Орден для Поводыря - Андрей Дай

Есть, правда, еще один вариант. А что, если "мина" заложена не под меня, а под будущего наместника? Что если наш дипломат намерен перебраться в столицу? Ходили слухи, что Государь был весьма недоволен попустительством генерал-лейтенанта неожиданной общественной поддержке какого-то ссыльного. Михайлова какого-то. Карбышев даже говорил, что генерал-губернатору пришлось посетить Александра I лично, чтоб оправдаться. Если что-то подобное случится и с приемником, сенатор Дюгамель будет выглядеть в глазах царя куда как лучше.

Но в этом случае, Александр Осипович должен, просто обязан как-то подсластить эту пилюлю. Закон жанра, знаете ли. ПолитИк. Делая гадость, нужно непременно улыбаться…

Мои предположения подтвердились уже вечером следующего дня, во время бала в честь помолвки Цесаревича с датской принцессой Дагмарой.

Нужно сказать, что я, со своей новой шпагой, пользовался на балу повышенным вниманием. В первую очередь конечно из-за того, что вообще явился с оружием, и уже потом – благодаря яркому цвету орденского темляка. У того же Фрезе на мундире присутствовали ордена и Станислава и Анны и даже Владимира – все рангом куда выше моей несчастной "клюковки". Только ее, мою ненаглядную, дают за воинские подвиги, а свои звезды горный начальник получил, исправно делясь награбленным из государевых карманов.

Тем более, что в Барнаул с генерал-губернатором прибыло достаточно много армейских офицеров, и их уважительное отношение к моему значку на эфесе, вольно или невольно, передалось и остальным.

— …Да и можно ли не желать счастья и благословения Божия, — между тем вещал Дюгамель, открывая бал, — такой любезной чете, как наш Цесаревич Николай Александрович и возлюбленная его невеста. Первый и телом благолепен, и душою благосветел, как ясный месяц; а последняя, как я слышал, прекрасна лицом и сердцем, как и заключено в имени ее, кое с датского языка переводится – Утренняя Звезда.

Фон Фелькерзам первым принялся отбивать ладони в аплодисментах. А там и остальные охотно, даже с каким-то яростным энтузиазмом, подхватили.

— Однако же, соединение двух дорогих нам сердец не единственная радость сегодня. Как нельзя вовремя, буквально днями, получил я подтверждение Высочайшего благоволения к трудам здесь присутствующего и хорошо нам всем известного Томского гражданского губернатора…

Толпа зашумела. Фрезе вскинул брови и оглянулся на меня через левое плечо.

— Да-да, господа! Я не оговорился! Высочайшим Манифестом велено мне было объявить о том, что с двадцать первого ноября сего года, в честь Введения Пресвятой Богородицы, действительный статский советник Герман Густавович Лерхе назначается губернатором Томской губернии…

Неожиданно громко барон рявкнул "ура". Несколько офицеров и дворян, не посвященных в нюансы отношений сибирских начальников, его поддержали. Но в общем, приветствие вышло не слишком громкое и дружное.

— С присуждением… — Дюгамель пытался перекричать шум, и это ему удалось. Командный голос, все-таки. — С присуждением господину Лерхе ордена Святого Станислава третьей степени!

Вот теперь возгласов стало куда больше. Я уже не говорю о моем Герочке, разразившегося настоящим радостным воплем, к счастью никем кроме меня не слышимым. Только, в отличие от внутреннего меня, остальные просто недоумевали. Шутка ли – получить орден всего за полгода службы…

Генерал-губернатор первым подошел меня поздравить. Потом Фелькерзам, и уже после не слишком радостные горные начальники. Если бы Дюгамель ставил перед собой цель поссорить меня с Барнаульскими чиновниками, лучшего способа было бы и не придумать. Но и теперь, когда наша взаимная нелюбовь с Фрезе не была ни для кого секретом, этот демарш произвел нужное впечатление. В любом случае, были продемонстрированы и благоволение ко мне Государя и всесторонняя поддержка его наместника. Ни о каких улучшении отношений с горными командирами теперь не могло быть и речи.

Тонкий ход. Прямо-таки – римский. Разделяй и властвуй! И не только в отношении Фрезе с приспешниками. Со ставленниками конкурента генерал-губернатора, генерал-лейтенанта Панова у меня тоже намечались неприятности. И единственный шанс одним махом разрубить этот узел противоречий – это обзавестись не просто значительным, а безусловным покровительством в столице. Стать третьей, или даже четвертой, если считать администрацию АГО, стороной в сибирской политической игре.

