Барби играет в куклы - Ирина Алпатова

— Прикинь, когда я к старухе через балкон полезла и она меня в оборот взяла, Танька за тобой побежала, а этот придурок, видите ли, за пивом попёрся, не нашел другого времени. А в квартиру вернулся, когда уже его братан пришёл, ну и слинял незаметно, сволочь. Он братишку-то побаивается, козёл!

Люшка была похожа в этот момент на фурию — волосы дыбом, глаза горят. Вообще-то из неё красивая фурия получилась, эффектная, и такой она мне нравилась гораздо больше, чем тогда у Дениса на диване. Возможно, эту сцену я вспомнила слишком ясно и даже смогла невольно свои воспоминания телепатировать, потому что подвижная Люшкина физиономия вдруг стала мечтательной-мечтательной, и подруга сказала:

— Слушай, а крутой братан у Чупы, да? Я просто охренела, когда его увидела. А ты даже мне не намекнула ни разу, что такой кадр имеется.

— Не знаю, что ты там разглядела, только он… зануда и… старый. — Мне совершенно не понравился такой поворот в разговоре, Люшкины мысли явно устремились в ненужном направлении, что она тут же наглядно продемонстрировала:

— Понимала бы ты что в мужиках! Старый… Да я такому старичку и стакан водички бы подала и постельку на ночь согрела.

Вот, я так и знала! В той квартире я увидела наглую опасную Люшку, и теперь она снова выпускала когти. Нужно было как-то её остановить, не дать ей войти в образ окончательно.

— Он на таких как ты и смотреть не станет!

Господи, зачем я это брякнула! У меня получилось грубо, ужасно грубо, и я не то хотела сказать.

— Он всех презирает, понимаешь? И меня, и всех… Его даже тётка, как мне кажется, побаивается. — Теперь мне и в самом деле казалось, что тётя Валя трепещет перед Денисом, а может, и дядя Толя тоже.

— Ну да, это я заметила, — неожиданно согласилась Люшка. Я даже посмотрела на неё с подозрением — не издевается ли. Нет, она была совершенно серьезна.

— Ничего, я ему козью морду устроила, чтоб не выпендривался. Он меня вспомнит…

— Как это? — мне показалось, что подруга бредит.

— А вот, — она подняла руку и позвенела браслетами, — мы пока сидели, я одну штуку за подушку затолкала. Будет ему маленькая радость…

Всё-таки у Люшки были дикие представления о радостях, хотя бы и маленьких. Да какое Денису дело до дешёвой безделушки? Нет, определённо у Люшки на сексуальной почве начались неполадки с головой. Но уже через минуту всё вернулось на круги своя, и я в сотый раз убедилась, что если у кого неполадки и есть, так это… не будем показывать пальцем.

— Его баба придёт и найдёт браслет обязательно. И устроит ему маленький шухер, а может, и большой. — В голосе Люшки явно слышалась надежда.

Баба? Какая еще баба? У Дениса есть баба?!!

— Конечно есть, я кое-что заметила, пока там была, а чё? — Почему Люшка ответила, разве я крикнула это вслух?

У меня, возможно, остановилось дыхание, и отнялись ноги, потому что я вошла в ступор или куда еще можно войти, когда увидишь такое. На пороге нашей квартиры стоял не кто-нибудь, а этот… с бородкой. Я позабыла не только его имя-отчество, но и своё собственноё имя в тот момент ни за что бы не вспомнила.

Человек стоял не просто так, а увешанный какими-то яркими пакетами и свёртками, и всё это медленно и неумолимо стало на меня надвигаться. Ну и мелькнула у меня мысль — а что если проскочить мимо и вон из квартиры? Вот нет меня дома, и не было. И я здесь вообще не живу. Померещилась я гостю и точка. Пусть сидит тут со своими пакетами, пока не посинеет, а я поживу у Бабтони, уж она меня не выдаст.

А этот… ага, вспомнила, Арнольд, уже хозяйничал на кухне прямо как у себя дома — там что-то упало и покатилось по полу, а он негромко чертыхнулся. Ну ни хрена себе, как говорит моя дорогая подруга, я значит стою в коридоре, а он там, на кухне шурует… Что вообще происходит? Дорогой гость, видимо, тоже спохватился и начальственным голосом позвал:

— Ксения Георгиевна, ну где же вы? Я тут без вас нахозяйничаю.

Ксения Георгиевна как испуганная крыса выглянула из тёмного коридора: нет, ну в самом деле, чего припёрся? И ещё стоит посредине моей крохотной кухоньки и охорашивает огромный веник, то есть букет цветов. Но когда-то мне всё равно придётся туда пойти. На счёт раз-два…

— Вот, — сказал гость, — вы из-за меня пострадали, и не однократно, и я счёл необходимым искупить свою вину.

Да уж, лучше способа не придумал. Я взяла увесистый букет и обречённо оглядела заваленный всякой снедью стол. Судя по всему, искупление планировалось на неделю, а то и на две.

— Я бы с удовольствием пригласил вас в ресторан, но подумал, что едва ли вы согласитесь так вот сразу… — Это он правильно подумал, сразу я ни-ни, и не сразу тоже.

— И я решил, что это от нас никуда не уйдёт, а пока посидим просто, по-домашнему. Да вы поставьте цветы в воду, Ксения… если позволите вас так называть.

Ну как же, очень ему было нужно моё позволение. На самом деле меня просто ставили в известность, и я почувствовала, что меня охватывает паника. Что говорит этой чужой холёный дядька? Что именно от нас никуда не уйдет? И как, спрашивается, с ним можно сидеть по-домашнему… Он, что, издевается?! Не помню, чтобы я говорила ему свое имя, не помню, чтобы он его спрашивал.

Я, шаря по углам, будто слепая, принялась искать вазу, хотя ничего похожего у нас в доме не было. Ведро там, кастрюли — это пожалуйста, но ваза… Зато получилась картинка: большой рыжий таракан (Бабтоня называет их пруссачками) очумело носится по квартире, хотя причём здесь пруссачки… И я едва не взвизгнула от неожиданности, увидев гостя прямо перед собой в собственной комнате.

— Я нашёл банку, пустую трехлитровую, — как-то вкрадчиво сообщил он и показал мне добычу. — Можете поставить в неё или нет, давайте я сам.

Так, откуда у меня в комнате взялась трехлитровая банка? Или это Люшка как-то притаскивала в ней огурцы? И что, она жрала их прямо здесь, в моей светёлке? Что ещё сейчас отыщет этот дядька? Вдруг это будет плесневелый кусочек хлеба? А господин сыщик, видимо, решил доконать меня окончательно, потому что вместо того, чтобы взять у меня из деревянных рук букет, взял мои пальцы и сжал их. А они потные! Или ледяные? Пока он не разобрался, я отпрыгнула от него как дикая кошка, рискуя лишиться руки. И что себе думает этот негодяй Георг?! Где он вообще есть, защитник фигов?

Только когда Арсений, в конце концов, ушёл, я вспомнила, что он вроде бы Артур. Ну и наплевать, я все равно молчала как рыба и не помню ни словечка из того, что он тут говорил. Или он тоже молчал? И после его ухода в коридоре осталось облако непонятного терпкого запаха. Я взяла полотенце и стала его разгонять.