По воле ветра. Два удивительных путешествия к Северному полюсу: героя нашего времени и романтика викторианской эпохи - Дэвид Хемплеман-Адамс

казалось, что его положение отличается от положения спутников. У него были более определенные планы на будущее, а еще он рисковал потерять гораздо больше, если его мечтам о жизни с Анной не суждено было сбыться.

Приготовив для своих компаньонов ужин из сэндвичей с сыром, галет, кофе и сиропа – Андре и Френкель выпили все до последней капли, дважды промыв бутылку водой, – Стриндберг снова сел за послание любимой, посасывая карамель, которую назвал в письме «настоящей роскошью».

Мы остановились на ночь на открытом месте. Вокруг один лед, лед во всех направлениях. Торосы, стены и трещины в море перемежаются подтаявшим льдом – и эта монотонность бесконечна. Сейчас идет снег, но зато нет ветра и не особенно холодно. Дома наверняка стоит теплая летняя погода.

Мысль о том, что мы, вероятно, не встретимся и на следующий твой день рождения, кажется странной, но нам, возможно, придется провести здесь не одну зиму. Мы идем вперед так медленно, что можем не добраться до мыса Флора этой зимой, и тогда нам придется провести зиму в землянке, как сделал Нансен.

Бедняжка моя, как же грустно тебе будет, если мы не вернемся следующей осенью. Мне страшно думать об этом, но я беспокоюсь не о себе. Пусть меня ждет немало тягот, главное, чтобы в конце концов я вернулся домой, к тебе.

Та ночь была полна кошмаров. Лежа в шаткой брезентовой палатке, свернувшись в общем спальном мешке, Андре, Стриндберг и Френкель в ужасе прислушивались, как льдины шириной по несколько десятков метров сталкивались и наезжали друг на друга, гонимые сильными течениями Северного Ледовитого океана, которые клубились и завихрялись под ними. Ледяные поля сотрясались. Мир вокруг ломался и рушился с жутким скрежетом, который раздавался, когда налетал сильный ветер и гигантские ледяные глыбы откалывались от новых торосов. Время от времени лед трескался с хлопками, похожими на винтовочные выстрелы. О сне не было и речи. Что, если льдина, на которой они лежали, перевернется и окажется погребенной под ледяными глыбами, когда рядом вырастет 10-метровая гряда? Больше всего Стриндберг боялся, что лед расколется и они вместе с палаткой и спальным мешком провалятся в ледяной океан.

В такие моменты Стриндберг закрывал глаза и пытался забыть о настоящем, вспоминая свою жизнь в Стокгольме. Он вспоминал тот день, когда катался на велосипеде с Густавом Лангом, а затем заглянул к Петерсам и Валлингам после обеда. Он вспоминал, как читал книги и преподавал в университете. Но чаще всего он грезил об Анне. Как бы он ни старался думать о других вещах и других людях, на первый план всегда выходило доброе лицо Анны с теплой, ленивой улыбкой.

Усталость и травмы уже давали о себе знать, но хуже всего было раздражение от того, что путешественникам приходилось по 10–16 часов идти по ледяным булыжникам, проходя за день не больше мили. Мужчины редко обсуждали свои невзгоды, предпочитая вместо этого стиснуть зубы и шагать дальше по ужасному рельефу. Пока они поднимали сани на торосы выше человеческого роста, Андре украдкой бросал взгляды на лица спутников и пытался понять, не готовы ли они сдаться. Пока никто не собирался признавать поражение, и все же Андре гадал, как долго их воля к жизни будет торжествовать над растущей усталостью. Он понимал, что в какой-то момент их дух окажется сломлен и тогда начнутся мелкие споры, которые могут привести всех к гибели. Он надеялся лишь, что им повезет добраться до цивилизации до наступления этого дня.

На следующий день путешественники испытали новый способ перемещения саней: они потащили свою поклажу по гладкому льду вдоль разводий, надеясь, что таким образом смогут пройти большее расстояние. Но вскоре этот эксперимент закончился.

– Быстрее! Помогите!

Обернувшись, Френкель увидел, как Стриндберг оступился, шагая вдоль разводья, и позвал на помощь.

– Держитесь! – крикнул он, сбрасывая упряжь с плеч.

Андре тоже поспешил освободиться. Стриндберг по плечи погрузился в ледяную воду, по-прежнему пристегнутый к саням, которые путешественники тащили по гладкому льду. Он был у самой кромки льдины, но никак не мог выбраться из воды. Он пытался ухватиться за выступающие края, но они обламывались у него в руках. Осторожно проверяя толщину льда, Андре и Френкель подползли к краю протоки и вытащили Стриндберга, замерзшего и испуганного до дрожи, на лед.

– Снимайте одежду. Ее нужно выжать, – предложил Андре Стриндбергу, который, дрожа, искал сменную одежду на санях. Натянув какие-то бриджи, он пошел дальше и попытался справиться с шоком, громко разговаривая со спутниками о тюленях и чайках, которые встречались на пути.

Каждый день Андре изучал лед и небо в поисках фауны и часто выбуривал пробы льда. Решительно настроенный сохранить хотя бы некоторую научную ценность экспедиции, он делал скрупулезные заметки о немногочисленной флоре и фауне, которую замечал вокруг. «Голова трески. Череп. В вымоине мы нашли маленькую рыбу. Она не испугалась, но удивилась, увидев нас. Я убил ее лопатой. Образец номер девять», – написал он однажды. Только так рациональный ученый в Андре и мог справляться с неопределенностью будущего. Кроме того, Андре надеялся, что эта стратегия позволит ему дать отпор таким критикам, как контр-адмирал Маркем и генерал Грили, которые, как стоило признать, совершенно верно назвали его план добраться до полюса идеалистической утопией. Они также отметили, что полет к полюсу не дает никаких научных преимуществ, и Андре полагал, что собранные образцы докажут обратное.

Стриндбергу тоже все сложнее было представлять путешествие в выгодном свете, хотя он и приходил к осознанию, что Анна и родные, возможно, никогда не прочитают его писем. Позже в тот же день, когда они вышли к обширному разводью и Андре с Френкелем отправились искать переправу, Стриндберг, не теряя времени, сел возле саней и снова написал Анне.

Погода оставляет желать лучшего – мокрый снег и туман, – но настроение у нас хорошее. Весь день прошел за разговорами. Андре рассказывал, как поступил на работу в Патентное бюро, и так далее. Они с Френкелем ушли на разведку, а меня оставили с санями, и вот я пишу тебе письмо. Дома, должно быть, вечер, и день у тебя, как и у меня, выдался приятный.

Здесь все дни похожи друг на друга: мы тащим сани, едим и спим. Самое приятное время наступает, когда в постели вспоминаю о счастливых моментах, которые мы провели вместе. Сейчас нам главное решить, где мы остановимся на зимовку. Мои компаньоны возвращаются, поэтому я кончаю письмо и снова берусь за сани. Au revoir,