Траектория чуда - Аркадий Гендер

— Ну что, поехали? — скосил на меня глаза он.

— С Богом, — кивнул я, щелкая замком ремня безопасности.

От отеля первый раз повернули не направо, а налево, и через километр, взяв левее, набережная стала удаляться от Озера, перейдя в широкую Авеню де Франс. По городу ехали быстро, но аккуратно, но как только дорожные знаки зеленого цвета обозначили, что началась автомагистраль Женева-Париж, Ален перестроился в крайний левый ряд и придавил газ. Машина резко взяла, стрелка спидометра плавно пошла по кругу, и остановилась на двухстах.

— Я заметил, что если на скоростных участках держать не ниже двухсот, не отрывая глаз от стремительно летящего под колеса дорожного полотна, сказал Ален, — тогда с учетом тоннелей, заправок и прочего получается средняя скорость сто, — то, что нам нужно.

Я кивнул. Как любой мужчина — автомобилист, на дороге я считаю себя вполне состоявшимся асом, и к потенциальным возможностям всех других участников движения отношусь с изрядной долей скепсиса. Но уже через полчаса бешеной гонки, в течение которой мы обогнали огромное количество машин, в том числе не менее скоростных, чем наша, нас же — никто, я был вынужден признать, что водитель Ален — от Бога. При этом вел он очень надежно, и у меня ни разу не возникло инстинктивного желания «затормозить», упершись в пол двумя ногами. В Лозанне от того момента, как отъехали от отеля, мы были ровно через сорок минут. После Лозанны дорога после относительно равнинной части страны, окружающей Женевское озеро, стала забираться в горы. Красоты за стеклами машины расстилались на самом деле неописуемые, но шоссе сузилось, пошли тоннели, из-за этого мы ехали не так быстро, я нервничал, и мне было не до красот. Чтобы отвлечься, попросил у Алена его мобильный, по ЭмТэЭсовской шпаргалке установил переадресацию всех звонков с моего номера на его. Совсем уж злоупотреблять любезностью Алена, забирая у него его Нокию последней модели, я не стал, а просто переставил из нее SIM-карту в свой Сименс. Ну вот, из техники вопроса осталось только не опоздать на самолет, но вот с контролем времени дело обстояло как раз не лучшим образом. В Берн, где пришлось еще и заправляться, мы прибыли через час пятьдесят, опоздав против графика на двадцать минут.

Как ни несся Ален, со сжатыми губами вглядываясь в сгущавшиеся за лобовым стеклом сумерки, но на стокилометровом перегоне Берн — Люцерн мы ничего не наверстали. Тоннели шли один за другим, длинные, короткие, я сначала считал их, но после двадцатого сбился. Я физически ощущал напряжение Алена, который все чаще, как и я, смотрел на часы, и ругался по-французски сквозь зубы. До Цюриха оставалось всего шестьдесят-семьдесят километров, но было уже без десяти восемь. До того момента, когда серебряная птица взмоет в небеса, уносясь в Москву без меня, оставалось пятьдесят пять минут.

Так, как мы неслись от Люцерна до Цюриха, клянусь, я никогда не ехал до того, и не хотел бы ехать никогда после. На отдельных прямых участках стрелка спидометра дрожала возле двухсот пятидесяти, при этом машина ощутимо вибрировала. Ален, двумя руками вцепившийся в руль, был неподвижен, как статуя, и только косые ответы со страшной скоростью проносившихся мимо дорожных фонарей, на мгновение освещая его профиль, напоминали, что рядом со мной — живой человек. Но такая бешеная гонка не могла не принести результата. Я уже начал успокаиваться, видя, что, кажется, мы успеваем. Но тут на выезде из очередного тоннеля мы уперлись в хвост пробки. Насколько она была длинна, определить было невозможно, но все обозримое протяжение дороги впереди представляло собой сплошную реку красных габаритных огней и стоп-сигналов.

— Опоздаем, черт! — заскрипел зубами я, сходя с ума от бессилия что-либо сделать.

— Дайте мне телефон, — тихо и спокойно сказал Ален.

— Что? — не понял я.

— Дайте мне свой телефон, мсье Глеб, — повторил, с ободряющей улыбкой глядя на меня, Ален. — Из моего вы вынули карту.

"На кой хрен тебе понадобился телефон? — подумал я, протягивая ему аппарат. — Узнать, насколько тянется пробка?" Ален невозмутимо набрал номер, коротко переговорил с кем-то по-французски, сказав в конце: «Merci», потом позвонил снова и говорил долго, зато в конце и благодарил собеседника раза четыре.

— Я позвонил в аэропорт Цюриха, и сказал, что пассажир первого класса опаздывает на рейс до Москвы, и что ждать до завтра он не имеет возможности, — сказал Ален, возвращая мне телефон.

