Операция «Хамелеон» - Евгений Коршунов

Толстяк неодобрительно покачал головой:

— Там, в Луисе, на Юге, есть только один суд — государственный. А здесь все гораздо сложнее. Здесь две власти — государственная и власть эмиров.

И опять он покачал головою с неодобрением:

— Когда лорд Дункан завоевал эти края, он посадил на место воевавших против него эмиров своих собственных, выбранных им лично из покорившихся вождей. И оставил им власть прежних эмиров. Это здесь называлось косвенным управлением. Англичанам-то эмиры подчинялись, а вот после получения независимости дела пошли хуже. Эмиры предпочитают жить по своим собственным законам.

Они шли вдоль выстроенных словно по линейке домов.

— Школа, — говорил толстяк и вел Петра к домам, из открытых окон которых доносился хор мужских голосов, повторявших что-то за учителем.

— Места для молений. Христиане — отдельно, мусульмане — отдельно. А там мастерские. Мы даем специальности электриков, слесарей, токарей, шоферов и даже... — толстяк помедлил, — и даже специалистов по ремонту радиоприемников и телевизоров!

— А теперь позавтракаем, — продолжал толстяк, неожиданно взглянув на часы. — Я приглашаю вас.

Весь день они провели вместе. Вместе и обедали и ужинали. Казалось, начальник тюрьмы имел строгое указание ни на секунду не оставлять Петра одного.

Они почти закончили ужин, когда дверь отворилась и на пороге появился советник Прайс. Он был пьян — это Петр сразу понял.

Лошадиное лицо англичанина было багровым, он тяжело дышал, раскрывая по-рыбьи рот. Легкий серый костюм обтягивал его костлявую фигуру, белоснежная рубаха расстегнута, фиолетовый галстук съехал набок.

Он обвел мутным взглядом кабинет.

Толстяк поспешно вскочил и вскинул руку к козырьку, но Прайс от него отмахнулся.

— Добрый день, — поклонился он Петру и прислонился к дверной притолоке. — Добрый день, сэр.

Петр встал:

— А... дорогой хозяин! Вы пришли справиться о том, как я отдохнул? Не правда ли? А сейчас мы с вами будем играть в бридж?

Прайс усмехнулся:

— А вы мне нравитесь, дорогой мистер Николаев. Вы неплохо держите себя. Как настоящий англичанин.

Он перевел налитые кровью глаза на начальника тюрьмы:

— Мистер Ота, теперь уже я буду заботиться о моем друге. Со мною ему будет спокойнее.

— Йе, са, — вытянулся толстяк. — Очень жаль, са.

— Жаль?

Прайса качнуло:

— Мало ли чего жаль мне, а?

Он попытался дружески улыбнуться Петру:

— Правда, сынок? Мне, например, очень жаль, что приходится таскать вас по всей этой вонючей саванне. Но... — он театрально развел руками, — самолет подан, сэр. Прошу!

Глава 35

Утреннее солнце светило прямо в окно кабинета верховного комиссара Великобритании, но шторы были не задернуты, и полковник Роджерс чувствовал себя не в своей тарелке.

Он до сих пор так и не привык к гвианийскому солнцу. Он любил тень, мягкий, рассеянный свет. И сейчас чувствовал себя будто на эстраде под лучами мощных прожекторов.

Полковник нервничал. Зато сэр Хью был сух и спокоен, как всегда. Но сегодня его спокойствие особенно бесило Роджерса. Операция «Хамелеон» вступила в стадию завершения, однако все шло не так, как было задумано. Ордера на арест левых профсоюзных деятелей неожиданно были аннулированы канцелярией президента. И люди Роджерса в полиции и контрразведке не смогли добиться отмены президентского решения. Плохой признак, и Роджерс не успокаивал себя в этом отношении. Он и раньше не настраивался на легкую победу — борьба есть борьба. Тем более что в последние годы работать в Гвиании становилось все труднее и труднее. На смену тем, с кем Роджерс давно уже нашел общий язык, верой и правдой служившим Англии еще в колониальное время, постепенно приходили новые люди, с иными идеями и понятиями. Но даже известные своей преданностью «старики» начинали поговаривать о «партнерстве», о «равенстве сторон». Разговоры о социализме велись открыто, капитализм становился бранным словом. И хотя речь шла отнюдь не о социализме Маркса, а о некоем «африканском социализме», Роджерс предвидел, что вскоре пойдет речь и о марксизме.

Но «левая опасность» не слишком пугала Роджерса. Он оценивал ее со всей серьезностью, он внимательно следил за действиями левых, как врач, ждущий, пока нарыв созреет, чтобы оперировать его.

И вот теперь этот момент настал: удар, который будет нанесен операцией «Хамелеон», должен надолго остановить этих левых.

