Сорок имен скорби - Джайлс Блант

От Дип-Ривер у него осталось одно отрадное воспоминание: школьный приятель по имени Тони научил его играть на гитаре. Выйдя из «Святого Варфоломея», они отправились в Торонто, создали группу, играющую гранж, но остальные участники оказались талантливее Эрика и через считанные недели от него избавились. После того как он сменил несколько все менее и менее интересных мест работы и все более и более тесных комнатушек, он почувствовал, что здесь, в Торонто, буквально идет ко дну. Да, он отлично помнит это ощущение удушья, когда тебе словно сдавливает легкие. Он не завел себе друзей. Вечера он проводил один, среди журналов, прибывавших в глухой обертке, и его фантазии становились все чернее.

Торонто его изводит, вот что он понял. Он переберется туда, где много свежего воздуха, где не чувствуешь себя так, будто все время задыхаешься. В своей методичной манере он составил список маленьких городков и их разнообразных достоинств, в конце концов сузив выбор до Питерборо и Алгонкин-Бей. Он решил посетить оба, но в день прибытия в Алгонкин-Бей увидел объявление «Музыкальному центру Троя» требуется сотрудник», и это решило дело. Когда неделю спустя он познакомился в аптеке с Эди, у него внутри вдруг словно что-то окрепло. Эти первые проблески безмерного обожания в ее глазах заставили его почувствовать, что перед ним человек, с которым стоит разделить свою судьбу. Какой бы эта судьба ни была.

Но Эрик Фрейзер не любил думать о прошлом. Жуткие, удушающие годы в Торонто, враждебная атмосфера «Святого Варфоломея». Казалось, что из-за какой-то бюрократической путаницы ему подсунули ничтожную, мелкую жизнь, предназначенную для кого-то другого, а его собственную, настоящую жизнь украли.

И всего этого можно было избежать, думал он, проезжая мимо старой станции Северной дороги но пути к Эди. Он бы в жизни не попал во все эти передряги, если бы у него тогда хватило ума залепить Джейн рот.

44

Лиз Делорм редко приходилось участвовать в операциях наблюдения. В эту среду она поняла, что мало подходит для того, чтобы часами топтаться где-то, тем более глубокой ночью, в стылом демонстрационном зале магазина рядом с рестораном «Нью-Йорк». Хорошо хоть, тепло, исходящее от электрообогревателя, позволяло более-менее выносить холод.

Ресторан «Нью-Йорк» с незапамятных времен (во всяком случае, еще задолго до Делорм) служил излюбленным местом встреч алгонкинского криминала. Никто не знал причины, но уж конечно не из-за еды, от которой отвернулись бы даже самые мелкие воришки и закоренелые бродяги. Маклеод говаривал, что бифштексы здесь тверже эйлмерских бронежилетов. Возможно, название в честь супергорода придавало заведению определенный шик в глазах провинциальных бандитов. Крайне маловероятно, чтобы обычные алгонкинские правонарушители когда-нибудь бывали в Нью-Йорке или его окрестностях: города с высоким уровнем преступности привлекали их не больше, чем привлекают прочих смертных.

Масгрейв полагал, что все дело тут в двух выходах из здания. «Нью-Йорк» — единственный ресторан в Алгонкин-Бей, куда можно войти с сияющей огнями Мэйн-стрит и потом раствориться во мраке Оук-стрит. Делорм же считала, что это все из-за гигантских безвкусно-роскошных зеркал у одной из стен, словно удваивающих размер помещения, или из-за красной пластмассы и позолоченных диванов вдоль стен, оставшихся здесь, должно быть, еще с пятидесятых. У Делорм была теория, что преступники во многом как дети, а потому разделяют пристрастие малышей ко всему яркому и блестящему, и, значит, для гангстера ресторан «Нью-Йорк», от меню с золотыми кистями до запыленных канделябров, был чем-то вроде наполненной игрушками детской.

И разумеется, «Нью-Йорк» открыт круглосуточно. Это единственный алгонкинский ресторан, который может себе позволить сделать такое заведение — и позволяет, весьма откровенно оповещая алой неоновой надписью (приглашая или предупреждая): «”Нью-Йорк” никогда не спит».

Каковы бы ни были причины его популярности, «Нью-Йорк» пользуется огромным успехом среди представителей самых разных сил правопорядка. Полицейским советуют заходить сюда поесть (что они частенько и делают), чтобы бывать в обществе всех, кого они когда-то посадили в тюрьму. Иногда стороны болтают друг с другом, иногда просто кивают друг другу, иногда обмениваются холодными взглядами. Понятно, что в таком месте смышленый полицейский может подслушать полезные сведения.

— Нельзя было выбрать место лучше, — одобрил Масгрейв. — Если тебя кто и заметит, легко объяснить, как ты оказался в компании этого мерзавца Корбетта. Да и вряд ли их кто увидит в среду, ночью, в такую холодину.

