Сон-трава. Истории, которые оживают - Елена Воздвиженская

Илья её рукой откинул. Подскочил к Марье одним прыжком, схватил её ручищами, целовать принялся.

Закричала Марья, да нет никого поблизости, никто не услышит. А тот уж лапает её, да под юбку лезет. Вцепилась Марья нахальнику в руку зубами, что было сил. Завопил Илюша-боров одурью, запрыгал, рукой затряс, захныкал, что дитя обиженное:

– Ну всё, допрыгалась ты, Марья, сегодня же вечером бабке скажу, пусть ворожит!

И вдруг, Марья опосля и сама не смогла бы сказать, как это произошло, то ли камушек какой под ногу ему попал, то ли оступился, то ли от боли в глазах помутилось у Илюши-борова, да только увидела лишь Марья, словно невидимый кто Илюшу толкнул, закачался он на краю лога, замахал руками, глаза выпучил – замер на мгновенье – и… Полетел вниз с обрыва…

Охнула, Марья, бросилась за ним, да только воздух пустой руками схватила. А лог-то глубокий был, обрывистый, по нему лишь потихонечку, полегонечку спускались деревенские, высо-о-кий. Понизу, в прохладной низине, среди кустов густых, ручей бежит широкий, тут и в жару солнца не видать.

Покатился Илюша кубарем, за траву хватается, да обрывается трава, лишь клочья зелёные летят, всё быстрее и быстрее катится Илья, подпрыгнул на невысокой кочке, подняло его в воздух в последний раз, да и бросило рывком вниз. И пропал Илья, исчез в клубах тумана, что в логу стелется.

Старается Марья скорее за Ильёй поспеть, спускается скоро, да быстро тут никак, больно уж крут лог. Сердце у девушки как птица бьётся, хоть и поганый человек Илья, а ведь человек, Божье создание, коли в беду попал – спасать надобно.

Спустилась наконец Марья в туман, тишина её объяла, окутала, лишь ручей журчит рядом. Стала она кликать Илью – не отзывается.

Принялась искать – и нашла вскоре. Лежит недвижимый, руки-ноги раскинул, вывернулся весь, что кукла тряпичная, а у самого виска камень большой, аккурат на него налетел Илюша, кровь алая на траву вытекла.

Заплакала Марья, ужас её обуял, затрясла за плечо Илюшу, дыхание слушает, да где там! Испустил Илюша дух, мёртв лежит и мёртвым взглядом прямо в Марью вперился.

Смотрит Илюша мёртвым взглядом и словно говорит: – А и теперь не уйти тебе от меня, Марья. Откуда ни возьмись ворона чёрная налетела, да огромная какая, сроду Марья таких ворон не видела, крыльями захлопала, закричала пронзительно, закаркала, на грудь Илюшину опустилась, когтями рубаху его скребёт, перебирает.

А после глазом красным на Марью сверкнула, взвилась в воздух, да как бросится камнем вниз, и прямо на Марью, когтями сарафан её рвёт, клювом острым в лицо метит.

Свернулась Марья калачиком, голову спрятала, плачет, а ворона насмерть клюёт, не останавливается ни на миг, по всему телу у Марьи кровавые пятна уже. Тут чует она, прямо под ней палка корявая лежит, ветка видимо. Схватила Марья суковатую палку, вскочила с земли, и давай ворону охаживать. Та увивается, отлетает, а клевать уже не может.

Изловчилась Марья и ударила страшную птицу, по крылу попала. Упала ворона на траву, клювом стучит, красными глазами жжёт. А Марья палку бросила и прочь побежала.

Выбралась она из лога, да домой, в бане спряталась, отмылась, косу переплела, сарафан переодела, никому ни словом не обмолвилась о том, что случилось, будто и не было ничего. Корзину, правда, мать искала, да после забыла, не до того ей, забот много.

А днём по деревне весть пронеслась – Илюша, внук Кулапихи, помер, в лог упал, да и разбился насмерть. – Истребил Господь ведьмин род! – шептались люди.

Про Марью никто не обмолвился, никто не видел её в то утро, огородами она вернулась домой.

А под вечер Кулапиха к ним в избу ввалилась. Чернее ночи встала у порога, и всегда-то тёмная была, а тут словно туча грозовая, в несколько слоёв одёжа на ней чёрная, полы развеваются, на голове чёрный платок повязан, а рука правая косынкой подвязана, как сломана будто.

