Некрополь - Дэн Абнетт

Все лодки, даже плоты, которые удалось найти, были украдены и спущены на воду, но заполняли их и вели обычно люди, не умеющие ими управлять. Сотни других пытались переправиться, цепляясь за пластиковые бочки или другие нетонущие предметы. Хасс в ширину достигал почти трех километров, ледяной, с сильным течением. Никто из пытавшихся перебраться вплавь не доплыл и до середины, кроме нескольких, которых вытащили из воды проплывавшие на лодках.

Потоки эвакуирующихся поднимались из доков на главный виадук и шли пешком. Плотность пешего движения на мосту была столь велика, что многих сталкивали вниз, и они, крича, падали в реку. Сразу пополуночи зойканские снаряды стали обстреливать доки у моста Гиральди. Одни попадали в доки, другие в воду. Четыре взорвали центральную область моста, обвалив три могучих опоры и убив сотни людей. Виадук больше не был пригоден для эвакуации, а те, кто пережил обстрел на южном берегу, оказались в ловушке, не имея возможности отступить в улей или в доки, потому что слишком велико было скопление народа. Один за другим они падали с рваного края моста.

Вскоре после разрушения моста Фолик, подводящий лодку обратно к докам, увидел огни и движение на северном берегу, к востоку от себя. Это зойканские механизированные бригады неслись по дальнему берегу — из трубопровода и по дороге Гиральди, чтобы перекрыть путь к эвакуации. Зойканцы прилагали все усилия, чтобы в улье не выжил никто. К заре зойканские солдаты уже атаковали беженцев на северном берегу. Все, кому якобы посчастливилось перебраться через реку, теперь были уничтожены. Наверное, около полумиллиона были вырезаны на месте. Сотни тысяч бежали, укрываясь в негостеприимных пустошах разрушенных наружных трущоб.

Пути на свободу не было. Лодки вернулись в южные доки, спасаясь от обстрела с северного берега. Они оказались в той же ловушке, что и остальные. Жуткое молчаливое понимание обрушилось на людей, когда стало ясно, что бежать некуда. Многие умирали, оставаясь на месте, но прошли часы, прежде чем народ стал отступать в улей. Столько времени потребовалось, чтобы известие прокатилось по массам беженцев и обратило поток вспять.

Фолик сидел с Мясорубкой на палубе качающегося «Магнификата», распивая бутылку джойлика. Они решили не бежать. В побеге, похоже, не было смысла, тем паче теперь, когда они оба были в стельку пьяны. Периодический обстрел из-за Хасса волнами отдавался на воде и неравномерно раскачивал паром. Часть доков горела. Фолик ожидал ракеты или минометной мины, которая взорвет их с минуты на минуту. Он отправился в рулевую за еще одной бутылкой, и тут лаззаряд пробил лобовое стекло и пролетел прямо над его плечом как раз в тот момент, когда он нагнулся, чтобы достать ее из рундука. Это рассмешило его. Он поплелся обратно к Мясорубке. Они решили проверить, успеют ли добить бутылку, прежде чем добьют их самих.

Хасский западный форт был окружен и осажден неприятелем. К заре он был на грани падения. Снаряды и ракеты молотили по нему из-за Куртины, а вражеские солдаты и легкая броненосная колонна атаковали со стороны заводов внутренних трущоб. У капитана Карджина, тяжело раненого, осталось каких-то шесть сотен бойцов из пяти тысяч, с которыми он начинал ночь. Не выжил ни один наводчик, ни один артиллерист, но это уже не имело такого значения, потому что боеприпасы фортификационных орудий на Стене закончились. Остались только солдаты Вервунского Главного и их лазганы. Сам форт был изгрызен обстрелом, заваленные обломками нижние уровни горели.

Карджин поправил шипастый шлем и прохромал к краю Стены над вратами, раздавая людям указания охрипшим от многочасового крика голосом. Рокритовые перекрытия были завалены телами. Один из его ребят, капрал Англон, окликнул его. Сквозь дым и пламя он разглядел что-то, приближающееся через наружные трущобы.

Карджин присмотрелся. В скоп он увидел исполинский силуэт, выползающий из развалин пригорода в пятнадцати километрах к югу от форта. Невольно он подумал, что это еще одна машина смерти.

Но это была другая машина — больше, медлительнее. Огромная пирамидальная конструкция в пятьсот метров высотой с грубо намалеванными непотребными знаками Хаоса на бортах, выкрашенных в зойканскую охру. Она передвигалась, насколько он мог разглядеть, на десятках широких гусениц, давивших все на своем пути. След в полкилометра шириной тянулся за машиной через трущобы. Бока ее ощетинились турелями и орудийными установками, а огромные латунные вещатели на верхушке, между которыми колыхались стяги Хаоса, громогласно скандировали имя Наследника и трещали нечеловеческим щебетом.

