Ведьма в Царьграде - Симона Вилар

Луна опять скрылась за облаком, потом вновь появилась – и все вокруг засияло. Малфрида увидела впереди выступающие из моря выгнутые, будто гигантские рыбины, острова. Нос лодки разрезал волну как раз в их направлении.

– Мы туда плывем? – спросила она.

Не ответили. И Малфрида опять сжалась, засунула руки в рукава рясы, будто зябла.

Первый остров они миновали, но дальше снова высилась гигантская глыба острова. Можно было даже различить, как светлеющая пеной волна набегает на пустынное песчаное побережье. А справа все так же проплывали высокие берега чужой враждебной державы, где почитают Христа. Казалось, что острова – такие же холмистые и поросшие лесом – просто часть этой державы, только унесенные волнами в море.

– Тебе не стоит волноваться, – все же обратился к беглянке монах-древлянин, когда они стали подплывать к одному из островов. – Говорил же, друг за тобой послал. Он ждет тебя уже давно. А с ним тебе ничего не будет угрожать. Это так же верно, как истинная вера.

И он перекрестился.

Они подплывали. Малфрида смотрела на высоко вознесшийся над островом пик, сердце ее сжималось…

А ведь ничего страшного, по сути, не происходило, ничто не тревожило взора. Лежащие на берегу лодки, выступающие далеко в море причалы, какие-то строения на побережье над скалистыми обрывчиками, а в них – отсветы огней, уютно отражавшиеся в воде.

Пришвартовались. И пока бородатый детина возился со снаряжением лодки, молодой древлянин выбрался на дощатый настил причала, протянул ведьме руку. Она ступила за ним, прошла на берег острова, огляделась. Тихо. Воздух был легкий, пахло приятно – хвоей и сладким ароматом цветов, перемешанным с запахами водорослей под молом.

Стояла глухая ночь, людей не было видно. Никакой охраны, никого. Свет мерцал только в расположенной неподалеку башенке, но оттуда никто не появился, и они прошли незамеченные, оставив крепкого монаха возиться с лодкой.

– Не вихляй бедрами, когда ходишь, – несколько грубо приказал древлянин. По голосу чувствовалось, что он все же нервничает. – Ступай широко, будто ты мужчина. И не озирайся. Вон за нами из башни смотрят, заподозрят что – не отвяжемся.

Сам же он поднял руку, помахав кому-то во мраке.

Они шли долго. Малфрид у переполняло теперь не волнение, а любопытство. Хотелось только быть уверенной, что соплеменник все же не отдаст ее катам. Да он бы и не спасал ее от людей патриарха, если бы задумал дурное. Малфрида знала, что монахи почитают своего главного, а этот белобрысый как бы пошел против его воли. Спасал зачем-то.

Они миновали селение, какие-то схоронившиеся за глухими стенами усадьбы. Через заграждения свисали ветви со сладко пахнущими цветами, под ногами поскрипывал гравий. Где-то залаяла собака. Обычный людской мир.

Вскоре они оказались в пустынном месте, тропа уводила все дальше в гору, пока не привела на холм, заросший сосновым лесом. Здесь было тихо, сквозь раскидистые игольчатые ветви просачивался лунный свет. Между деревьями виднелась находящаяся внизу бухта, за светящимся под луной морем выступали берега византийского побережья. И отчего-то в этой тиши стало легко на душе.

Древлянин, остановившийся неподалеку, переводил дыхание после крутого подъема. Молодой был, но хилый, дышал с присвистом. Все еще с одышкой сказал:

– Чувствуешь, какое вокруг благолепие? Сколько тут живу, а все на душе хорошо.

Малфрида постаралась понять, что это такое – благолепие? Но тут какой-то звук заставил ее резко оглянуться. Словно удар колокола. По привычке по спине пошли мурашки, как будто иголочками закололо. Но это была не та прежняя ломка, гнувшая ее, когда она слышала звон колоколов. Хотя теперь она отчетливо рассмотрела за деревьями строения монастыря: светлые стены из камня, массивная церковь, прорезающие мощные стены узкие проемы окон, округлый купол сверху, увенчанный крестом.

– Это ударили в било[134], – произнес древлянин и перекрестился. – Скоро служба… Всенощную запоют.

В его голосе угадывалась радость. Малфрида же напряглась. Неужели этот святоша решил привести ее в обитель?

И все же пошла за ним. Они поднялись немного вверх по выложенной камнем лестнице с широкими ступенями, но двинулись не к воротам монастыря, а вдоль каменной стены, окружавшей его постройки. Здесь вилась небольшая тропинка, которая вскоре стала уводить куда-то в сторону, в лес. И опять они долго шли под соснами. Малфрида обрадовалась, когда отдаленное пение монахов осталось позади, звучало все тише, пока его совсем не стало слышно.

Наконец они оказались на поляне среди пустынного соснового леса. В лунном свете показался довольно большой дом, сложенный из огромных камней, вокруг шла невысокая, не больше человеческого роста, ограда, тоже каменная. В ней имелась калитка, куда и постучал монах.