Такой вот, блин, неоднозначный подарок. Недооценил я старого, обрюзгшего омского наместника. Подставил под будущие неприятности, тут же взял под крыло и рассорил со своими противниками. И все это одним махом! А я-то себя этаким монстром интриг считал. Думал, мое искусство подковерной возни образца начала двадцать первого века, ставит меня теперь и здесь в исключительное положение…

В общем, глупо я себя чувствовал. И эта подстава в подставе меня просто бесила. Плохо мне сделалось и одиноко. Сил не было терпеть. Смотреть в эти лицемерные рожи, улыбаться и жать протянутые руки. И слышать рассерженное шипение жен горных начальников.

— Ступайте уже, Герман Густавович, — скороговоркой проговорил столичный ревизор, едва прикасаясь фужером с шампанским к моему. — Ступайте. Я скажу, что вам стало не хорошо от волнения…

Я его послушался. И сбежал. Дождался лишь того момента, как внимание публики переключилось на кого-то другого, и покинул это, едрешкин корень, высшее общество. К Карине поехал. Захотелось вдруг человеческого тепла. Знал, умом понимал, что вся ее ко мне любовь на чине моем держится и на деньгах, и все равно отправился. Просто не к кому больше было…

Паровозы

Через Волгу моста не было. Он пока никому не был нужен. Нижний-Новгород – самая восточная железнодорожная станция в Империи. Пока переезжали Великую реку, пока тащились узкими улочками торгового города, огибали приземистый нижегородский кремль, я едва мог унять отчаянно бьющееся сердце. Сейчас, вот сейчас я увижу то, к чему стремлюсь, что хочу с опережением в двадцать лет построить у себя в губернии. Чудо современной логистики, явление перевернувшее представление о Сибири, как о колонии. Железная дорога!

И! И вот он. Вокзал. Длинный, с высокими, в романском стиле, окнами, с колоннадой у главного входа, обязательными часами и высоким шпилем с флагом. Символ прогресса и развития. Порт для сухопутных кораблей…

Отправил Артемку узнать на счет билетов в Москву. Первый класс для нас с Асташевым и третий для всех остальных. Дал деньги. Старый золотопромышленник даже не вздрогнул, не потянулся к карману за ассигнациями. Все правильно. Первое правило богачей – сэкономленные деньги – это заработанные деньги…

Ждать вестей от разведчика пришлось неожиданно долго. Казачок вернулся сильно потрепанным и, как ни странно, в сопровождении будочного полицейского. Тайна, впрочем, тут же была раскрыта. Моего денщика, совершенно ошалевшего от внутреннего убранства похожего на дворец здания вокзала, элементарно обворовали. Спасибо бдительному полицейскому – отловил воришку. Только не поверил Артемке, что у молодого казака может быть в карманах такая сумма…

Это небольшое приключение, тем не менее, вышло нам на пользу. Скучающий на посту урядник оказался прямо-таки кладезем полезной информации. Получив "за труды" рубль, он поведал, что ближайший поезд в Москву будет только на следующий день, что билеты можно купить в кассе, ближайшая гостиница находится через площадь, а почтовых лошадей положено сдавать на центральный почтамп… Разобрались, слава Богу.

Пришлось идти в вокзал вместе с денщиком. Будочник посоветовал. Сказал, что казачку могут билеты в первый класс в кассе и не продать. За мной, естественно, увязались двое конвойных. Так что в этот раз все прошло благополучно. Суетящийся народ с готовностью расступался, некоторые даже снимали шапки и кланялись.

Начальник станции на завтра обещал сообщить о готовности поезда к отправлению. Ни какого расписания не существовало, пассажирские составы отправлялись трижды в неделю по мере заполнения мест. Для Германа это было совершенно нормальным, а вот меня искренне удивило. Ладно мы – вполне не бедствующие люди и могли себе позволить подождать в гостинице, а что делать путешествующим третьим классом?

Люди спали прямо на полу вокзала. И ни кого, похоже, кроме меня, это не занимало. Для того и вокзал выстроили такой здоровенный, чтоб мужикам было удобно. Сервис, блин, такой… ненавязчивый.

Ох, отвык я от таких скоплений народа. Вроде и не толкался, не пробивался сквозь толпу, а утомился. Далеко не так, конечно, как падавший от усталости фельдъегерь, умудрившийся добраться до Барнаула, следуя левым берегом Оби. Сделавший огроменную петлю, но доставивший мне четырнадцатого ноября, на следующий после памятного бала день, Высочайшее повеление – к Рождеству Христову непременно быть в Санкт-Петербурге. У меня оставалось чуть больше месяца на дорогу длинной почти в четыре тысячи верст. Время рвануло вскачь…