Честный акционер - Фридрих Незнанский

Сегодняшний полет не был исключением.

В комнату вошел телохранитель Юрий, крепкий, широкоплечий парень в сером костюме и темных очках.

— Борис Григорьевич, машина у подъезда, можем выходить.

Берлин взял со столика пульт и убавил громкость.

— На улице все спокойно? — спросил он.

— Да.

— Проверь еще раз.

Телохранитель связался по рации с коллегой:

— Витя, как там?

— Все тихо, — ответила рация.

— Мы выходим. Будь наготове.

— Хорошо.

— Все в порядке, — обратился Юрий к Борису Григорьевичу. — Можем спускаться.

На улице было прохладно. Борис Григорьевич пожалел, что не надел пальто. Он поежился и спросил:

— Сумки погрузили?

— Да, — кивнул Юрий.

— Молодцы.

Они прошли к черному «мерседесу». Два охранника пристально оглядывали двор. «Муха не пролетит и мышь не проскользнет», — с усмешкой подумал о них Берлин. Юрий открыл перед ним дверцу. Борис Григорьевич забрался в машину. Салон был просторный и удобный. Обтянутое мягкой кожей сиденье позволило Берлину расслабиться. Вскоре мотор тихо, утробно заурчал, и черный «мерседес», сопровождаемый машиной охраны, покатил к аэропорту.

Глядя на проплывающие за окном родные улицы, Берлин опять затосковал.

— Ты женат? — спросил он у охранника.

Тот покачал головой:

— Нет, Борис Григорьевич.

— А девушка у тебя есть?

— Угу.

— Любишь ее?

— Конечно.

— Это хорошо. — И Берлин опять задумался, не замечая косых, недоуменных взглядов Юрия.

«Всего-то четыре бутылки пива, а на «поговорить» пробило, как от бутылки водки, — думал о нем охранник. — Слабоват ты, парень».

— Такие дела, — тихо произнес Берлин. — Россия-матушка, куда ты катишься? Птица-тройка, куда ты мчишься? Слышь, Юра, читал Гоголя?

— Конечно, Борис Григорьевич. В школе изучали. «Руслан и Людмила». И потом эта, как ее… «Мцыри».

— «Мцыри», — передразнил его Берлин. — Чему вас только в школе учили, лоботрясов? Вот послушай-ка лучше Пушкина:

И с каждой осенью я расцветаю вновь.Здоровью моему полезен русский холод.К привычкам бытия вновь чувствую любовь.Чредой слетает сон, чредой находит голод.Желания кипят, я снова счастлив, молод…

Нравится?

— Конечно, — кивнул Юрий. И тут же закончил за Берлина, смешно растягивая слова:

Я снова жизнью полн, таков мой организм.Извольте мне простить ненужный прозаизм.

Очень красиво, правда, Борис Григорьевич. Только уж лучше лето, чем зима. Летом тепло и зелени много. На пикники опять же можно ездить.

Берлин нахмурился.

— Пикники… — протянул он, потирая лоб пальцем. — «Плывем. Куда ж нам плыть?»

— Что?

— Ничего, Юра. В Израиль, говорю, плывем. В Израиль, куда ж еще…

5

Ирина Генриховна Турецкая сидела на диване в своей родной квартире и ела виноград. Александр Борисович лежал, положив голову ей на колени. Он дожевал виноградину, которую она положила ему в рот несколько секунд назад, и потребовал:

— Еще!

Ирина взяла виноградинку, прикоснулась ею к губам мужа, но, едва он открыл рот, тут же отдернула руку.

— Сначала скажи! — потребовала она.

— Что?

— Ты скучал без меня?

Турецкий подумал, затем качнул головой:

— Нет.

— Врешь! — улыбнулась Ирина.

— Ты так думаешь? — Александр Борисович коварно улыбнулся. — Подумай сама, моя радость. Молодой, красивый мужчина остался дома один. Что бы ты сделала на его месте? Пустилась бы во все тяжкие!

— На его месте я бы хоть раз пропылесосила ковры. И не завалила бы раковину грудой грязных тарелок.

— Мне было некогда, — сказал Турецкий.

Ирина прищурила рысьи глаза:

— Развлекался с девочками?

— Точно!

— Вот и заставил бы их пропылесосить. А заодно бы и на лоджии порядок навели.

— Им тоже было некогда, — сообщил Александр Борисович. И, понизив голос, добавил тоном профессионального соблазнителя: — Ты ведь знаешь мой темперамент, детка. Они просто обессилели.

Ирина легонько шлепнула его ладонью по лбу:

— Не шути так. А то я начинаю напрягаться.

— Напрягаться? А хочешь я тебя расслаблю?

Ирина шутливо надула губы:

— Как?

— А сейчас узнаешь.