Встала каменным изваянием, зыркнула на всех недобро и рыкнула: – Слыхали, небось, что внучок мой единственный помер, Илюшенька ненаглядный? Нашла я его нынче в логу с головой разбитой. Чую я, что не сам он убился, ну да ничего, убивцу я отыщу и тогда не поздоровится ему.

А сама всё на Марью глядит, сверлит взглядом. Мать с отцом притихли в недоумении, младшие за материну юбку попрятались, зарылись в складках. Страшная бабка к ним пожаловала. Марья ни жива ни мертва от страха у печи с ухватом замерла.

А ведьма продолжает:

– Думаете, для чего я к вам пожаловала? Так скажу я. Марью вашу за Илюшу хочу взять!

Встрепенулась мать, вскинулась:

– Да в своём ли ты уме, Кулапиха?! Что ты несёшь?

От горя видать разум твой помутился! Где это видано, чтоб живых за мёртвых сватали?

Ударила старуха с размаху посохом своим об пол, задрожали в избе стены.

– Ум у меня яснее вашего! Али не знаете вы, дурни, что коли молодец али девица умрут безбрачные, то надобно обычай соблюсти, свадебный обряд провести!

– Знаем мы обряды, не морочь нам голову, – разозлился отец, – Уж сколь лет в нашей деревне дерево обряжают вместо жениха аль невесты! На кой ляд тебе Марья?

– То то и оно, что дерево, – прошипела ведьма, – Забыли, забыли люди обычаи, разве заменит деревяшка живого человека? Тут плоть с душой нужна, иначе нет толку от обряда.

– Да хоть и так, нам какое дело? – гаркнул отец, – И почему Марью? Бери кого хочешь, полно девок в деревне.

– Э, не-е-ет, – протянула вкрадчиво Кулапиха, – Только Марья мне нужна, Илюшенька мой любил её без памяти, свататься хотел. Да вот не успел, родимый.

Карга всхлипнула и тут же подобралась, взъерошилась, став похожей на чёрную ворону, просипела:

– А добром не пойдёт, так силой возьму. Сколько у вас там ребятишек?

Она протянула к детям свои костлявые, скрюченные пальцы с острыми когтями:

– Не отдадите одну, всех заберу!

Отец схватил кочергу и, замахнувшись на Кулапиху, закричал страшным голосом:

– А ну пошла отсюда, нехристь проклятая!

Сверкнули красным старухины глаза, взметнула она вверх руку, вспыхнул на кончиках её пальцев огненный шарик, словно молния шаровая, завис в воздухе, задрожал, а после одним махом к отцу полетел, да в грудь его вошёл. Упал отец на пол, глаза закатил, будто и не дышит уже.

Закричала мать, заплакали дети, упала Марья на колени перед отцом, зовёт его:

– Тятя, тятенька, очнись, родимый!

– Сколь слёз не лей, не очнется твой тятя, пока ты согласие мне не дашь.

– За что ты сгубила его?

– Не сгубила ещё, жив он покамест, но в моей воле погубить его или нет. Соглашайся, Марья, за отцом и всех остальных сгублю.

Глянула Марья на ведьму, поднялась с колен, слёзы отерла, и бесцветным голосом молвила:

– Согласная я.

– Что ты, что ты, доченька, – зарыдала мать.

– Не плачь, маменька, пропадём мы без тяти. Ничего со мной из-за обряда не сделается.

Жадно сверкнули глаза Кулапихи, расхохоталась она радостно, посохом стукнула:

– Так-то, девка! Утром завтра чтоб у меня была. Не придёшь умрёт твой отец. Сказала так Кулапиха, взмахнула бесчисленными своими подолами и чёрной тучей вылетела из избы.

Всю ночь не спали Марья с матерью, сидели подле отца. Лежит тот на лавке, словно неживой, дыхание еле слышно, белее снега лицо его, руки-ноги похолодели. И такая злоба Марью взяла, что и страх весь прошёл. Да и чего бояться, в самом деле, прабабка ещё сказывала, что был такой обряд у них в деревне.

Коли девушка молодая умрёт, не успев замуж выйти, то выбирают ей жениха среди парней, обряжают его как и положено, песни свадебные поют после панихиды, подружки невесты наряжаются в сарафаны вышитые, а жениха потом семья умершей зятем считает. То же и с парнем холостым. А коли не соблюсти обряд, не будет