На перепутье двух миров - Алексей Прийма

Построенный в конце прошлого века, бывший банк Волго-Кам-ского товарищества, отданный под Дворец пионеров советской властью, при первом знакомстве с ним поражает обилием ночных звуков. Сложная строительная конструкция из широких мраморных лестниц, узких переходов, громадных залов, разноуровневого фойе и сводчатого, как в храме, гигантского холла образует собой нечто вроде резонатора, шумовой, я бы сказал, ловушки. Всякий наружный звук, попадая сюда, странным образом искажается и усиливается. Если троллейбус, к примеру, наезжает на улице в полуночной тиши на крышку люка в 100 метрах отсюда, то вы слышите мгновенное дребезжание той крышки, будто звякнула она под троллейбусными колесами рядом с вами. Бывший банк высится на главной улице города. Рядом разместился ресторан. Каждый вечер, каждую ночь по улице колобродят одни и те же звуки да шумы, проникая сквозь огромные стеклянные двери внутрь бывшего банка.

Ресторанное пение и пение автомобильных моторов. Грохот двигаемых во дворе ресторана мусорных баков. Стук каблуков об асфальт и разговоры прохожих… Все эти звуки, кажется, раздаются прямо внутри здания. Добавьте к ним треск и щелчки проседающих толстых стен, крики птиц и животных в пионерском "живом уголке" - и вы получите некоторое представление о какофонии, которая обрушивается на уши ночного сторожа, заступившего на дежурство. Не хочешь слушать, а все равно слушаешь.

Когда я стал служить в том здании полуночным охранником, то в первые ночи моих дежурств чутко прислушивался и изучал все эти многочисленные шумы. И лишь точно установив со временем происхождение каждого из них, перестал всякий раз вздрагивать, когда тот или иной "странный" треск, вскрик птицы в "живом уголке" или шорох достигал моих ушей.

Я умышленно подчеркиваю, что внимательно изучил звуки и вполне свыкся с ними, дабы с порога исключить всякие домыслы о слуховых галлюцинациях либо об игре моего воображения в обстоятельствах, про которые сейчас расскажу.

В одну из ночей, где-то ближе к рассвету, раздался вдруг громкий стук в парадную стеклянную дверь Дворца пионеров. Кто-то троекратно грохнул кулаком по ней. В тот момент я сидел за столом вахтера недалеко от двери и читал Библию. Услышав стук, я удивился, поскольку ему не предшествовали шаги припозднившегося прохожего на улице, а, по идее, должны были бы предшествовать. Я должен был расслышать их.

Озадаченный, подошел я к двери и, щелкнув замком, распахнул ее створки. На улице, пустынной в оба ее конца, никого не было. Я недоумевал: что все это значит? Кто стучал троекратно в дверь?

Бдения ночного охранника - штука скучнейшая. Время тянется медленно-медленно. Коротать долгие ночи помогали мне книги, а также старинный рояль фирмы "Беккер", стоявший в холле второго этажа. Надо вам тут сказать, что я никогда не учился в музыкальной школе и играть не умею - во всяком случае, в привычном смысле этого слова. Поэтому то, чем я по ночам занимался, сидя за роялем и нажимая пальцами на клавиши с отодранными костяными накладками, скорее следует назвать звуко-извлечением. Я произвольно касался клавиш подушечками пальцев, добиваясь одного - чтобы плывшие по зданию аккорды резонировали с моей душой.

Иногда поздним вечером забредали ко мне "на огонек" в пустой Дворец пионеров мои приятели. Так вот, те из них, кому доводилось слышать мою игру, спрашивали, что это за пьеса и кто композитор. Они отмечали какое-то, по их словам, особое умиротворяющее или, наоборот, тревожащее воздействие, которое испытывали, слушая мои "упражнения". Что я мог ответить им? Я говорил, мол, это импровизация…

Наступила очередная ночь моего дежурства - следующая после той, когда неведомо кто трижды громко стукнул в стеклянную дверь дворца. В заведенное уже для этого дела время - вскоре после 22 часов - уселся я за рояль, заранее предвкушая ту релаксацию, которую должно было принести мне уединенное музицирование.

В холле было полутемно. Свет я не зажигал. В некотором отдалении, возле окна, горой была сложена новая мебель, закупленная намедни дирекцией Дворца пионеров… Я уронил руки на клавиши, но сначала ничего путного у меня, как обычно, не получилось. Пальцы должны были разойтись, должна была установиться тончайшая обратная связь между моей душой и руками. Постепенно, однако, вошел я в транс, и полилась музыка, освобождавшая от стеснения в груди. Я закрыл глаза, продолжая наигрывать вслепую, и полностью расслабился. Это было похоже на глубокую медитацию.

