Десант времени - Егор Красный

— Руки в гору и брось свой наган подальше!

— Не стреляй, милый человек, я до дому решил податься, не служу уж белым… Христом богом прошу, детишки у меня дома в станице Горелове на Дону.

— Так, что же ты все с наганом ходишь, да еще стрелял в меня? — удивленно спросил Григорий, собирая свои наганы за костром.

— Вот треклятый подъесаул Назарьев, не дает нам разойтись по домам… Он с одной станицы со мной, говорит, что пристрелит дома, если сбегу… Христом Богом прошу и умоляю отпусти, враз уйду прочь на Дон.

— Ну а остальные казаки, тоже уйдут по домам?

— Тоже просятся их отпустить, ой как все соскучились по родным, да и негожее дело это воевать со своими. Вот только еще один там офицер Деникинский, да и он вот уже хотел пулю себе в лоб пустить, тоже война ой, как невмоготу ему…

— Кто же стариков и ребенка убил, там на дороге? — вдруг, вспомнил Семенов, что было важно для него и без чего он не смог бы простить и этого казака.

— Это подъесаул Назарьев, душегубец, ни как не может от крови и смертушки людской отстраниться…

— Ну ладно, пойдем в твой лагерь… Ты впереди, а я сзади, помогу вам разобраться с подъесаулом, раз не дает тебе и другим казакам уйти на Дон и вернуться к мирной жизни. Сейчас ты туда вернешься, да скажешь казакам, что отвоевались… Ну, а дальше как станется, я не промахнусь, ты уж знаешь…, — подтолкнул в спину он рослого и мощного в плечах казака, да обтерев финку спрятал ее снова за голенище в чехол. «Однако, сгодился мне нож, что подарил мне предок — красный командир Семенов. Баш на баш, сначала я его от смерти, а после…», — усмехнулся Григорий, идя стороной вслед за казаком.

Еще издали капитан заприметил костер и двух ночных смотровых, что охраняли временный лагерь белогвардейцев. Прощенный им казак, опустив голову пришел к своим казакам.

— Ну, что, Тимофей Петрович, поймал красного?

— Братишки, ребятишки, душегубец Назарьев то спит?

— Вот выпил самогону, да вроде успокоился… Прилетят к нему еще души убиенных, вот тогда не сдобровать ему, — сплюнул один из смотровых казаков.

— Настал, час станичники всем по домам нам разъехаться, хватит отвоевались, — снял с себя кубанскую папаху казак и утер лоб. — Надо б скрутить этого Назарьева…

Но видно чутко спал подъесаул и вовремя проснулся. Подойдя сзади к казаку, он выхватил шашку и уже замахнулся во весь размах, как грянул выстрел из ночного леса и схватился за руку Назарьев и присел на корточки подвывая от боли.

— Перевяжите, меня братки, — взмолился подъесаул.

— Волк коню не товарищ и не браток, опостыл ты нам Прохор, видать время тебе вышло покаяться перед миром…

— За, что же ты, прихвостень атамана Раковского, убил мальчонку на дороге? У самого‑то дома сидят по полкам.

— Гаденыши, красным в ноги решили покланяться, так они вас первых к стенке поставят.

Тут из леса вышел Григорий Семенов в шинели и овчиной шапке, что взял у офицера, и прикрепил к ней красноармейскую кокарду. В его руках было два нагана. Кто‑то схватился было за револьвер, да Тимофей остановил.

— Не стреляй, он меня отпустил и не убил… Уезжать нам надо по домам, хватит кровью заливать землю русскую, хлеб будем сажать опять.

— Была бы голова на плечах, а хлеб будет, — поддержал его казак. — С 18–го года как порох нюхаю, а не запах караваев. Пора и в дом вернуться, время сейчас дрова на зиму заготовлять, хлопцы дорогие.

— А что с душегубом делать будем? — навел на раненого подъесаула свой наган казак.

— Подождите, — вышел из‑за спины Деникинский еще молодой поручик. — Я, господа, из «Царской сотни», окончил Оренбургское казачье юнкерское училище, и жалею, что присягал в прошлом году после окончания, и в полку получил офицерское звание и погоны.

Молодой поручик сорвал с себя погоны и подойдя к костру бросил их в уже меркнувший огонь.

— Позвольте мне, господа казаки, убить Назарьева. Не может такой душегубец и детоубийца оставаться более на этом свете! — сказал он и достал из кобуры на ремне револьвер. Грохнул выстрел, и казаки отвернулись в сторону, а кто перекрестился, так как будто такой конец заслужил каждый из них. Тишина этой ночи опустилась к стоящим и раскаявшимися военным. Понурив головы они не знали, что делать…

— Прощайте господа, я нынче к тетке в Воронеж, — нарушил тишину бывший поручик, он отстегнул ремень с кобурой и бросил на землю. — Там дело найдется для меня, у нее скобяная лавка, а вы?

— А мы на Дон, да вот как там сейчас, а то можа опять нарвемся на Деникинскую армию, опять поставят под ружье… или к стенке.

— Не нарветесь, — твердо сказал Григорий Семенов, потому что помнил страницы истории России. — 28 октября 1919 года 1–ый конный корпус Буденного переправился через Дон и нанес сильный удар коннице Шкуро и Мамонтова.

— А через два дня после кровопролитных боев красные возьмут станцию Касторную, — словно на экзамене докладывал студент Исторического факультета Воронежского Университета Григорий Семенов. — Будет порублено огромное количество офицеров и белых солдат, захвачено более 3 тысяч пленных, 3 бронепоезда, танки и большое количество орудий и пулеметов.

Казаки с уважением и робко смотрели на рыжего красноармейца Григория, которого запомнили еще несколько дней назад, когда он в драке побил урядника Забродова и Костылева.

— Товарищ, Григорий, — обратился к нему рослый и с длинными усами к низу казак Тимофей. — Какими дорогами нам добираться до Дону? Не поставят ли нас всех к стенке?

— Погляжу вы все неробкого десятка, раз воевали с красными, да кое‑кто еще и в Императорском конвое Царя был, — оглядел Григорий понурых казаков. — Но, что бы не было между нами недосказа, бумагу я вам выпишу для красноармейских патрулей, что группа казаков в составе 11 человек со старшим станичником Тимофеем Петровичем сложила оружие и покинула Белую армию для работы на дому в станицах и помощи Советской России хлебом и продовольствием. Подпись. Уполномоченный красноармеец Григорий Семенов.

Капитан орловской милиции Григорий Семенов вдруг увидел как обрадовались и радостно переглянулись казаки, вдруг поверив в то, что вскорости увидят они своих родных и близких, и в то, что их не расстреляет без суда и следствия первый красный отряд.

— Спасибо тебе Григорий Семенов, пиши нам такую бумагу, мы уж отработаем и поможем Советской Власти. Моя фамилия Криулин Тимофей Петрович.

Пока Григорию отыскали карандаш, да покуда он писал эту странную, но в последствии полезную для этих казаков бумагу, они срывали с себя нашивки, погоны и все то, что хоть как, то могло напоминать их белогвардейское прошлое. Они сбрасывали оружие и шашки в снег, сразу становясь простыми крестьянскими мужиками, чьи руки истосковались по крестьянской работе.