Американский герой - Ларри Бейнхарт

Мы собираем союзников: Англию, Францию и Россию, — мы снова вместе. Мы встаем на защиту демократии, правопорядка и неприкосновенности государственных границ. Мы даем приют правительству в изгнании. На этот раз нас поддерживают даже немцы и японцы. И все остальные мелкие страны. А также ООН. Сердце наполняется гордостью, когда видишь все эти развевающиеся флаги разных стран, вставших на борьбу с тираном.

Весь мир понимает, что завоеванная страна не более чем дворняжка в мировом сообществе. И не важно, насколько мы превосходим нового Гитлера, — мы сражаемся за права этой дворняжки. Мы сражаемся за дворняжку.

Следующая стадия — консолидация сил.

Мы собираем свои и союзные войска. Хотите соглашайтесь, хотите нет, но я думаю, что мало кто в состоянии противостоять нам дольше, чем Панама или Гренада. Поэтому одним из основополагающих пунктов для нас является безопасность. Смертей будет не больше, чем дома на выходных. Меньше всего нам нужны мешки с трупами, которые неделя за неделей будут заполонять экраны телевизоров, и мы этого не допустим. Однако за то время, которое уходит у нас на консолидацию сил, мы показываем, какими сильными и опасными являются наши противники. Мы рассказываем о том, какая нам предстоит сложная задача. Сколько мужества и героизма потребуется для того, чтобы справиться с этим фанатичным, оголтелым, опытным и хорошо вооруженным врагом.

Моделью для этой войны является Суперкубок. Эти соревнования требуют длительной подготовки, даже не считая игр плей-оф. Для формирования соответствующего имиджа требуется по меньшей мере две недели, то есть триста тридцать шесть часов. И все это ради часовой игры.

И вот наступает эта большая игра. Мы вступаем в страну и наносим поражение противнику. За один час. Как в регби. Мы возвращаемся домой. Все кончено. И устраиваем парад победы».[92]

Хартман, для того чтобы помочь сделать Биглу сэгуэ к следующему этапу, говорит:

— А теперь давайте сделаем паузу и поговорим о реальных вещах. Удастся ли нам соединить все эти элементы — Гитлера, Польшу, союзников и уверенность в победе? — словно это и есть разговор о реальности.

Бигл смотрит президенту в глаза. Он не торопится отвечать. Собеседников надо убедить в том, что все хорошо продумано, предусмотрено и не предполагает ковбойского наскока.

— Существуют неопровержимые факты. Соединенные Штаты могут начать войну без непредвиденных отрицательных реакций. Это факт. Мы можем вести войну практически без жертв. Это тоже факт. Поэтому на самом деле проблема заключается лишь в обрамлении. Здесь нет ничего нового. Речь идет лишь о том, чтобы использовать это обрамление более эффективно. Как только мы это осознали, мы поняли, что моя роль не является такой уж радикальной, как это может показаться на первый взгляд. И, имея все это в виду, я отвечаю «да». Мы определенно сможем это сделать.

Бигл говорит, что место действия должно находиться на Востоке или в Северной Африке, и объясняет почему.[93] Оба эти района предоставляют вполне приличный ассортимент Гитлеров — Муамар Каддафи, Хафез Асад, Саддам Хусейн, Рафсанжани или на худой конец, какой-нибудь новый аятолла.

Недостатка в Польшах тоже нет. Ливия снова вторгается в Чад, или в Судан, или в Алжир, или даже в Египет. Алжир может захватить Марокко. Ирак может напасть на Саудовскую Аравию, Кувейт или Сирию. Иран может пересечь залив и начать агрессию против Арабских Эмиратов, Омана, Кувейта или Саудовской Аравии. Сирия может захватить Иорданию.

— Мы вступаем в ту область, которая потребует магистра дипломатии, — говорит Хартман, обращаясь к президенту. — Человека, который лично знаком с главами государств.

— Нас поддержит Мэгги Тэтчер, — размышляя вслух, говорит президент — Я могу переговорить с Миттераном. Что касается Горби, то, сказать по правде, он в нас нуждается гораздо больше, чем мы в нем. Тут у нас есть преимущество, так как ООН в наших руках.

— Я бы только хотел знать, — говорит Бейкер, — как вы собираетесь убедить кого-нибудь из глав государств исполнить роль Гитлера в вашем фильме. А что, если они вспомнят о том, что Германия проиграла, а Гитлер закончил свои дни в бункере? Вы собираетесь предложить им заведомо проигрышную ситуацию, и они не настолько глупы, чтобы не понимать этого.

