Смерть - понятие относительное - Лякмунт

— Забирайте ваш заказ. Время пошло. Через десять минут забираем на реабилитацию. Арнольд, пошатываясь, двинулся к новорожденному, который уже сидел на полу и удивленно вертел головой. Потом Арнольд опомнился, развернулся и подбежал к ленинским вещам, схватил их в охапку и, расшатываясь, двинулся к оживленному. Когда он ковылял мимо меня, мне послышалось, что он приговаривает:

— Я сейчас, Леонид Ильич, я уже бегу.

— Переволновался, бедняга, — констатировал я, — забыл, как собственного вождя зовут.

Через мгновение, бросив взгляд в сторону дальнего треугольника, я увидел, как Ленский помогает надевать трусы вождю мирового пролетариата и целомудренно отвернулся. Посмотрев туда еще через пару минут, я обнаружил вождя и его последователя оживленно беседующими. Владимир Ильич был на себя очень похож, если не считать слегка вьющейся густой рыжеватой шевелюры. Переведя взгляд на Ленского, я увидел, что он призывно машет мне руками, подпрыгивая от нетерпения. Приближаясь к парочке, я не сводил глаз с лица Ленина. Я был не слишком удивлен тем, в жизни Владимир Ильич выглядел иначе, чем на портретах и в художественных фильмах. Впрочем, думаю, что те, кто долго прожили при советской власти, когда приукрашенные портреты висели в каждом углу, были бы удивлены сильнее, чем я. Как-то в интернете я видел враждебную западную карикатуру прошлых времен на Ленина. На ней был изображен маленький человечек татаро-монгольского типа в казацкой папахе, держащий в одной руке серп, а в другой молот. Уж не припомню сейчас, какое именно непотребство он творил этими орудиями мирного труда: не то резал средний класс, не то уничтожал сокровища мировой культуры. Так вот, настоящий Ленин оказался чем-то средним между придворным портретом и кровавым азиатом. Лицо у него было довольно приятное, с едва заметной монголоидностью. Глаза очень темные, живые и умные. Бородка и усы — те самые, «ленинские». Я ему улыбнулся, и он улыбнулся в ответ. По бокам глаз образовались лукавые морщинки — всё, как обещано в литературе. Наконец я приблизился настолько, чтобы можно было, не напрягая голоса, поздороваться.

— Топпры тень, — приветливо отозвался Владимир Ильич.

— Андрей, кто это? — истерически взвизгнул откуда-то у меня из подмышки Ленский.

— Не знаю. Пошито из материала заказчика. Что принесли, то и получили, — нелюбезно отозвался я.

— Меня зовут Андрей Траутман, — представился я.

— Хейкки Миконпойка, — приветливо отозвался Владимир Ильич.

— Вас зовут Хейкки Миконпойка? — в ответ Ильич доброжелательно закивал головой.

— Вы говорите по-русски? — на всякий случай спросил я.

— Та! У меня шена русский, — с гордостью ответил Хейкки Миконпойка.

— А сами вы кто?

— Суоми, — в голосе Хейкки, как мне показалось, прозвучала вызывающая нотка.

— Суоми? Вы финн, да?

— Та, суоми, — подтвердил Хейкки. Я начал судорожно думать, каким образом финн Хейкки мог попасть в мавзолей. Спрашивать об этом напрямую не стоило. Кроме того, вряд ли он мог знать о том, что произошло с его телом после смерти. Попробую зайти с другой стороны:

— В каком году вы родились? — Хейкки ответил что-то по-фински. Я разобрал только слово «кокси». Я дал ему бумагу и ручку и финн неловко вывел «1902».

— А какой сейчас год, знаете?

— Хейкки заулыбался, оценив шутку, и написал «1958».

— Ну, что делать будем? — обратился я в район своей подмышки, но там никого не оказалось. Товарищ Ленский сидел на полу в трех шагах от меня и, обхватив голову руками, ритмично раскачивался.

— Траутман, — обратился ко мне финн, — я знаю Траутман. Муж мой сестра Траутман. Швед, та?

— Я подтвердил любителю интернациональных браков, что фамилия шведская, хотя сам я, скорее русский.

— Вы решиссёр?

— Режиссер? С чего вы решили?

Я почувствовал, что, если примусь отвечать на все дурацкие вопросы финна, не скоро докопаюсь до правды, поэтому постарался взять беседу в свои руки, и вскоре история появления Хейкки в Москве более-менее прояснилась. Так получилось, что пять лет назад жизнь занесла нашего финна в город Псков на постоянное место жительства, где он теперь проживал он с женой, уроженкой этого древнего города. До этого он много времени провел в лагере, где оказался в качестве военнопленного. В Пскове Хейкки почти сразу же удалось найти место столяра на Псковской мебельной фабрике. Нужно сказать, с любимым деревом финн расставался только на недолгие полтора года службы в армии. До этого, в родной Финляндии, он также работал столяром, а в лагере обрубал ветки у поваленных более сильными коллегами-заключенными деревьев.

