Замок отравителей - Серж Брюссоло

Ошеломленный Жеан отпустил монаха. Дориус приподнялся на локте. Казалось, он счастлив от возможности облегчить свою совесть.

— Ирана околдовала меня, — признался он. — Она была так красноречива, соблазняя выгодами, которые мы будем иметь.

— Какие еще выгоды… — пробормотал Жеан. — Сумасбродство.. . помешательство…

— Да, конечно, — согласился монах. — Мне надоело быть бедным аббатом, Ирана это знала и давила на мою гордыню. Она сказала, что, став спасителем барона, я получу большую награду. И это правда. Я вручил барону мощи в обмен на подписанный им пергамент, в котором епископу приказывалось назначить меня приором Кандарека. У Орнана было достаточно власти для этого…

— А Ирана? — нетерпеливо спросил Жеан. — Какая ей выгода от заговора? Это идиотизм, но не скажешь же ты, что она хотела стать настоятельницей твоего монастыря?

— Нет, — отрезал Дориус. — Она хотела Робера де Сен-Реми. Тебе это в новинку, а? Она безумно влюблена в юношу, готова на все ради него…

— В Робера?

— Да, она положила на него глаз, когда пела у родителей Оды. А он ее даже не заметил. Робер смотрел только на Оду. Вот тут-то любовь и сразила нашу красотку Ирану… Она желала этого мальчика. Вся извелась, но этот увалень жил только для Оды… А он для нее был не больше, чем надоедливый младший брат.

Жеан вытаращил глаза. Кинжал стал пудовой гирей. Дориус, видя его изумление, ехидно засмеялся.

— Эх, дурачок, тебя она тоже провела, эта девчонка! Я не выдумываю, она чахла по Роберу. Она до того дошла, что покончила бы с собой. Ирана бросилась в этот заговор, словно прыгнула со скалы. Это был ее последний шанс. Она хотела довести Оду до отчаяния, заставить страдать ее, как та заставляла страдать Робера, кокетничая с ним. Именно Ирана по ночам переодевалась в зверя и рассказывала барышне разные ужасы. Ей доставляло огромное удовольствие мучить соперницу, забравшую сердце Робера, но нисколько не интересующуюся этим неудачником. Ирана довела ее до того, что бедняжка бросилась с высокой башни…

— А яд… отравленные фрукты… отравленные пруды? — запинаясь, пролепетал Жеан.

— А это уже другая сторона ее плана, — ответил Дориус. — Ирана знала, что Робер начнет преследование зверя, чтобы прославиться. Нужно было свести на нет надежды юноши, выбить из его головы мысль о том, что однажды он станет рыцарем. Ирана и его хотела довести до отчаяния. Принизить предмет своей любви и сделать из него изгнанника… Этого изгнанника она бы сопровождала повсюду и вскоре сделалась бы его утешительницей. Да и моя будущая слава тоже зависела от размеров содеянного. Убивая мышей, святым Мишелем не станешь…

— О… — простонал проводник.

— Ага! — протянул Дориус. — Теперь-то до тебя доходит, как все было? Все было подстроено: и ее арест, и пытки. Ирана просила отхлестать себя, чтобы пробудить сочувствие в Робере. Я велел палачу не задевать ее лица и бить легонько, чтобы от ран не осталось шрамов. Предусмотрели мы и то, чтобы тебя сбросили в реку в крепко затянутом мешке. Одного. Она хотела избавиться от тебя… Ей ты не был нужен.

— Но сначала-то она нуждалась во мне? — задыхаясь, спросил Жеан.

— Только в качестве свидетеля ее невиновности, да еще — распускать слухи о проказе Орнана де Ги.

Ты был нам нужен для того, чтобы посеять сомнение в отце Оды, чтобы он пришел поговорить об этом с дочерью… Атаковать нужно было со всех сторон, тогда бы все выглядело правдоподобно. Такой подготовкой мы морально сломили девушку. Ирана знала, что Ода верующая, но ее вера пошатнется, когда ей скажут, что мощи оказались фальшивыми, и она заразилась, переспав с Орнаном.

— А если бы она обратилась за помощью в епископство?

— Это меня не пугало. Накануне брачной ночи я велел трем врачам осмотреть Орнана. Все они дали заключение о великолепном здоровье барона. Об этом мне и так было известно. Дурак Орнан поверил, что он чудесным образом выздоровел, и прижал меня к своему сердцу… Но Ода не присутствовала при этой сцене.

— Зачем убили настоящего отшельника и закопали поддельную статую святого Иома?

— Старик не позволял нам свободно хозяйничать в обители. Он грозил подать жалобу. Ну а что до статуи… я не хотел, чтобы Гюг де Шантрель забил тревогу и устроил скандал. Лучше было бы, чтобы в его глазах ты прослыл лжецом. Поговорив с ним, я узнал, что от всех этих сомнений у него началась бессонница, и он не мог не поделиться ими со своей дочерью. В этой игре рикошет приносил лучшие результаты, чем прямой удар, понимаешь? Один из друзей Ираны согласился сыграть роль отшельника. Старый трубадур был не прочь немного подзаработать. Он произносил слова по шпаргалке, не вникая в их смысл.

Жеан спустился с кровати. Он вдруг показался себе смешным, с кинжалом в руке. Дориус тоже встал, взял тряпочку, чтобы стереть с шеи кровь.

— В этот момент, — продолжил он, — Ирана находится с Робером в давно приготовленном укромном местечке. Язык у нее хорошо подвешен. Начнет она с оплакивания Оды вместе с молодым человеком, сложит песню о мадемуазель де Шантрель, осушит слезы на щеках юноши. Возникнет взаимопонимание, как это всегда случается. И закончит Ирана тем, что утешит Робера в своей постели. Она все предусмотрела. Я приказал троим своим людям шататься вокруг их убежища, чтобы голубки как можно дольше оставались в нем. Не много потребуется времени, чтобы Ирана утешила его на свой манер. Вот и вся ее награда: целиком завладеть Робером — так какой-нибудь сеньор делает себе подарок, привезя с Востока красивое животное. Она заставит Робера поверить, будто за его голову назначено вознаграждение, что он и носа не смеет высунуть, не подвергаясь опасности, что его повесят… Время будет играть в ее пользу. Ода мертва, Ирана жива и опытна в искусстве любви. Она сумеет стать для него необходимой.

— Она пользовалась мною… — подавленно вздохнул Жеан.

— Она использовала всех, — глухо отозвался Дориус. — Слишком много смертей. Дух захватывает при мысли о расплате. Не думал я, что совесть меня заест. Я считал себя очерствевшим, циничным, готовым на все, чтобы стать одним из князей церкви; я ловлю себя на мысли, что стыжусь своих деяний. Стань я прежним, это доставило бы мне больше радости.

Дориус подошел к столику с письменными принадлежностями, ощупью засветил свечу и показал пергамент.

— Смотри! — сказал он. — Это мое назначение на должность главного приора. Архиепископство склонилось перед последней волей Орнана де Ги. Оно добьется от сюзерена разрешения превратить замок в местопребывание ордена братьев-экзорсистов, которых я буду обучать всем тонкостям борьбы с демоном. Я помог Иране, она помогла мне. Каждый получил то, чего желал… и все же во мне остался какой-то горький осадок.