— И что? — с надеждой в голосе спросил я.

— Как что? — удивленно поднял брови вверх Ален. — Они поблагодарили за своевременное предупреждение и сказали, что подождут.

— Подождут? — не понял я. — Самолет будет меня ждать?

— А почему вы думаете билеты первого класса столько стоят? — улыбнулся Ален.

Я молча сжал его руку повыше локтя. Как раз тронулась и пробка. Через полчаса мы были в международном аэропорте Цюриха, опоздав ко времени всего на семь минут.

Я бегом бросился к стойке регистрации, издалека размахивая билетом. Точно, меня ждали, и спешно мной занялись. Подоспел Ален. Я обернулся к нему, и долго молча тряс ему руку.

— У меня к вам последняя просьба, Ален, — обратился я к нему, неожиданно для себя самого перейдя на «вы». — Я так неожиданно уехал, что не успел заплатить за отель. Вы не могли бы сделать это за меня?

— Конечно, без проблем, — ответил Ален, и я передал ему тысячу долларов, прикинув, что этого хватит с избытком, включая и издержки Алена в пути.

Регистрация закончилась. Я еще раз поблагодарил его за все, и уже собирался проходить через рамку металлодетектора, как вдруг что-то остановило меня. Я снова обернулся к нему, и сказал, глядя прямо в его серые глаза:

— Мадемуазель Талия осталась здесь, в Швейцарии. Правда, примерно месяц она будет очень, очень занята, и вам лучше ее не беспокоить, но мне кажется, что потом она была бы рада, если бы вы ей позвонили.

Ален вспыхнул, как мальчишка, и опустил глаза.

— Я угадал? — грустно спросил я, и он кивнул.

Я написал на первой подвернувшейся бумажке номер ее мобильного, и протянул Алену.

— До свидания, Ален, — сказал я. — Вы очень помогли мне.

— Мне показалось, что вам, как это у вас говорится, по зарез нужно быть в Москве именно сегодня, — улыбнулся Ален. — Я угадал?

Мы рассмеялись. Работники аэропорта уже давно нетерпеливыми жестами давали мне понять, что пора проследовать дальше, к таможенникам и пограничникам, и далее, на посадку. Я повернулся, и пошел. Я не оглядывался, но знал, что Ален стоял и смотрел мне вслед, пока я не скрылся из виду. Еще через десять минут я сидел в удобном кресле «аэробуса», который сразу же после того, как тяжелая входная дверь закрылась за мной, свистя турбинами, покатил на взлетную полосу. Разбег, отрыв, набор высоты, и самолет, пробив плотный саван облаков, казалось, застыл над ними, как над бескрайней снежной долиной, освещенной ярким зеленоватым сиянием полной луны. Я смотрел на эту фантастическую, удивительную в своей красоте картину в иллюминатор, но сердце мое сжимала тоска. Не потому, конечно, что я летел домой. Просто я не знал, что ждет меня там.

Глава 12. Huck them all!

Воскресенье, ночь

Я не замечал большой разницы между бизнес-классом, которым мы летели в Женеву, и первым, которым я возвращался, пока не выяснилось, что пассажирам первого класса французский коньяк положен без ограничений. После безумной гонки по альпийским серпантинам сердце у меня колотилось часто и неровно, а ведь известно, что в таких случаях надо выпить коньячку! Да вот беда, дозировка в народном рецепте не указана… В общем, на момент, когда лайнер коснулся колесами бетона взлетно-посадочной полосы я больше походил не на пассажира, а, скорее, на бессловесный багаж. Однако нежные и сильные руки швейцарских стюардесс аккуратно поставили меня на ноги, а прохладный ночной воздух родины и вовсе привел меня в чувство, так что, хоть и нетвердыми шагами, по трапу на бетон родной Шереметьевщины я спустился сам. Я еще поспал в извозчичьей «Волге», так что когда уже глубокой ночью мы подъехали к моему дому, я был уже вполне как огурец.

Хотя, естественно, в квартире было пусто, я вошел тихо, стараясь не шуметь, думая, что именно так делал бы, если бы Галина и Юлька были дома. Но их не было. Я прошел по темной квартире и, не зажигая света, сел в кресло, в котором любил всегда сидеть, когда редким вечером возвращался с работы пораньше, и мы с Галиной вполне идиллически смотрели по телеку какой-нибудь сериал. Как много я сейчас бы дал, чтобы прямо сейчас предаться этому пустому, как я всегда считал, времяпрепровождению — семейному просмотру телепередач! Да, что имеем, не храним… И я заплакал, как в детстве, хлюпая носом, и не сдерживая слез. Потом немного успокоился, вздохнул и — заснул.