— Хейкки, как вы попали в Москву? — спросил я. Оказалось, что совсем недавно, пару дней назад (недавно, по летосчислению Хейкки, в 1958 году), столяр был на улице остановлен людьми в штатском и препровожден в то учреждение, в которое ни один человек по доброй воле сам бы не зашел. Там его долго фотографировали и обмеряли, после чего объявили, что Хейкки очень повезло, и он будет сниматься в кино. В какой именно роли, финн легко догадался, когда после долгой работы над ним нескольких парикмахеров, удалось увидеть себя в зеркале — на Хейкки смотрел вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин. В Москву финна отвезли в отдельном вагоне, где, кроме него, находилось лишь несколько человек, имевших отношение к предстоящим съемкам. Жену пообещали доставить в Москву в самом ближайшем времени. В столице Хейкки повезли, почему-то не в студию, а специальную больницу, стоявшую в густом парке, окруженном высокой стеной. Там будущего Ленина разместили в отдельной палате, накормили ужином, и он лег спать, а проснулся уже здесь на полу.

— Арнольд, перестаньте раскачиваться; что-то нужно решать! — громко сказал я сидящему на полу Ленскому и спросил у финна:

— Хейкки, а как вы относитесь к Владимиру Ильичу Ленину?

Хейкки ответил, что относится к Ленину очень хорошо, как и большинство финнов. Ведь Ленин дал свободу Финляндии. Честно говоря, при изучении биографии вождя, я не обратил внимания на эпизод освобождения Финляндии. Но благожелательное отношение финна к Ильичу делало возможным сотрудничество между ним и Ленским. Если Ленский того захочет, разумеется. Я посмотрел на Арнольда. Он всё еще сидел на полу. Раскачиваться, правда, уже перестал, зато время от времени издавал немелодичные, разрывающие сердце стоны. Я обратил внимание, что звуки усиливаются всякий раз, когда он, в очередной раз, смотрел на финна.

— Вот ваш режиссер, — представил я Арнольда будущей звезде. Сейчас он немного занят, вживается в образ по методу Станиславского. — Пойдемте, я пока познакомлю вас со своим другом.

В угол, где сидел Петров, мы прошли не кратчайшим путем, а мимо камина, где я прихватил графин с портвейном и пару чистых бокалов. После взаимного представления Хейкки проинформировал нас, что его свояченица замужем за Петровым и принялся выяснять у моего друга, не родственник ли он этому мужу. Я подумал, что по темпераменту наш Ленин вполне соответствует своему кинематографическому образу с его манерой приставать ко всем встречным с расспросами о жизни. Петров беседовал с новым знакомым почтительно и с удовольствием, лично подливая вино в быстро пустеющий бокал гостя. Мне показалось, что он ничуть не удивлен тем, что фамилия у Владимира Ильича оказалась Миконпойка. На вопрос Петрова Хейкки с удовольствием ответил, что его фамилия означает «сын Микко», Михайлов, по-русски. По довольному выражению лица Петрова я начал догадываться, что неожиданные свойства реинкарнации Ленина не нарушает его планов. Кажется, он ожидал от судьбы именно этого хода. Гроссмейстер, что тут скажешь!

Поздно вечером мы провожали наших гостей в Боголюбск. Ленскому удалось взять себя в руки, и вид у него было почти счастливый. Похоже, в голове крестного отца дружинников появился какой-то план. Поскольку я уже довольно хорошо представлял изощренный ход мыслей Арнольда, пришлось предупредить, что с головы Владимира Ильича не должен упасть ни один волос, за исключением тех, что уже упали — с помощью местного парикмахера на голове Ленина мы уже соорудили очень правдоподобную лысину. Арнольд пообещал, ухитрившись продемонстрировать некоторую обиду за мои нехорошие предположения. Похоже, он преисполнился искренней симпатией к «сыну Микко», называл его исключительно по имени-отчеству, Владимир Ильич, и деликатно поправлял наиболее шокирующие ошибки в русском языке. По ходу дела выяснилось, что в финском языке отсутствует понятие грамматического рода, поэтому Ленского ожидала нешуточная борьба с такими сочетаниями, как «мой жена» и «мой революция». Объяснение того, что съемки фильма перенесены более чем на пятьдесят лет и будут производиться в другой натуре, Ленский собирался дать уже дома, в Боголюбске.