Когда-то рядом с рестораном «Нью-Йорк» был магазин белья, но он пустовал уже полгода, и владелец помещения — банк — охотно предоставил Королевской полиции ключ. Для прикрытия бурной деятельности витрину завесили объявлением «Скоро открываемся!». Внутри было темно, если не считать огоньков на креплениях электронной аппаратуры. Делорм сидела в сумраке вместе с Масгрейвом и двумя сотрудниками Королевской полиции в рабочих комбинезонах. Сотрудники эти (возможно, выполняя приказ) не говорили ей ни слова. «Строители» находились на месте с середины дня, Делорм прибыла в девять вечера, войдя через задний вестибюль, который магазин делил со свечной лавкой. В воздухе стоял приятный аромат воска и опилок.

На черно-белом мониторе с широким углом обзора был виден почти весь бар. Делорм указала на экран:

— А камера подвижная?

— Корбетт сказал, что будет в баре. Нашему Кардиналу было бы очень трудно объяснить, почему это он сидит за одним столиком с канадским фальшивомонетчиком номер один. В баре — другое дело, мало ли кто окажется твоим соседом.

— Да, но если…

— Камера на шарнире, мы отсюда можем ее двигать джойстиком. Знаете, мы этим и раньше занимались, так что не беспокойтесь.

Вот ведь какая обидчивая скотина, чуть не сказала Делорм. Но вместо этого подошла к закрытой витрине и посмотрела на улицу сквозь дырочку, аккуратно проделанную в точке восклицательного знака после слова «открываемся». Она знала, что он войдет сзади, с Оук-стрит, если вообще явится, но ей не хотелось видеть перед собой пустой, ожидающий посетителей бар и спины хмурых коллег, хотелось поглядеть на что-нибудь другое. Смотровое отверстие мало что позволяло разглядеть. Раскисший снег на Мэйн-стрит — по щиколотку. Тротуары — сухие, благодаря нагревателям, работающим на благо владельцев магазинов. На той стороне улицы — бывший кинотеатр, а ныне — галерея, зазывающая на выставку «Истинный Север», где будут представлены акварели современных канадских художников, вас также ждет моцартовский вечер, играет симфонический оркестр Алгонкин-Бей. Синоптики предсказывали снег, но с неба сеялась лишь легкая морось.

Прохожих не видно. Да и откуда бы им взяться, сейчас без десяти два ночи. Не приходи, мысленно уговаривала Делорм. Передумай, останься дома. Меньше трех часов назад звонил из Флориды сержант Лайгуа и подтвердил ее худшие опасения. С тех пор у нее душа была не на месте. Одно дело — заковать в наручники кого-то, кто предал Полицейское управление и налогоплательщиков, продавшись криминалитету, другое дело — разрушить жизнь того, с кем работаешь каждый день, живого, а не какого-то абстрактного человека. Даже когда она загнала в угол мэра (теперь всем известно, что он предал свой город, и его длительный тюремный срок вполне объясним), даже тогда у нее было такое же «нарастание раскаяния». Когда пришло время сажать его в тюрьму, она могла думать только о нечаянных жертвах ее операции — жене и дочери мэра. Побочный ущерб, так она это называла. Я — пилот, выполняющий задание, я верю в истину и выполняю приказы, чего бы это ни стоило. Мне надо было поступить в военную авиацию, и вообще мне надо было родиться американкой.

В поле зрения показался красно-белый «эльдорадо», который слегка вильнул из-за гололеда и остановился перед рестораном. Яркие фары, сверкающий металл. Такую штучку, только в миниатюре, впору подвесить над колыбелью младенца. Началось, подумала Делорм, теперь слишком поздно сожалеть. Видимо, это просто как у актрис, легкий страх перед тем, как выйти на сцену. Автомобиль остановился слишком далеко, и она не смогла увидеть, кто из него вышел.

В приемнике раздался треск, и мужской голос сообщил: «Элвис на месте». Масгрейв отрывисто ответил, что принял это к сведению. Делорм только сейчас поняла, что у них везде расставлены люди. Надеюсь, они хотя бы где-то в помещении, в тепле.

Она присоединилась к Масгрейву, следившему за монитором. На экране Кайл Корбетт отдавал пальто кому-то вне поля видимости. Затем уселся в баре, там, где камера позволяла отлично его рассмотреть. Корбетт выглядел на сорок с липшим, но придерживался куда более молодежного стиля, скорее напоминая собой рок-звезду. Длинные, ровно подстриженные волосы, спадающие на бровь, артистическая бородка. Замшевый спортивный пиджак с широкими лацканами, под ним — свитер с вырезом лодочкой. Он наклонился, чтобы, глядя в зеркало, привести в порядок волосы и усы, затем, крутанувшись вместе с сиденьем, поприветствовал бармена. Сверкнула рекламная улыбка.