Экспедиция к Южному полюсу. 1910–1912 гг. Прощальные письма. - Роберт Скотт

Мои первые впечатления включают такие вещи, которым я спешил посвятить специальное внимание, а именно, помещения для животных. Я убедился, что нашим русским молодцам подобает не меньше похвалы, чем моим соотечественникам‑англичанам.

Антон с помощью Лэшли устроил конюшни. Во всю длину пристройки тянулись опрятные стойла, отделенные друг от друга перегородками до пола так, чтобы беспокойные ноги лошадей не могли попасть под них. Кормушки спереди были обиты жестью, чтобы лошади, имеющие дурную привычку грызть дерево, не могли ей предаваться. Я не мог подавить вздоха при мысли о том, скольким стойлам придется пустовать, в то же время радуясь тому, что какой бы ни стоял мороз, какие бы ни дули ветры, для уцелевших десяти лошадей места, теплого, укрытого, больше чем достаточно.

Впоследствии мы имели возможность всем лошадям, кроме двух или трех, предоставить двойное помещение, в котором они могут и полежать, если пожелают.

Лошади имели недурной вид, если вспомнить, как мало, собственно, их кормили. Шерсть на них, удивительно длинная и мягкая, представляет большой контраст с шерстью лошадей, оставленных на мысе Хижины. Их проезжали Лэшли, Антон, Дмитрий, Хупер и Клиссолд обыкновенно верхом. Так как море еще только недавно замерзло, манежем служило песчаное взморье, простиравшееся до озера Чаек. По этому пространству во всю прыть носились всадники без седел, и я был свидетелем не одного забавного случая, когда лошадь и всадник расставались друг с другом с поразительной бесцеремонностью. Этот вид упражнений я не считал особенно полезным для животных, но решился пока не вмешиваться, а дождаться возвращения нашего коневода.

На попечении у Дмитрия осталось всего пять или шесть собак. Они были в довольно хорошем состоянии, принимая в расчет все обстоятельства. Дмитрий, очевидно, очень старательно ходил за ними. Он даже поставил небольшую пристройку, могущую в случае надобности служить лазаретом для заболевших животных.

Таковы в общих чертах впечатления, вынесенные от первых часов моего пребывания на нашей станции по возвращении, впечатления, безусловно, приятные, противоположные тем, какие рисовал мне страх на пути домой. По мере того как проходили дни, я смог дополнить общие впечатления не менее удовлетворительными деталями и все более осознавал, за какую обширную и многосложную, но в высокой степени совершенную организацию я принял на себя ответственность.

Понедельник, 17 апреля. Собрались отправиться на мыс Хижины с двумя 10‑футовыми санями, в составе восьми человек:

1. Я, Лэшли, Дэй, Дмитрий с одними санями.

2. Боуэрс, Нельсон, Крин, Хупер с другими.

Отправились в 8 ч утра, забрав, кроме легкого личного багажа, провизию на неделю и запасы, чтобы оставить в старом доме: коровье масло, овсяную крупу, муку, свиное сало, шоколад и пр.

Две лошади дотащили сани до места, находившегося на расстоянии одной мили от Ледникового языка. Ветер, дувший до сих пор с севера, переместился во второй половине дня к SE и стал еще холоднее. (В первую половину дня ветер на мысе Эванса все время дул с севера, и лошади повернули ему навстречу.) Пасмурно, освещение плохое. Нашли место, по которому можно было перейти на ледник, но потом сбились с пути. Перешли Ледниковый язык почти по прямой линии, но встретилось много трещин. Я шел впереди и не раз вдруг исчезал с глаз товарищей, которые сильно пугались, пока не подходили настолько близко, чтобы разглядеть, что случилось. Очень тяжело было идти по морскому льду и тащить сани против сильного ветра, разносившего снег. У всех участников экспедиции были обморожены лица, у некоторых очень замерзли ноги. Чинили сани и тащили их дальше.

Обнаружили, что сползший с ледяного утеса сугроб образовал новый карниз и что наша веревка была с обоих концов завалена снегом.

Все так прозябли, что я решил сделать привал: напиться чаю и переобуться.

Пока готовили чай, Боуэрс и я прошлись к югу, потом к северу, вдоль береговых скал в поисках удобного места, где можно было бы подняться. Наконец нашли нависший карниз, доступный для подъема с помощью горной веревки. Повсюду поблизости от скалы Хаттона или на северной стороне спуск невозможен.

После завтрака мы разгрузили одни сани и поставили их стоймя; передним концом они как раз доставали до края карниза. Четыре человека удерживали их на месте, а я, взобравшись по спинам и по саням, топориком прорубил во льду ступени и влез на верх карниза. На веревке был поднят Боуэрс и другие; затем поштучно вытащили кладь. Последним остался Крин. За ним мы спустили сани на веревке и подняли его, улыбающегося от удовольствия во весь рот. Впрочем, мы все были довольны, так как считали, что ловко преодолели препятствие. Несмотря на страшный холод, все работали на редкость толково и расторопно.

Наконец все было собрано и упаковано. Оставалось еще подняться на крутой склон при очень плохом освещении, делая частые обходы во избежание трещин.

Когда мы достигли вершины и проплелись мимо кратеров, все уже порядком измучились, обливались потом. На подходе к Касл‑Року погода улучшилась, стало светлее. Мы остановились для ночевки в 9 ч вечера на склоне Барьера к северу от Касл‑Рока. Ночь холодная, но тихая; ‑38° [‑38,5 °C]. Спали недурно.

Вторник, 18 апреля. Мыс Хижины. Поднялись в 7 ч утра при лунном свете. Позавтракав, быстро собрались в путь. Лэшли, как всегда, великолепно справляется с работой по разбивке и свертыванию лагеря.

На Касл‑Рок поднимались с большим трудом и при этом сильно вспотели. При такой температуре это более чем неприятно. Пришли к мысу Хижины в 1 ч пополудни. Там нашли всех здоровыми и в отличнейшем настроении. Не видать, чтобы по нас особенно скучали!

Обитатели старого дома рассказали, что после нашего ухода стояла дурная погода, с морозами и метелями. Затем долго дул юго‑западный ветер. Температура была ‑20° [‑29 °C] и ниже. Ветер положительно не давал морю замерзнуть у берега. Открытая вода доходила до мыса Хижины.

Уилсон сообщил, что в понедельник видел большого поморника. Я убедился, что тюленьего жира было израсходовано больше, чем ожидалось. К счастью, два дня назад был убит тюлень и запас жира несколько пополнился. А в день нашего возвращения еще убили тюленя. Теперь меньше крепкого льда, чем до нашего прихода.

Среда, 19 апреля. Мыс Хижины. Тихая ночь. В полдень море замерзло на 4,5 дюйма. Это доказательство того, что при благоприятных условиях море легко может замерзнуть.

На льду появились три тюленя. Всех троих убили и пополнили подходивший к концу запас жира. Теперь хватит его еще на 12 дней, а к тому времени, надеемся, подоспеют другие тюлени.