— Что это? — прошипел Англон.

Карджин пожал плечами. Он замерз и ослаб от боли и потери крови. Каждое слово, движение, даже мысль — были усилием, требовавшим сверхчеловеческой воли. Он потянулся к вокс-аппарату, который носил на плече с тех пор, как много часов назад был убит связист.

— Карджин, Хасский западный, штабу в баптистерии. Код 454/ray.

— Принят и распознан, Хасский западный.

— У нас здесь нечто, приближается к стене. Массивная механизированная конструкция, подвижная, вооруженная. Могу лишь предположить, что она не одна, и готов побиться об заклад, что это вражеский командный центр. Я еще не видел подвижной машины таких размеров.

— Понял вас, Хасский западный. Можете предоставить картинку?

— Пикт-сеть накрылась, штаб. Придется верить на слово.

— Какова ситуация, Хасский западный? Мы пытаемся отправить к вам подкрепление.

Карджин вздохнул. Он собирался сказать штабу в баптистерии, что у него осталось меньше тысячи человек, большинство ранены, боеприпасов почти не осталось, никакой артиллерийской поддержки и море врагов вокруг. Он собирался высказать предположение, что они протянут не более часа.

Предположение было бы с погрешностью ровно в пятьдесят девять с половиной минут. Англон с криком схватил Карджина за руку, когда жуткие огни мигнули и зашипели в темных углублениях в центре обращенной к ним стороны пирамиды. Огромная зойканская машина дернулась и изрыгнула на Хасский западный обжигающие плазменные лучи: режущие, вроде тех, которые рассекали врата Онтаби, только быстрее и мощнее, энергетическое оружие такой мощи, которую обычно можно увидеть лишь в столкновениях флагманов космического флота. Рев был оглушающим и рассылал ударную волну, которая чувствовалась за километр.

Хасский западный форт и врата, которые он защищал, были разрушены. Карджин, Англон и все оставшиеся защитники были уничтожены в одно ослепительное мгновение. Когда погасли режущие лучи, ракетные установки и орудийные платформы по всей пирамиде открыли огонь, разрушая остатки укреплений. Воздух наполнился озоном, электричеством и фицелином. На полкилометра в обе стороны Куртина была разрушена.

Пирамидальная машина покатилась вперед, приближаясь к агонизирующему улью и транслируя имя Наследника.

Гаунт проснулся резко, голова кружилась. Сон снял жуткую усталость, но каждая частичка тела саднила и пульсировала. Ему понадобилось мгновение, чтобы вспомнить, где он. И сколько же он проспал?

Он вскочил на ноги. Ризница была прохладной и тихой, пение Экклезиархии давно прекратилось.

Мерити Часс стояла рядом, разглядывая гравюры Имперского культа. На ней была его длинная шинель — и больше ничего. Она оглянулась на него и улыбнулась.

— Тебе стоит одеться. Думаю, ты нужен там.

Гаунт нашел рубашку и сапоги и натянул их. Его губы все еще хранили ее вкус. Еще мгновение он смотрел на нее. Она была… красива. Если до сих пор у него не было причин сражаться за улей Вервун, то теперь были. Он не даст погибнуть этой девушке.

Он сел на лавке и сухо рассмеялся сам над собой.

— Что? — спросила она.

Гаунт покачал головой. Что за мысли! Он совершил смертный грех офицера. Он позволил себе личные эмоции на войне. Гнусные насмешки Октара, отчитывающего его за привязанность к чему-либо и кому-либо, до сих пор не выветрились из памяти. За годы, что они провели в совместных военных кампаниях, Гаунт насмотрелся на женщин в слезах, которых Октар бросал, отправляясь в очередную горячую точку.

«Не принимай ничего близко к сердцу, Ибрам, ничего. Если тебе на все наплевать, ты ни о чем не пожалеешь, и это облегчит самую тяжелую сторону армейской жизни. Делай, что должен, бери, что нужно, и двигайся дальше. Никогда не оглядывайся, никогда не сожалей и никогда не вспоминай».

Гаунт застегнул рубашку. Он осознал, возможно, впервые, что пренебрег советом Октара давным-давно. Когда он впервые встретил танитцев, когда вывел их призраками из погребального огня их мира, он потерял безразличие. И он решил не считать это слабостью. В этом старина Октар был неправ. Забота о Призраках, об общем деле, о битве, о ком-либо — делала его тем, кто он есть. Без этой эмоциональной отдачи он сбежал бы или вышиб бы себе мозги много лет назад.