Смотрите, как мы танцуем - Слимани Лейла

Фатима в конце концов успокоилась. Она развязала платок, и Аиша впервые увидела волосы своей служанки. Золотисто-каштановые грязные волосы, уложенные тюрбаном вокруг головы. Она с некоторой опаской стала вынимать из них десятки шпилек. Волосы упали на спину девушки и закрыли ее до самых ягодиц.

– Сколько времени ты не мыла голову? – спросила Аиша голосом, который Мехди называл медицинским.

Твердым, ровным, властным голосом. Не злым, не осуждающим. Голосом, обещающим выздоровление. Фатима не сумела ответить. Она продолжала тихонько хныкать, как будто хозяйка заставила ее раздеться догола или посмеялась над ней. Аиша вылила всю бутылку на голову Фатимы.

– Если бы я знала, что у тебя такие длинные волосы, купила бы больше, – заметила она. Она обернула голову Фатимы белым полотенцем, как делала Матильда, когда они были маленькими, и сказала: – А теперь подождем.

Фатима ждала, сидя на стуле. Она боялась пошевелиться и не мигая смотрела на стену и пятнышко плесени, запах которой распространился по всему подвалу. Аиша вернулась. Она сняла полотенце, положила его на пол и вскрикнула. На нем было столько вшей, что ткань из белой стала черной.

– Мы их так не выведем. Придется отрезать волосы, – вздохнула она.

Фатима вскочила и истошно завопила. Она не хочет стричься. Не позволит до себя дотрагиваться. Она побежала в ванную, захлопнула дверь и закрылась изнутри на ключ. Аиша барабанила кулаками в дверь. Умоляла Фатиму вести себя благоразумно: «Не волнуйся, они снова отрастут». Но Фатима не отвечала. Она оставалась взаперти весь вечер и не открыла, когда Аиша принесла ей поесть. Пришлось вмешаться Мехди. Он велел служанке немедленно выйти.

– Что за ребяческие выходки? – возмутился он и пригрозил вызвать полицию, если она по-прежнему будет упрямиться. В конце концов служанка вышла, глаза ее распухли от слез. Она села на стул и стала смотреть, как падают на пол длинные пряди ее волос.

Раз в месяц Фатима ходила домой, в трущобы. Как только она переступала порог лачуги, мать требовала у нее денег, и Фатима отдавала ей свое жалованье. Мать, лизнув указательный палец, молча пересчитывала купюры. Она не умела читать, зато считала прекрасно. Она делила деньги на маленькие кучки, аккуратно складывала вчетверо и засовывала в лифчик. Однажды Фатима спросила, для чего предназначается каждая кучка, и мать ответила:

– Это не твое дело. Ты знай себе работай.

В трущобах ничего не менялось. Ни общая картина, ни домики, ни даже разговоры и привычки. Люди пытались решать все те же проблемы, страдали от тех же горестей, умирали от тех же недугов, жаловались на те же боли. Со временем Фатима поняла, что это и есть нищета – мир, в котором ничто не меняется. Буржуа, богатые и образованные люди, всегда при встрече спрашивают друг друга: «Что новенького?» Для них у жизни всегда припасены сюрпризы. Они говорят о будущем, даже о революции. Они верят, что изменения возможны.

Иногда мать спрашивала у Фатимы, какой дом у ее хозяев. Как в нем все устроено, что они едят, какая у них машина, как выглядит ванная комната. Особенное внимание она уделяла ванной. Служанка толком не могла рассказать о доме. Не могла описать детали. Ее интересовала вовсе не недвижимость, не электробытовые приборы, не библиотека с множеством книг. Больше всего ее удивляла тишина. Тишина, как на кладбище, которую не нарушали ни крики детей, ни стук дождя по жестяной кровле, ни крики женщин, ругавшихся с соседками. Целый день, пока хозяева были на работе, Фатима находилась в доме одна. В тишине все приобретало угрожающие размеры. Раньше она не осознавала, насколько отчетливо люди слышат, как живут другие. Теперь ее смущали звуки собственного тела. Она вздрагивала по пустякам. Из-за капель воды, падавших в ониксовую раковину, бурчания канализационных труб, негромкого шума импортного холодильника. Дом находился в богатом жилом квартале. По окрестным улицам никто не гулял. До Фатимы долетало только шуршание шин дорогих автомобилей, водители которых отвозили хозяйских детей во французскую школу. Тишина стала для нее пыткой. По воскресеньям Аиша ложилась на диван в гостиной. Она клала ноги на колени мужа, и они читали. Даже не поднимали глаз друг на друга. Иногда, позвонив в колокольчик, подаренный Матильдой, вызывали Фатиму, чтобы она принесла им чего-нибудь прохладительного. А Фатима никак не могла уразуметь, почему от чтения им все время хочется пить.