И вот в какой-то момент я явственно услышал, как мебель, наваленная горой у окна, словно бы сама собой задвигалась. Опешив, я отдернул руки от рояля и прислушался. Нет, мне, наверное, послышалось… И звуки музыки опять полились из-под моих пальцев.

Гора мебели ожила вдруг вновь. Там что-то зашуршало, заерзало, раздвигая столы и стулья. Что-то очень и очень крупное. Это были не мыши!

Испугался ли я? Еще бы. Да я просто похолодел. В страхе перед тем, что в ответ на мое неловкое резкое движение та неведомая тварь может кинуться на меня, я как можно тише привстал со стула, вышел из-за рояля и медленно попятился к двери, ведущей в коридор. А потом стремглав кинулся по широкой беломраморной лестнице со второго этажа вниз на первый.

В ту ночь у меня, естественно, не было более желания подниматься наверх. Вот тогда-то мне впервые и пришла на ум мысль о духах, шалящих в старинном здании бывшего банка. Я вспомнил странный рассказ моего сменщика сторожа Анатолия…

В следующее дежурство я опять поднялся около десяти часов вечера на второй этаж и подошел к роялю. Не устоял перед соблазном насладиться игрой на старом чудесном инструменте, глубокий звук которого просто невозможно было сравнить с казенным бряцанием современных безголосых пианино марки "Ростов" или "Кавказ". Но едва я начал играть, как послышались шаги. В холле был настлан старый рассохшийся и скрипучий паркет; характерный звук шагов по этому паркету нельзя было спутать с чем-либо другим. Топая по паркету, ко мне направлялись, по крайней мере, двое или трое людей.

Я быстро оглянулся через плечо. Никого в холле не было. Пуст был и коридор, ведущий из холла к лестнице, - во всяком случае, та его часть, что просматривалась в лунном свете, падавшем в него из окна. А шаги невидимок приближались! Содрогнувшись, я ощутил, как они, подойдя к роялю, молча обступили меня.

Не помню, как я встал из-за рояля, как бежал вниз по лестнице… Помню, что, сбежав, так и плюхнулся на стул, стоявший возле столика вахтера. Схватил со стола книжку и стал лихорадочно читать ее, пытаясь, как сейчас понимаю, отвлечься от всей той жути, что случилась только что. Глаза, однако, вхолостую бегали по странице. Я не понимал ни слова из прочитанного.

На втором этаже отчетливо скрипнула дверь. Потом там же скрипнула другая. И вдруг обе двери заскрипели почти в унисон, а потом, услышал я, стали вращаться на петлях, мотаясь из стороны в сторону с равномерностью маятников. Ну, будто бы сквозь них проходили один за другим вереницей люди, как в больших магазинах.

Этого я уже не мог выдержать! Не рассуждая, бросился к выходу и пулей вылетел на улицу.

Положение мое было нелепым. Я не мог запереть дверь снаружи и уйти, так как запоры на той двери были только изнутри.

Стоять же ночь напролет возле здания, в котором завелись духи, мне тоже не улыбалось. Мимо проходила в тот момент группа ребят, старшеклассников, судя по возрасту. Я остановил их и попросил помочь - подняться вместе со мною на второй этаж Дворца и послушать, как там бродят привидения. Когда старшеклассники уяснили себе, в чем дело, то попятились от меня, и один из них, тот,лто был постарше, сказал:

- Да нет, вы уж в этой своей чертовщине разбирайтесь сами.

И ребята отошли от меня, опасливо оглядываясь.

- Я остался стоять, сконфуженный, - продолжает свой рассказ Андрей. - Что мне было делать? Пришлось вернуться в здание. Войдя в него, я вновь уселся за стол вахтера… Увы, ждать пришлось недолго. Двери наверху вскоре снова заскрипели, а потом буквально начали ходить ходуном. Я решил запереться в раздевалке, а там - будь что будет.

Кое-как дотянул до утра, трясясь от страха. Лишь на рассвете все стихло на втором этаже.

Сменявшей меня вахтерше я все честно рассказал о проделках духов, чтобы она на всякий случай имела эту информацию в виду. Сменщица отнеслась к рассказу с недоверием. Недоуменная улыбка бродила по ее лицу, пока я толковал с нею.

Между тем надо было что-то решать, и я надумал увольняться. Но материальное мое положение было трудным, и первоначальная горячая решимость почти полностью улетучилась к концу следующего дня. Я остановился на том, чтобы подождать еще какое-то время, и вышел на работу на следующую по графику ночь. А вдруг, подумал я, духи не будут больше шастать по зданию бывшего банка в ночной тиши?