– Отче, открывай! Свои.

Малфрида только подивилась, что он не перешел на ромейский. Но и ответили ему через время понятно:

– Ты, чадо? Получилось у вас?

– Как ты и велел – все сделано. Со мной чародейка. Удалось увести ее от беды.

Последние слова он произнес, когда калитка уже отворялась. Малфрида увидела перед собой рослого монаха в островерхом, накинутом на лицо куколе. В тени черт было не разглядеть, только светлела длинная седая борода, струившаяся по темной рясе. Луна очерчивала силуэт встречавшего, он был неподвижен, но Малфрида ощутила на себе его пристальный испытующий взгляд. Ей стало не по себе, и она невольно поискала на груди оберег. А еще… вот странно… показалось, что она как будто уже слышала этот спокойный, глухой голос с властными интонациями.

– Отче Евсевий! – негромко произнес приведший Малфрид у древлянин. – Отче, как мне теперь?

Тот, кого назвали Евсевием, медленно повернул голову. Лицо его все еще оставалось в тени клобука.

– Ты хорошо справился, Исаиа. Благодарю. Теперь можешь идти на свои послушания, брат. До обедни ты мне не понадобишься.

Сам же повернулся и пошел к дому – высокий, но сутулый, явно немолодой, однако величавый. Ступал он медленно, опираясь на посох, за ним по тропинке тянулась его темная длинная тень.

Малфрида постояла какое-то время, потом осторожно двинулась к дому, где Евсевий оставил приоткрытую дверь. Внутри теплился огонек, будто приглашая войти. И ведьма прошла к монаху. Огляделась.

Сперва была тесная прихожая, на лавке у стены стояла деревянная кадка с водой, на другой лавке – расстеленная овчина. Дальше – арка прохода, куда удалился священник Евсевий, там помещение просторнее, освещенное золотистым светом двух высоких свечей. Свод невысокий, вокруг голые каменные стены, земляной пол, покрытый плетеными циновками. В углу – узкое деревянное ложе с плоской подушкой, покрытое темным шерстяным одеялом, у полукруглого окна стол и стул, у стены небольшой шкаф с книгами – вот и все убранство жилища. А еще Малфрида увидела икону Богородицы с лампадой в углу. Ведьма враждебно посмотрела на нее. Не забыла еще, что с ней при иконах-то делается. Но сейчас, когда в ней не было чародейских сил, она ничего не почувствовала. Просто смотрела на темный лик Божьей Матери, удерживающей перед собой младенца Христа.

– Кириотисса, – проследив за ее взглядом, сказал монах. – Это означает всемогущая, владычица.

Его голос по-прежнему казался знакомым… Где Малфрида могла его слышать?

– Кто ты, человече? – спросила она негромко. – По речи сужу, одного племени мы. Но древляне всегда гнали христиан. А ты тут… Как такое вышло?

Он медленно повернулся, выпрямился – и свет упал на его лицо.

У Малфриды вдруг стало сухо во рту, горло сдавило. Из-под темного монашеского куколя на нее смотрели светящиеся, почти белые глаза. Это было так жутко… Но и узнаваемо. Только раньше ведьма не помнила, чтобы в глубине этих светлых, будто слепых, глаз были зрачки. Теперь же черные точки зрачков были направлены прямо на нее.

– Вот как нам довелось свидеться, девочка моя, – негромко молвил кудесник. Ибо ранее, когда Малфрида училась у него в древлянских лесах, он был чародеем.

– Великий Никлот!..

Неожиданно ослабев, она прислонилась к стене, смотрела в эти светящиеся под темным куколем светлые очи с темными зрачками. Эти глаза казались и нелюдскими… и ставшими почти человеческими.

– Никлот! – повторила ведьма побелевшими от напряжения губами.

Пораженная, она не могла шелохнуться. Никлот глядел на нее, и ей казалось, что эти мгновения тишины заполнены только глухими ударами ее сердца и едва слышным дыханием, вырывавшимся из ее сведенного горла.

Никогда, ни в каких видениях, гаданиях или просто помыслах Малфрида не могла представить, что может таким встретить своего учителя колдовства. Ибо давным-давно – так ей казалось – в какой-то иной жизни, когда она только постигала свою колдовскую силу, волхв Никлот был ее наставником, помогал понять живущие в ней силы, учил управлять ими и колдовать. Жил он тогда в глухой древлянской чаще, слыл верховным волхвом, и говорили, что сила его такова, что перед ней склоняются самые мудрые ведуны; даже непримиримая к людям нежить подчинялась силе могучего чародея, живущего так долго, что даже глаза его выцвели до белизны. Все почитали Никлота, считались с его волей и решениями. Но однажды верховный волхв пропал. И никто, даже самые знающие ведуны, не могли сказать, куда делся великий чародей. Он исчез, словно никогда его и не было, а следы его растворились, сгинули. И сколько бы ни ворожили, не могли разгадать его загадку. Тогда-то и решили, что чародей Никлот сам захотел уйти и наложил заклятие, не позволявшее проследить его путь.