Окаянный груз - Владислав Русанов

– Хорошо. Но я бы еще и под зад коленом бы…

– Меньше болтай! Дальше!

– Во-вторых, убейте нас на рассвете.

– Время выгадать хочешь?

– Да просто солнце последний раз увидеть…

– Хорошо. Обещаю. Слово чести.

– Верю. В-третьих, не вешать нас и не топить. Это последнее условие.

– Не вешать и не топить? Хорошо. Козма?

– Да, мазыл Тоадер!

– Слышал?

– Так точно!

– Запомнил?

– Так точно!

– Перережешь горло. Каждому. Сам. Молодым не доверяй – напортят.

– Слушаюсь!

Командир угорцев прищурился, подкрутил ус:

– А теперь слушай мое условие, пан Юржик.

– Слушаю.

– Ежели наврешь или по ложному следу отправишь, считай, не было нашего договора. Перед Гредзиком извинюсь и попрошу вами заняться. Поверь, лучше бы тебе не врать.

– Я постараюсь.

– Я надеюсь. Говори.

Ендрека опустили на прежнее место, и он, не веря своему счастью, тупо глядел в темноту, краем уха улавливая обрывки фраз пана Бутли.

– Гоните прямо по этой дороге… К хоровскому тракту… Телега запряжена парой – рыжий и гнедой коньки… В охране два человека…

«Что он морозит? – подумал медикус. – Откуда может знать про хоровский тракт? Может, они удрали назад, к Выгову? Хотя нет. Если бы к Выгову, рошиоры их раньше схватили бы, чем нас».

– Один кругломордый, волосы русые, годов сорок. Кличут Мироедом. Саблю в руках держит, как сковородник. Второй – Квирын. Усы бурые, на висках седой, щеки впалые, малость сутулится. С саблей не в ладах, но из арбалета может засветить – мало не покажется. С ним осторожнее…

– Не учи. Дальше…

– А что дальше? Все. Теперь все от ваших и ихних коней зависит. Кто шустрее, тот и выиграл.

– Ну, как скажешь, пан Юржик. Тебе нет выгоды брехать… Митрян, Гицэл! Седлайте коней. Гоните по этому проселку до хоровского тракта. После на Хоров. До рассвета телегу не сыщете – вертайтесь. Мы с паном Юржиком по-иному поговорим. Козма!

– Слушаю, мазыл!

– Этих в дом. И стеречь пуще королевского венца.

– Будет исполнено.

Тоадер развернулся на каблуках и зашагал прочь. Ендрек с паном Бутлей перестали его интересовать. По крайней мере, до восхода солнца.

– Ну что, вставайте… – Козма осторожно, совсем без злобы, толкнул Ендрека ногой в бок. Что за человек? Только что прирезал тяжело раненного, беспомощного Хмыза. Убил буднично, как кметь колет свинью или режет барана.

– Встанешь тут с вами, – огрызнулся пан Бутля. – Все бока отлежал.

– Вот заодно и разомнешься… – Козма поддержал поднимающегося пана Юржика под локоть.

– Лучше б развязал.

– Ага. Ищи дурня.

– Да ладно. Куда я денусь? Вас же десятка два.

– Если мазыл Тоадер прикажет, развяжу. А так – нет.

– Вот ты какой… Занудливый. Ну, хоть бы спереди руки связал, что ли… До ветру хочется – невтерпеж. Ты мне, что ли, гашник развязывать будешь?

Козма сплюнул в пыль:

– Ищи дурня.

– Ну так перевяжи. Свяжи спереди. Жаль, я еще одно условие Тоадеру вашему не поставил…

– Это еще какое? – Козма поднял Ендрека. – Стой, малый! Стой, не падай… Так какое там условие?

– Горелка у шинкаря больно хорошая. Я бы с дорогой душой четверть ведра употребил бы. Все равно не усну до рассвета.

– Четверть? Да ну?

– А то! Легко.

– Брешешь…

– Кобель брешет. А я, замежду прочим, шляхтич в двенадцатом колене.

– А это ничего. Завтра утречком будешь покойник в двенадцатом колене. Да стой же ты, малой!

Козма встряхнул Ендрека и, отчаявшись удержать валящегося навзничь медикуса, крикнул своим:

– Эй, Вэсил! Иди-но сюды-но! Пособи!

Вэсил примчался едва ли не бегом. Видно, Козма был не простым рошиором, а не меньше урядника. Или как там зовется эта должность в Угорье?

– Держи его! Заморил, слабосильный…

Схватив Ендрека за плечи, Вэсил вдруг охнул и начал заваливаться.

– Ты что, сдурел?! – заорал возмущенно Козма и неожиданно осекся, согнулся, хватаясь за плечо.

Падая вместе с рошиором – Вэсил так и не разжал пальцев, вцепившихся в Ендрекову тарататку, – студиозус увидел торчащий меж пальцев Козмы самострельный бельт.

Пан Юржик присел так быстро, что не удержался на ногах и шлепнулся на спину.

– Наши? – одними губами спросил Ендрек.

– Похоже, – откликнулся пан Бутля.