Правда, вчера на заседании объединенного забастовочного комитета Бора сумел убедить профсоюзных лидеров не отменять забастовку. Откровенно говоря, полковник надеялся на обратное.

Этого не произошло. Что же, значит, это произойдет сегодня вечером. Да, сегодня вечером министерство внутренних дел созывает пресс-конференцию, на которую приглашены и профсоюзные лидеры. В том числе и Бора. Жаль, конечно, что «Хамелеон» придется расшифровать. Агент с безупречной репутацией и хорошо внедрен. Но за крупный успех надо крупно платить.

Роджерс выжидательно смотрел на молчавшего сэра Хью. Конечно же, этот старый дипломат ему завидует: о заговоре красных в Гвиании сейчас трубит весь мир! И все это задумано было им, Роджерсом.

Пусть теперь сэр Хью твердит, что, по его мнению, они в этой игре несколько перестарались. Победителей не судят! А что русские будут протестовать, этого следовало ожидать.

Правда, порой Роджерсу все больше казалось, что Глаголев кое-что знал об операции «Хамелеон», когда улыбался ему в ресторане «Тамтам». Но Роджерс отгонял от себя эту мысль.

— Итак, вы считаете, что ничего страшного нет? — задумчиво произнес наконец сэр Хью. — А левая пресса? Она подозрительно сдержанна, будто хранит что-то про запас.

Его кустистые брови сдвинулись:

— Вы уверены, что не случится чего-нибудь неожиданного?

Сэр Хью многозначительно замолчал.

«Наверняка Прайс звонил и ему», — подумал Роджерс и усмехнулся. Да, вчера он изрядно понервничал из-за письма этого свихнувшегося американца. Но сегодня утром он получил сообщение, что оно в надежных руках. В Каруну уже отправлен самолет.

Роджерс сдержанно склонил голову:

— Я никогда не гарантирую сто процентов, сэр. И даже сегодня я рассчитываю... ну-у, процентов на девяносто пять.

— Это почему же?

В глазах сэра Хью мелькнуло хмурое любопытство.

— Жизненный опыт...

Сэр Хью вздохнул и встал:

— Что ж, желаю успеха, дорогой полковник!

Роджерс тоже встал и учтиво поклонился.

«Если что-нибудь пойдет не так, он первый будет радоваться моему падению», — подумал полковник, и мысль об одиночестве резанула его. Да, он стареет. Пока он на высоте, пока он не изведал поражения, никто не скажет ему об этом. Но сколько людей вокруг только и ждут, чтобы он оступился! И тогда они будут с наслаждением топтать его, вымещая всю свою многолетнюю зависть!

Вернувшись в кабинет, он сразу взялся за телефонную трубку.

— Как русский? — спросил он сотрудника отдела по борьбе с коммунизмом.

— Комиссар Прайс своим самолетом доставил его в Луис и отвез к себе на виллу, — доложил тот. — Второй самолет благополучно приземлился в зоне А под Каруной.

— Комиссар... пьян? — спросил Роджерс и тут же пожалел о своем вопросе. Обсуждать с гвианийцами, пьян ли английский офицер? Нет, он, Арчибальд Роджерс, все-таки волнуется — иначе он не задавал бы глупых вопросов.

— Да, сэр! — помедлив, ответила телефонная трубка. — Но мы расставили своих людей вокруг виллы.

Что же, в конце концов это даже хорошо, что русский у Прайса, а не в тюрьме. Потом он не сможет жаловаться на плохое обращение. Этот Прайс соображает на несколько ходов вперед, не то что американцы!

Роджерс поморщился. Неприятное объяснение с Девоном все-таки состоялось вчера вечером, на нейтральной территории, на пляже.

Резидент ЦРУ обвинял его в том, что он скрывает письмо покойного Смита.

— Вы нарушаете нашу договоренность! — говорил он, и лицо его было краснее помидора. — Но это не шахматы, дорогой коллега. И если вы рассчитываете на этот раз сыграть конем и выкинуть из игры заодно и нас, то вы просчитаетесь. Письмо Смита — это оружие и против вас. Хотите ли вы или нет, мы с вами связаны одной веревочкой, и красные оттанцуются за испытания на плато Грос не только на Штатах, но и на старушке Англии.

Огромные волны с грохотом обрушивались на песок, заглушая их голоса. Резко кричали чайки. Ветер хлопал циновками — крышами купальных кабинок. Пляж был грязен и пуст.

Роджерс молчал, давая выговориться американцу, и с наслаждением вдыхал влажный соленый воздух. Потом, когда Девон замолчал, заговорил он:

— Так вот почему вы нарушали нашу договоренность, а? Дружба дружбой, а денежки врозь?