Восхитительные женщины. Неподвластные времени - Серафима Чеботарь

Художники практически не расставались, только на лето разъезжались в разные стороны на этюды, она – в Крым или по России, он – в деревню или родной Тирасполь. Ларионов, начавший выставляться еще в 1900 году, постепенно приобретал широкую известность, во многом обусловленную его скандальными выходками и не менее скандальными картинами, в которых было сильно влияние французского импрессионизма, а затем фовизма. Вместе с Ларионовым стала известна и Гончарова, хотя в ее творчестве до поры было сильно традиционалистское начало. Но страстная, открытая, бурлящая, увлекающаяся и увлекающая натура Ларионова достаточно быстро привлекла Гончарову в ряды ярых сторонников сверхсовременного искусства. Вместе они стояли у истоков неопримитивизма, утверждаемого как параллель французскому фовизму и немецкому экспрессионизму, были признанными лидерами русского авангарда. По мнению критиков, картины Ларионова, в которых причудливо смешались русский лубок, городской фольклор и европейское новаторское искусство, порождали «новую эмоцию и по-новому строили глаз зрителя». В 1910 году Ларионов и Гончарова, а также их друзья – Роберт Фальк, Аристарх Лентулов, Илья Машков, Александр Куприн, Петр Кончаловский, Давид Бурлюк, Казимир Малевич и другие – организовали авангардистское течение «Бубновый валет». Название придумал Ларионов в противовес претенциозным и утонченным названиям, характерным для художественной жизни того времени: согласно старинному французскому толкованию, эта карта обозначала «мошенника» или «плута». Выставка «Бубнового валета» пользовалась невероятным, на грани всероссийского скандала, успехом, сопровождавшимся шумихой в прессе и ажиотажным спросом на билеты. Члены группы надолго стали персонажами светской и бульварной хроники. Картины бубнововалетовцев, так не похожие на привычные завсегдатаям вернисажей классические полотна выпускников Академии художеств, сами по себе вызывали скандал за скандалом, а Ларионов еще подкреплял свои искания теоретическими манифестами, которые с немалой изобретательностью размещал в газетах – то под видом интервью, то как рецензии на выставки. Даже карикатуры в юмористических изданиях, которые не могли пройти мимо скандальной славы «Бубнового валета», были им на руку, поскольку не только служили рекламой их выставкам, но и в сжатом и доступном виде несли их идеи в читательские массы. Когда в Политехническом музее проводились диспуты о новом искусстве с участием бубнововалетовцев, количество желающих попасть на них было столь велико, что требовались усиленные наряды конной полиции для наведения порядка. Много шуму наделал и изобретенный Ларионовым «лучизм» – одно из первых беспредметных течений в живописи, когда изображается не сам предметный мир, а потоки света и цвета – излучения предметов, теряющих в этих потоках свой предметный облик.

М.Ф. Ларионов. Портрет художницы Н. Гончаровой

В 1912 году «Бубновый валет» раскололся – самые радикальные его члены, во главе с Ларионовым и Гончаровой, организовали новое объединение под не менее радикальным названием «Ослиный хвост»: знающие люди вспоминали нашумевшую историю 1910 года, когда в парижском «Салоне независимых» группа мистификаторов выставила картину, которую якобы написал своим хвостом осел. «Публика думает, что мы пишем ослиным хвостом, так пусть мы будем для нее ослиным хвостом», – заявлял Ларионов.

Новое объединение было еще более скандальным, чем «Бубновый валет», казавшийся теперь чуть ли не образцом сдержанности и приверженности традициям. В сентябре 1914 года «Московская газета» сообщала, что «лидеру лучистое Михаилу Ларионову прискучило быть новатором только в живописи. Он хочет сделаться законодателем мужской моды… Для начала он решил популяризировать лучистую окраску лица». В дальнейшем лучисты предполагали ввести мужские, а потом и женские, татуировки – как видим, их идеи живут до сих пор. Уже через несколько дней шокированные москвичи стали свидетелями лучистской акции «убийство лица»: по улицам прогуливались странные люди в мешковатых одеяниях и с лицами, на которых были нарисованы розы, слоны и ангелы. Но если к выходкам мужчин-авангардистов публика относилась с привычным любопытством, участие в «футуристических прогулках» женщины было невероятным. Гончаровой тут же начали подражать, а ее саму возвели едва ли не в культ. Одни из критиков писал: «Гончаровой нынче кланяется вся московская и петербургская молодежь. Но самое любопытное – ей подражают не только как художнику, но и ей внешне». Богема обеих столиц с удовольствием раскрашивала себе лица яркими рисунками, носила любимые Гончаровой платья-рубашки – прямые, двухцветные, черно-белые или сине-оранжевые, зачитывалась манифестами художницы, где она выражала свое творческое кредо: «Искусство моей страны несравненно глубже и значительнее, чем все, что я знаю на Западе… Источник вдохновения Запада – Восток и мы сами. Я заново открываю путь на Восток, и по этому пути, уверена я, пойдут другие». Как легенды, поклонники Гончаровой передавали друг другу рассказы о ее работе: у художницы такая маленькая мастерская, что свои огромные полотна она творит по частям, держа в голове общий план, и впервые видит панно целиком только на выставке; она делает картины из кусочков афиш, которые обрывает на улицах; на обложку сборника «Мирконца» она придумала наклеивать вырезанный из золотой бумаги цветок – каждый цветок она вырезает лично, все они разные, и будто бы уже появились коллекционеры, отрывающие эти цветы с книг и собирающие их в «авангардические гербарии»… Рассказывали, что она ходит в мужской одежде и с выкрашенным в синий цвет лицом. А между тем соратники вспоминают Наталью Сергеевну как женщину, одержимую творчеством, вне мастерской очень застенчивую и сдержанную, которая неряшливо, странно или даже просто плохо одевалась – потому что, по большому счету ее волновало не как она выглядит, а как идет работа.

Н.С. Гончарова. Цветы

Критики в один голос утверждают, что Гончаровой наиболее органично удалось соединить в своем творчестве новые авангардные веяния с традициями народного «примитивного» искусства – такого, как лубок, иконопись или расписные «наивные» вывески, – выразив все его монументальность и глубину. Ее успех тоже был С привкусом скандала. Уже первая ее выставка, открывшаяся 24 марта 1910 года в помещении Литературно-художественного кружка Общества свободной эстетики в Москве, закончилась тем, что художницу привлекли к суду, так как полиция усмотрела в ее работах порнографию (на двух полотнах натурщицы выглядели слишком раздетыми, а на картине «Бог плодородия» у каменного идола были слишком подробно, на взгляд цензуры, изображены некоторые анатомические подробности). Следующие выставки – ретроспективная в Москве осенью 1913 года, где было выставлено несколько сотен работ (от ранних скульптур до картин в стиле «лучизма») и в Петербурге весной 1914 года, после которой полиция конфисковала цикл «Евангелисты» за богохульство, сопровождались неимоверным ажиотажем и острой полемикой в прессе, не устававшей говорить о Гончаровой и ее картинах.