— Ну вот еще! — фырйснула она.

— Боишься, что ли?

— Я? — усмехнулась Ирина. — Тебя?

— Тогда наклонись.

Ирина слегка наклонилась:

— Ну и что?

— А вот что! — воскликнул Турецкий, обнял жену, притянул к себе и крепко поцеловал в губы.

Ирина засмеялась:

— Вижу, целоваться ты еще не разучился. А как насчет всего остального?

— Еще лучше! Я ведь много практиковался!

— Дурачок! — обиженно сказала Ирина. Турецкий вновь получил ладонью по лбу.

— Я ведь шучу.

— За такие шутки в зубах бывают промежутки. Слыхал пословицу?

— Где это ты понахваталась подобных гадостей?

— Я тоже времени зря не теряла, — кокетливо произнесла Ирина. — У меня были хорошие учителя.

Александр Борисович открыл было рот, чтобы съязвить, но жена ловко сунула ему в рот виноградину, и он вынужден был промолчать.

Тут взгляд Ирины упал на экран телевизора. Звук был выключен, но ее явно что-то заинтересовало.

— Смотри, опять какая-то катастрофа. Саш, где пульт?

— От телика? У меня под плечом.

Ирина взяла пульт и включила громкость.

«…при взлете в Шереметьевском аэропорту в Москве разбился самолет Як-40, на борту которого находилось девять человек: президент банка «Монаполис» Борис Берлин, его заместитель Сергей Сайкин, два телохранителя и пять членов экипажа…»

Турецкий вскочил с дивана, словно его ошпарили кипятком, и уставился в экран телевизора.

«Самолет Як-40, арендованный около года назад Сергеем Сайкиным у Новосибирского авиапредприятия через столичную авиакомпанию «Аэрополет», должен был лететь в Ереван, а оттуда в Тель-Авив. В сообщении Комиссии по расследованию происшествий на воздушном транспорте сообщается, что новосибирские авиатехники перед взлетом не обработали самолет специальной жидкостью против обледенения, и его закрылки были выпущены всего на 10 градусов при необходимых при взлете 20 градусах…»

Лицо Александра Борисовича слегка побледнело. Ирина это заметила.

— Что случилось? — тревожно спросила она. — Саша, что?

— Ничего, мое солнце. — Он взял пульт и выключил телевизор. Повернулся к жене: — Слушай, а что, если нам сходить в японский ресторан? Суши, сашими… Ты ведь это любишь?

— Что, прямо сейчас? — удивилась внезапному предложению мужа Ирина.

Турецкий кивнул:

— Да, прямо сейчас. Мне вдруг захотелось сводить тебя в хороший ресторан. И чем дороже, тем лучше.

— Гм… — Лицо Ирины стало слегка озабоченным. — Но мне нужно переодеться.

Александр Борисович покачал головой:

— Не надо. Ты прекрасно выглядишь. Посидим в ресторане, а потом, если будем в состоянии, сходим в кино. Мы так давно никуда не ходили вместе.

— Да, но я…

Турецкий вновь привлек жену к себе, прижал ее к груди и погладил ладонью по волосам.

— Я страшно соскучился, — тихо сказал он. — Страшно!

— Что ж… — удивленно проговорила Ирина. — Ладно, пошли. Только знаешь что?.. — Она легонько отстранилась и с улыбкой посмотрела Турецкому в лицо. — Надо будет уезжать почаще. На тебя это очень освежающе действует. Иди побрейся, а я пока поглажу платье. Чтобы все видели, какая у тебя красивая жена!

Эпилог

Нельзя сказать, что уставленный яствами стол на кухне у Турецкого был столь же шикарен, как праздничный стол на вечеринке у Берлина. Однако все, что нужно, на нем было: селедочка, одетая в тончайший лук, салат из зеленого горошка и кукурузы, соленые грузди в сметане, бутерброды с ветчиной и сыром, а также отварной рис, перемешанный со ставридой и мелко нарезанным луком. Александр Борисович называл это чудо кулинарии «Турецкий салат а-ля суши».

Турецкий имел все права гордиться этим столом, поскольку и селедку, и салат, и все остальное он приготовил сам. Жену под предлогом «мальчишника» он выслал к подруге и велел ей не приходить до полуночи.

— Тоже мне «мальчишки», сто лет в обед, — поддела мужа Ирина, но возражать не стала.

И вот трое умудренных годами и опытом мужчин чинно уселись за стол. Один из них, Константин Дмитриевич Меркулов, глянул на аппетитно разложенную по тарелкам закуску и похвалил:

— Стол, безусловно, хороший. Но, Саня, ты сказал, что хочешь нам кое-что сообщить.

— Да, Сань, не томил бы ты нас, — поддакнул Меркулову второй гость, Вячеслав Иванович Грязнов.