Во имя Господа Кто убил Папу Римского? - Дэвид Яллоп

Винченца начала работать у Лучани, еще когда он был епископом в Витторио-Венето и хорошо знала его предпочтения и привычки. Она перебралась вместе с ним в Венецию и стала настоятельницей общины из четырех монахинь, которые обустраивали быт патриарха. В 1977 году у монахини случился сердечный приступ, и она попала в больницу. Врачи сказали сестре Винченце, что ей не нужно заниматься физическим трудом, она должна только сидеть и отдавать распоряжения другим монахиням. Она проигнорировала этот совет и продолжала руководить на кухне сестрой Целестиной и хлопотать возле патриарха, напоминая, чтобы он принимал прописанное ему лекарство от пониженного давления.

Для Альбино Лучани сестра Винченца и отец Лоренци представляли единственное связующее звено с северной Италией, с родиной, где ему доводилось бывать очень редко и которую ему больше не суждено увидеть. В голову сразу приходит отрезвляющая мысль: когда человека выбирают римским папой, то его немедленно поселяют там, где он, по всей вероятности, и умрет и где, со всей уверенностью, его похоронят. Так сказать, раннее заселение на собственное кладбище.

Сразу после мессы, в 7:30 утра, приносили завтрак — кофе-латте, булочку и фрукты. Как говаривала другим монахиням Винченца, кормить Альбино Лучани — задачка из непростых. Обычно он забывает о приеме пищи, а аппетит у него как у канарейки. Как и многие, кто познал большую нужду, он терпеть не мог расточительства. Он просил, чтобы еду, оставшуюся после званых обедов, подавали ему назавтра.

За завтраком Лучани читал итальянские утренние газеты, причем среди них обязательно была венецианская «Гадзеттино». С 8:00 и до 10:00 утра папа работал в одиночестве у себя в кабинете, готовясь к первым для себя аудиенциям. С 10:00 до 12:30, на третьем этаже Апостольского дворца, папа встречался и беседовал с посетителями, за расписанием аудиенций следили ватиканские чиновники, в том числе и монсеньор Жак Мартэн, глава папской префектуры, ведавшей всеми вопросами повседневной жизни папы.

В скором времени Мартэн и другие сотрудники курии обнаружили, что Лучани был себе на уме. Как бы протестующе они ни ворчали, папа с гостями обычно беседовал дольше, чем было положено по расписанию, и тем самым нарушал весь порядок аудиенций. Всем своим поведением такие люди, как монсеньор Мартэн, показывали: если бы не папа, то они все они могли бы спокойно заниматься своей работой, и подобное отношение в Ватикане распространено очень широко.

Обед — овощной суп минестроне или паста и что-нибудь по усмотрению сестры Винченцы, — она сервировала к 12:30. Даже это вызывало неодобрение — ведь папа Павел VI всегда садился обедать в половину второго. То, что тривиальное изменение времени обеда могло породить в Ватикане взволнованные пересуды, достаточно характеризует нравы в ватиканской «деревне». Слухов расползлось еще больше, когда стало известно, что папа решил допустить до своего обеденного стола представительниц женского пола. В ватиканские записи внесли имена его племянницы, Пиа, и жены его брата, которых папа пригласил разделить с ним трапезу.

Полчаса, с 13:30 до 14:00, Лучани отдавал небольшой сиесте и отдыхал. Затем следовала прогулка по зимнему саду на крыше дворца или по ватиканским садам. Иногда папу сопровождал кардинал Вийо; обычно Лучани предпочитал чтение. Помимо требника, он с удовольствием перечитывал не только Марка Твена, но и Вальтера Скотта. После 16:00 папа возвращался в свой кабинет, где изучал содержимое большого конверта, который получал от монсеньора Мартэна. В нем лежали подготовленные префектом расписание аудиенций на следующий день и материалы для них.

В 16:30, за чашкой ромашкового чая, папа принимал «тарделлу» — вереницу кардиналов, архиепископов, секретарей конгрегаций, то есть членов своего внутреннего кабинета министров. Именно эти ключевые встречи обеспечивали работу основного механизма Римско-католической церкви.

Вечерняя трапеза начиналась в 19:45. В 20:00, не прерывая ужина, Лучани смотрел новости по телевизору. Обычно его сотрапезниками, если на ужин не приглашали гостей, были Лоренци и Маджи.

После трапезы продолжалась подготовка к предстоящим на следующий день аудиенциям, потом, произнеся положенные вечерние молитвы, около 21:30 папа отправлялся спать.