А из лесу вылетали верховые. Поляна, на которой притулился шинок Лексы, не отличалась особой шириной – не разгонишься. Зато и спешенные угорцы не успели приготовиться к отпору, а над их головами засверкали сабли.

Десяток всадников, не меньше.

Пронзительный свист, как у разбойничьей хэвры, заметался между деревьями.

И тут же радостный уху малолужичан клич:

– Белый Орел! Бей-убивай!!! Шпара! Шпара!

– Войцек? – удивленно воскликнул медикус, пытаясь приподняться.

– Да лежи ты, дурень! – Пан Юржик толкнул его плечом. – Под шальной бельт угодить захотел?

Кличу богорадовского сотника вторили четверо шляхтичей на справных долгогривых конях:

– Беласець! Беласець и честь! Белый Заяц!!!

Неужели братья Беласци? Откуда? Им-то зачем чужая свара?

Надо отдать должное рошиорам, они не сбились в напуганное стадо, а оказали яростное сопротивление.

В особенности мазыл Тоадер.

Кривая сабля его порхала в руках, как легкий мотылек над капустным полем. Конь налетевшего Беласця – кажется, Цимоша, точнее Ендрек не разобрал – получил острием по храпу, заржал, взвился на дыбы. А рошиор жалящим ударом разрубил всаднику ногу и нырнул в толпу.

– А ну-ка, помоги его перевернуть, – едва слышно из-за шума схватки попросил пан Бутля, кивая на безжизненного Вэсила. – Ножик вытяну, развяжемся…

Ендрек посторонился, но тут сверху донеслось:

– Я тебе вытяну!!! – Козма навис над паном Юржиком, замахиваясь саблей. – Обдурил-таки, хорий выкормыш!!!!

Но ударить рошиор не успел. Вжикнула чья-то сабля, и медикус с оторопью увидел, как отделяется от плеч голова. Первый раз в жизни! И с удивлением подумал про себя, что устал удивляться и пугаться. Интересно, на сегодня или вообще на всю жизнь?

Он поискал глазами, кто же завалил угорца, и понял, что пугаться еще не разучился.

Пан Гредзик небрежно взмахнул саблей, стряхивая прилипшие к лезвию капельки крови. На его лицо страшно было смотреть. Скорее не лицо, а кованая личина. Далекие предки зейцльбержских рыцарей, приплывая с севера на узких многовесельных ладьях, оснащали шлемы такими уродливыми металлическими масками – для вящего страху жителей побережья, которое они грабили, а затем там обосновались жить.

Пан Цвик пнул упавшего рошиора. Сказал с расстановкой:

– Они – мои!

Улыбнулся. Если улыбка мазыла Тоадера напоминала оскал волка, то здесь живо представлялся бешеный пес. Даже струйка слюны в уголке рта. Всклокоченные волосы и заросший густой щетиной подбородок.

– Ты, Юржик, первый. Задолжал я тебе. Не припомнишь?

Он поднял левую руку с распоротым рукавом жупана. Не так давно его куснула сабля Юржика. В той самой схватке в шинке, что предшествовала их пленению.

– А студиозус потом… Сволочь глазастая! Я его как колбасу рубить буду, помаленьку, полегоньку, по чуть-чуть…

Медикус скорее почувствовал, чем заметил, что пан Бутля наконец-то завладел ножом. Да что толку? Отбиться связанными руками он все равно не сможет.

Гредзик ударил.

Юржик откатился и двумя ногами разом ударил его в колени.

Промахнулся! Или Гредзик отскочил. Какая разница?

Предатель ударил еще раз.

Кажется, зацепил по ноге. Пан Бутля охнул, но все-таки попытался вскочить. Кувыркнулся через голову назад, но подвернул стопу и упал на колени.

– Ага!

Гредзик занес саблю для последнего удара…

Студиозус сперва не понял, что же произошло. Смазанная тень, продолговатая, словно веретено, пронеслась над головой коленопреклоненного шляхтича. Послышался глухой звук удара, будто туго набитый старым хламом мешок с чердака уронили, и Гредзик исчез.

Улетел? Испарился? Вознесся на небо?

– Ну, ты даешь, Лекса… – восхищенно проговорил пан Юржик.

Ендрек поднял глаза.

Над ним возвышалась великанская фигура шинкаря. Прятался ли он от рошиоров или они попросту не обратили внимания на сугубо мирного хозяина шинка? Однако нельзя не признать, что появился он вовремя.

В руках, вернее, широченных лапищах Лекса сжимал огромную дубину. Похоже, на ее изготовление пошел цельный ствол молодого дубка. Мочуга! Так она называется. Раньше Ендрек только слышал об этом оружии. А ведь былины и предания повествовали о героях, способных коня убить с одного удара и запросто обламывавших рога дикому быку – туру.

– А я чо, я ничо… На Господа надейся, а имей сто друзей…

– «Ничо» он, – рассмеялся Юржик. – Я ж думал – мне конец, дубина ты стоеросовая!

– Я тоже думал, потому и подоспел… того-этого…

Шинкарь осторожно, как живое существо, уложил дубину наземь. Двумя взмахами ножа избавил пана Юржика от пут. Повернулся к Ендреку.