпускать из-под своей опеки экс-супруги.

Впрочем, даже некая отдаленность от альма-матер у студентов московских вузов не считалась пороком. Главное, чтобы поблизости находились продуктовые точки, где всегда можно что-то докупить из выпивки и закуски. Помнится, у моих сотоварищей с естественных факультетов МГУ пользовалась популярностью пивная забегаловка, расположенная между Ленинским проспектом и Черемушкинским рынком. Ходу от главного здания до нее было несколько остановок троллейбусом. А главное, никаких проблем с «допзакуской»: направо по Ломоносовскому пойдешь — сулугуни в «Сырах» найдешь; налево к рынку метнешься — без воблы не вернешься. А хочешь продолжить после пивных церемоний — пожалуйста, рядом шашлыки-чебуреки в «Риони».

Понимаю, что сегодня вся эта суетня выглядит довольно экзотично. Ныне к услугам современных жителей того же района Ломоносовский целая россыпь небольших, камерных точек, где можно без всякого напряга не только отведать и закусить, но при этом по ходу окультуриться. Я уж не говорю о мультикомплексе «Злата пивница» в микрорайоне Шуваловский, куда недавно переселился мой старый дворовый друг. Заглянули туда как-то на днях. И охнули! Вот тебе пивной ресторан со спортивными состязаниями вприглядку. Вот тебе кафе-кондитерская с собственными десертами и выпечкой. А еще, оказывается, по выходным семейный клуб с детским меню и активной анимацией. Ну, кто бы из нас мог себе такое представить во времена нашей молодости?

Правда, сегодня мало кого удивишь обилием предложения — были бы деньги. Поэтому на крыше Бадаевского завода грохочет тек-хаусом ночной клуб. А рядом яркая уличная реклама предлагает «оторваться» его продукцией «по полной». На ту приписку, что снизу смущенно гласит: «Минздрав предупреждает…», почти никто не западает. Всех больше греет вывеска стильного пивного ресторана «Главпивторг» с припиской «При Министерстве здорового отдыха»…

Глава 8

Рестораны-«поплавки». Банкетному флоту шторма не страшны

Если верить писателю И. Бабелю, в юности каждый молодой человек в его родной Одессе — пока он, во всяком случае, не женился — хотел быть юнгой на океанском судне. О том же в годы моего детства мечталось и в московских дворах. Однако ближайшее море шумело примерно в 400 милях к северо-западу. И потому — увы! — совсем не пронизанный солеными брызгами бриз бодряще раздувал наши легкие. А пригибал к земле невыносимый запах рыбьего жира — этим снадобьем в послевоенные годы спасали от рахита всех тогда наспех зачатых и потому во многом конечно же случайных детей 1941–1945 годов рождения. Со временем, когда это живучее как сорняк поколение подросло и жизнь более или менее наладилась, рыбное послевкусие стало забываться. Но мечта-то осталась…

Не теряя берегов

Хронологически это совпало с периодом, когда у моих сверстников начал прорезаться интерес к жидкостям совсем иных достоинств. Поэтому рыбий жир убрали туда, где ему было самое место, — на аптечные полки. А вот вечный зов моря никуда не делся. И временами очень даже бередил душу. Да так, что самые неисправимые романтики убегали в мореходку. А менее упертые находили себе причал по месту жительства. И удовлетворяли тягу к водному простору менее радикальными способами. Например, даже не дожидаясь навигационного периода, отправлялись в какой-нибудь причаленный к набережной Москвы-реки недорогой плавучий ресторанчик. Или — как его звали в народе — «поплавок».

В отличие от ресторанов на морских и речных судах, или по-простому «банкетоходов», «поплавки» от навигационного сезона практически никак не зависят. Потому как от причала никогда не отходят, а, не дай бог, отрываются. Но тогда это ЧП. Потому что их правильный образ жизни — быть постоянно пришвартованными.

Но вернемся в середину прошлого века, когда на водной поверхности городской части Москвы в теплое время года тихо покачивалось более десятка плавучих пристаней — дебаркадеров. В вечерних сумерках они зазывно мигали разноцветными электрическими гирляндами. И манили к себе льющейся с палубы музыкой.

Весьма условная принадлежность этих «плавучих», но никуда не уплывающих «харчевен» к гордому племени «скитальцев морей» накладывала отпечаток относительности и на все остальное. Относительно небольшие очереди на входе. Относительно дешевые цены. Относительный комфорт. Прибавьте к этому порой вполне сносную, преимущественно рыбную кухню — и станет понятно, почему далеко не каждому хотелось пройти мимо.

К тому же нравы в «поплавках» были довольно вольными — вплоть до возможности секса в плотно затянутых пыльным плюшем отдельных кабинетах или даже не вылезая из-за стола. Видимо, не без влияния последнего обстоятельства народная молва быстренько переименовала дебаркадеры в «дебардакеры».

Впрочем, как раз элемент большей, чем в иных заведениях «общепита», свободы к меню посетителей намертво не привязывал. А позволял шустрить, импровизировать и даже вносить существенные коррективы. Ведь все, включая основную выпивку и более подходящую к случаю закуску, можно было принести с собой. На что в советских «поплавках» — так же, как и в советских же пивных — администрация смотрела сквозь пальцы. Никогда не забуду, как на одном из таких дебаркадеров, пришвартованных к берегу Москвы-реки у Таганского холма, мы студентами отмечали окончание первой в своей жизни весенней сессии. Как лениво, в такт речной волне от проходящих мимо речных трамвайчиков покачивалось в бокалах белое столовое вино. Как замечательно пахла морем и дымком, как ласкала взор нежной кожицей цвета золотого топаза разложенная на газетке камбала, присланная чадолюбивой мариупольской родней моему другу-однокурснику.

Картина смазалась примерно месяц спустя, когда, поддавшись сантиментам, я заманил в этот же «поплавок» своего вернувшегося из очередной дальней командировки старшего брата. Странный набор, который нам принесли под видом рыбного ассорти, включал в себя пяток заветренных шпротин, пару почерневших кусков скумбрии и некое подобие нарезки, в которой соседствовали обрезки сардинеллы и самой вездесущей тогда на прилавках страны рыбы — сельди иваси. Невыносимое засилье последней, а также внезапное — и потому особо чувствительное повышение платы за такси — стали в те дни двумя самыми знаковыми для страны событиями. В общественном сознании — с полным, заметим, на то историческим основанием — обе «подлянки» связывались с политикой партии, правительства и лично «дорогим Леонидом Ильичом Брежневым».