На ужин, как и на обед, были простые и незамысловатые блюда. 5 сентября папа принимал священника из Венеции, отца Марио Феррарезе. Поводом для приглашения священника в папские апартаменты послужило желание папы отплатить за гостеприимство, с которым принимал его в Венеции отец Марио. Не нужно говорить о том, что сесть за обеденный стол с Альбино Лучани стремились богатые и влиятельные люди всей Италии; он же предпочитал общество обычного приходского священника. В честь гостя за ним и папой ухаживали Гвидо и Джан-Паоло Гуццо из штата папской прислуги. Папа расспросил гостя о новостях из Венеции, потом тихо заметил: «Попросите венецианцев молиться за меня, потому что быть папой — нелегкая работа».

Повернувшись к братьям Гуццо, папа сказал: «Так как у нас гость, нужно подать ему десерт». После недолгой заминки на папском столе появились вазочки с мороженым. На столе всегда стояло вино, но сам Лучани довольствовался минеральной водой.

Таков был ежедневный распорядок дня папы Иоанна-Павла I — его однообразное течение он иногда позволял себе нарушать. Без всякого предупреждения он отправлялся прогуливаться по ватиканским садам. Со стороны — незначительное отклонение от установленного распорядка, но такая предпринятая экспромтом прогулка приводила в огромное смятение ватиканскую службу протокола и швейцарских гвардейцев. Папа уже приводил в ужас старших офицеров гвардии, когда несколько раз заговаривал с часовыми на постах, не говоря уже о высказанной им просьбе к гвардейцам не преклонять колен всякий раз при его появлении. Как он заметил отцу Маджи: «Кто я такой, чтобы передо мной вставали на колени?»

Монсеньор Вирджилио Ноэ, папский церемониймейстер, умолял Иоанна-Павла I не вступать в разговоры со швейцарскими гвардейцами и довольствоваться в качестве приветствия молчаливым кивком. Папа поинтересовался: «Почему?» Изумленный Ноэ лишь широко развел руками: «Ваше святейшество, так не положено. Ни один папа с ними не разговаривал».

Альбино Лучани улыбнулся и продолжил заговаривать с гвардейцами. Как это не походило на первые дни правления Павла VI, когда священники и монахини падали на колени, когда к ним обращался папа, даже если разговор с ним происходил по телефону.

Кстати, отношение Лучани к телефону также вызвало переполох среди традиционалистов в курии. Теперь им пришлось смириться с папой, который считал, что и сам в состоянии набрать номер и ответить на звонок. Он звонил по телефону друзьям в Венецию. Звонил нескольким монахиням-настоятельницам — чтобы просто поболтать. Однажды он позвонил своему другу отцу Бартоломео Сордже и попросил, чтобы иезуит отец Децца его исповедовал. Децца перезвонил через час, чтобы договориться о визите, и услышал в трубке голос:

— К сожалению, секретаря папы сейчас нет на месте. Может, я чем-то смогу помочь?

— А с кем я говорю?

— С папой.

В Ватикане просто не положено было так себя вести. Ничего подобного никогда не бывало и, вероятно, никогда больше не будет. Причем оба секретаря Лучани отрицали, что этот случай вообще имел место. Это казалось немыслимым. И тем не менее это все-таки было.

Лучани начал обследовать Ватикан — все его 10 тысяч комнат и залов, 997 лестниц, в том числе 30 потайных. Иногда он вдруг исчезал из своих дворцовых апартаментов, один или в обществе отца Лоренци, и столь же неожиданно появлялся в каком-нибудь из кабинетов курии. «Просто смотрю, как и куда тут можно пройти», — объяснил однажды папа ошеломленному архиепископу Каприо, заместителю государственного секретаря.

Обитателям Ватикана такое поведение пришлось не по вкусу. Оно им вообще не понравилось. В курии привыкли, что папа знает свое место, что действует он устоявшимися бюрократическими путями. А этот папа был повсюду, всем интересовался и, что хуже всего, хотел перемен. Поразительный размах и ожесточенный характер начало принимать сражение по поводу проклятого sedia gestatoria, того самого тронного кресла — в прошлом, до Иоанна-Павла I, на этих своеобразных носилках во время торжественных публичных мероприятий носили всех пап. Лучани велел убрать его подальше в чулан. Традиционалисты подняли бучу, требуя вернуть кресло обратно. То, на какую мелочь приходилось папе тратить время, красноречиво свидетельствовало, с каким сопротивлением со стороны определенных отделов Римской курии ему предстоит столкнуться в будущем.

Таких людей, как монсеньор Ноэ, Лучани пытался урезонить, убеждал и уговаривал, как детей. Их мир не принимал его, и очевидно, он не собирался стать для них своим. Он объяснял Ноэ и прочим, что отказывается от носилок и хочет выходить к верующим пешком потому, что не считает себя чем-то лучше других. Он питал отвращение и к самим этим носилкам, и к тому, что они символизируют.