Между собой хозяева говорили по-французски, и Фатима их совершенно не понимала. Она пыталась запомнить хоть какие-то слова: «быстро», «ложка», «до свидания». Она не говорила на их языке, но она первой сообразила, что Аиша ждет ребенка. Хозяйка перестала утром завтракать, иногда приезжала с работы среди дня и ложилась отдохнуть. Она покупала маринованные огурцы и поглощала их целыми банками, стоя посреди кухни, а еще сменила марку сигарет. Фатима подумала, что ей понравится ухаживать за ребенком. Это будет куда приятнее, чем мыть туалет или поливать выложенные плиткой дорожки в саду. Ей не придется больше целый день проводить в одиночестве, скучая у телевизора, не понимая, о чем говорит в своих речах король, которого постоянно передают по государственному каналу. Король тоже иногда говорил по-французски. Фатима начала делать намеки. Однажды сообщила Аише, что у нее два младших брата и одна младшая сестренка и что она ухаживала за ними, когда они были еще грудничками.

– Уж я-то умею растить малышей, – похвасталась она.

Но хозяйка ее не слушала.

– Не могу больше находиться на кухне, – сказала она. – Меня тошнит от запаха мяса.

К концу третьего месяца Фатима решила, что, скорее всего, ошиблась. Что она понимает в жизни таких людей? Эти истории с огурцами и сигаретами совершенно ее не касаются. Напрасно она рассматривала живот Аиши: он ничуточки не вырос. Хозяйка снова стала дежурить в больнице, больше не отказывалась ездить с Мехди на приемы и не сменила гардероб. Фатима думала, что ребенок, наверное, уснул. Она часто слышала рассказы о том, как под действием колдовских чар зародыш засыпает в утробе матери. Месяцами, а иногда и годами он спокойненько сидит в животе и появляется на свет только тогда, когда его мать чувствует, что готова принять его на этой земле. Фатима сгорала от желания сообщить это Аише. Она хотела ее попросить: «Разбуди его, я помогу тебе заботиться о нем. Тебе ничего не придется делать, ты сможешь ходить на свою работу, и твой муж тоже. Я буду ухаживать за твоим ребенком, как за своим собственным».

Когда Амин встал с кровати, было еще темно. Едва занимался серый рассвет, и под ногами хрустел иней, толстым слоем покрывавший траву. Всю зиму 1974 года Амин страдал бессонницей. Неспокойная обстановка в стране держала его в постоянной тревоге. В августе 1972 года, спустя месяц после свадьбы Аиши, было совершено новое покушение: на сей раз целью стал королевский «боинг». Хасан Второй пережил и его. «Один шанс на миллиард» – так оценила этот случай вычислительная машина, проанализировав следы от пуль на фюзеляже самолета. У короля был всего один шанс на миллиард, но он остался жив. Это было чудо.

С тех пор Амин потерял сон и покой. Сам факт, что нужно лечь и опустить голову на подушку, приводил его в состояние крайней нервозности. Ему нужно было что-то делать, что-то производить, что-то изобретать. Он надел куртку, натянул меховую шапку с ушами и зашагал по грунтовой дороге в сторону виноградников. На ферме не было ни души, и Амину вдруг захотелось сесть на корточки, прижать ладони к мерзлой земле и издать звериный рык. Такой громкий, чтобы перепуганные крестьяне высыпали из своих домишек. «На работу!» – крикнет он, и простоволосые женщины, прихватив с собой платки, разбегутся по душным сырым теплицам. Мужчины, выскочившие из дому босиком, будут на бегу натягивать сапоги.