— Мы рассматриваем Гитлера как подлеца и негодяя высшей марки, — отвечает Бигл. — Но на Среднем Востоке многие считают его героем. Там восхищаются его силой. Там верят в мученичество. К тому же это возможность сыграть выдающуюся роль на мировой сцене. И даже проигрыш в конфликте с Соединенными Штатами сделает из них героев в арабском мире. Поэтому, хотя мы и считаем это заведомо проигрышной ситуацией, в глазах людей с другим менталитетом это предложение будет выглядеть беспроигрышным. По крайней мере на первый взгляд.

— И тут вам повезло, что именно я являюсь вашим президентом, — встревает Буш. — Я не шучу. Кто из президентов обладал такими связями, таким опытом и такой проницательностью, чтобы осуществить эту затею? Вы замыслили очень сложное дело. Война никогда не бывает простой. Но эта предполагает участие союзников, противника, а на каком-то этапе, возможно, вам придется привлечь ЦРУ и даже ООН. В Америке еще не было ни одного президента, который работал бы в ООН и мог утверждать, что знает структуру этой организации. Или, например, Китай. Ну вы понимаете.

Чем больше Буш слушал, тем больше ему нравилось то, что придумали эти голливудские ребята. По крайней мере теперь он знал, чем ему заняться. А Джордж не умел сидеть без дела. И как ни странно, даже будучи президентом и постоянно находясь в движении, он испытывал дефицит занятий. Отчасти это объяснялось тем, что он взял на себя обязанность не совершать ничего существенного в области политики, продолжая стратегию Рейгана, заключавшуюся в недеянии. Однако по целому ряду причин он понимал это совсем не так, как его предшественник: зачастую его недеяние приводило к полной запущенности дел или излишнему усердию, из-за чего впоследствии требовалось все пересматривать; кроме того, он не верил в философию недеяния и спал гораздо меньше, чем Рейган, поэтому отсутствие конструктивной или даже деструктивной деятельности очень его мучило.

— Я умею вступать с людьми в дружеские отношения. У меня есть друзья повсюду. Потому что люди везде остаются людьми, даже за рубежом. Я люблю людей. Я люблю Рона, хотя многие этого не понимают. Он отличный парень. Такого рассказчика еще надо поискать. Многие считали, что с ним тяжело общаться, но это не так — просто ему надо было рассказывать анекдоты. Он их очень любит. А Барбара любит Нэнси. По-настоящему. До сих пор. Надо будет их как-нибудь пригласить на обед, и мы обязательно это сделаем. Но главное — это друзья. Сейчас мы обсуждаем войну на Среднем Востоке, а у меня есть там друзья, и я уговорю их сотрудничать с нами. Я могу прямо сейчас позвонить Хосни Мубараку — они там, в Египте, переживают сейчас не лучшие времена, — и он мне ответит, хотя одному Богу известно, какой сейчас час в Каире. У кого-нибудь есть часы, которые показывают зональное время? И понимаешь, Дэвид, дело не в том, что я — президент Соединенных Штатов, просто я его друг. Барбара собирается пригласить его к нам на Рождество. Я знаю, что он не христианин, но какая разница? Кстати, о Рождестве — хорошо бы все приурочить к Рождеству Рождество всегда ассоциируется с чем-то хорошим. Военные, и в том числе женщины — не будем забывать о женщинах, — они отлично служат вдали от дома. И вот дети садятся за стол, а место, где обычно сидит нала или мама, пустует. И кто-нибудь объясняет, что папа выполняет свой долг, мире было тихо и спокойно и наши дети не должны были бы отправляться на войну.

— Мы присутствуем при знаменательном событии, — замечает Хартман. — Вы впишете свое имя в историю. А еще говорят, что Американская эпоха закончилась! Я думаю, нам удастся доказать всем скептикам во всем мире, что она продлится еще очень долго. Честное слово, у меня такое чувство, будто начало уже положено.

Джеймс Бейкер наблюдает за Джорджем Бушем, который собирается начать видеовойну. И если президент решится-таки на нее, его госсекретарь вынужден будет принять решение: ему придется либо оказаться в первых рядах, либо отойти от нее как можно дальше, с тем чтобы доказать всему миру, что он имеет к ней такое же отношение, как к выборам Дэна Квейла.

— А что, если средства массовой информации сделают то же самое, что они сделали во время вьетнамской войны? — спрашивает он.

— Дело в том, что это будет очень короткая война, — отвечает Хартман. — У меня есть несколько теорий относительно управления прессой, но суть их такова: пресса пишет лишь о том, что ей говорят. Поэтому главное — говорить им то, что вам надо, и тогда они будут печатать то, что вас устраивает. И это не имеет никакого отношения к цензуре или сокрытию источников. Если пошевеливаться, оказываешься единственным источником информации.