Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

Уже стоя на трапе, Паола отдавала капитану последние распоряжения, касавшиеся, насколько я мог понять, сообщений, поступающих по факсу. Мальчик поедал её глазами, время от времени косо поглядывая на меня, я в ответ строил презрительные гримасы и вёл себя хуже некуда; в общем — всё было нормально. До того момента, пока за невысокой оградой, окружавшей территорию порта, не затормозила машина. Из неё поспешно выскочило несколько разновидностей «синьоров», в которых я намётанным глазом мгновенно опознал полицейских. Мне это почти всегда удаётся, но особенно точно я угадываю этих ребят, когда они вылезают из автомобиля с надписью «Полиция». Согласитесь, ошибиться почти невозможно.

Вновь прибывшие быстрыми шагами приближались к нашей красавице «Джульетте», не обращая никакого внимания на все прочие причалы. Если это были не гости, то я ничего не понимаю в гостях. На всякий случай я спустился пониже, по возможности прикрывая своим телом Паолу.

Подойдя к яхте вплотную, они перестроились в боевой порядок. То есть — двое помоложе отстали, а старший и, видимо — главный вышел на первый план. И замер, не дойдя до трапа нескольких метров. Вид у него был весьма заурядный, я бы даже сказал — вполне полицейский вид: несвежая белая рубашка, галстук с жирным пятном, опущенный, по случаю жары, на уровень третьей пуговицы, неаккуратная смуглая плешь и профессионально-едкий взгляд. Так и хочется стукнуть, ей-ей.

— Синьорина Бономи? — утвердительно спросил он, едва удостоив меня беглого взгляда и сосредоточив всё своё внимание на Паоле. Зато двое других «мальчиков» очень профессионально держали меня в поле зрения, бдительно следя за каждым движением.

— Да, — холодно ответила Паола, глядя на него сверху вниз. — Что вам угодно?

Чтобы понять эту часть диалога, моих знаний итальянского ещё хватало. Но и только. Из ответной речи до меня дошло только имя этого синьора. Зато какое это было имя!

— Комиссар Каттани, — и какая-то абракадабра на итальянском. Однако…

— Простите, комиссар, — я абсолютно невежливо встрял в этот монолог, — а Дик Трейси, случайно, не из вашего участка?

Ну не смог я удержаться. Услыхав его фамилию, ставшую знаменитой после километрового итальянского сериала, и соотнеся мужественную физиономию Микеле Плачидо с этой затрапезной личностью, я поневоле начал давиться от смеха. Его, беднягу, просто перекосило от злости. Я явно оказался не оригинален в своих ассоциациях.

— Это кто такой? — рявкнул он, старательно избегая моего взгляда. Паола пожала плечами:

— Это мой знакомый. Он француз.

— Стефано! — обернулся «киногерой» к одному из своих помощников. Отданный им приказ в переводе не нуждался. «А проверь-ка этого типа, Стефано!» Как-то так. И вновь он обернулся к Паоле: — Пройдёмте, синьорина.

Я посмотрел на неё, совершенно не представляя, что делать дальше. Она слабо улыбнулась и быстро произнесла:

— Всё нормально, Андре. Только не уходи с яхты. Я найду способ известить тебя. Если меня… задержат, отплывай в Рим. Там мы встретимся. В моей каюте фотография — пожилая женщина. На обратной стороне — адрес. Я… ты нужен мне, Андре.

— Ты прелесть, Паола. Удачи тебе.

Она развернулась и, «не заметив» руку комиссара, решившего ей помочь, сошла с корабля. А меня уже вовсю атаковал Стефано, наглый и потный, что довольно редко случается с южанами.

Мои документы были изучены досконально. Этот вонючий здоровяк их только что на вкус не попробовал. Но, увы. Ничего криминального в личности Андре Дюпре не обнаружилось, придраться парню было решительно не к чему. А прихватить с собой ещё одного клиента, после того как им досталась такая «рыбища», как синьорина Бономи, — нет, это уже перебор. Так или не так, но, грубо бросив мне паспорт и посоветовав держать «свой поганый язык засунутым в собственную задницу», Стефано бегом присоединился к своим коллегам. И через минуту они отъехали. Увозя с собой Паолу. А я остался одиноко стоять на палубе.

Ужасно захотелось курить. Я начал было шарить по карманам, но в джинсах и футболке их практически не было, равно как и сигарет. Всё осталось в жилете. Я обернулся. Капитан стоял рядом и смотрел на меня с откровенной враждебностью. Сопляк.

— Какие указания оставила вам синьорина Бономи? — спросил я жёстко, игнорируя его неприязнь.

— Следовать вашим указаниям, — коротко ответил капитан. Я кивнул.

— Трап поднять, на борт без моего разрешения никого не пускать. Ожидать дальнейших распоряжений. Ясно?

Он что-то пробормотал.

— Не слышу?

— Я понял вас. Синьор…

— Месье Дюпре, — подсказал я. — Идите. И пришлите стюарда, пусть принесёт сигареты.

Я сидел на небольшой деревянной скамейке, пристроенной на корме, курил, тупо смотрел в воду. Плевал в неё, если уж быть до конца откровенным. За этим глубокомысленным занятием меня и застал появившийся откуда-то сзади капитан.

— Месье Дюпре? — позвал он голосом нейтральным до отвращения.

Я обернулся. В руках у него была чёрная трубка сотового телефона. И он протягивал её мне:

— Это вас…

— Паола? — Я соскочил со своего насеста и вырвал у него трубку. Парня аж перекосило.

— Нет. Какой-то мужчина. Француз. Он не назвал себя.

Я осторожно приложил к уху телефон. Одни боги ведают, что я рассчитывал услышать, но то, что сказал мой невидимый абонент… Это вываливалось за рамки любой программы.

— Месье Дюпре? — У него был глухой голос и лёгкий, почти неуловимый акцент.

— Да.

— Давид находится в Риме. Вилла дона Кольбиани в Монтеротондо. Желаю успеха.

Я открыл было рот, собираясь о чём-то спросить, но — короткие гудки разорвали это странное общение. Странное, потому что мне показалось… да нет же, я был просто уверен в том, что голос звонившего знаком мне. Я знал этого человека и — не помнил его.

Паола позвонила вечером. Уже темнело, когда внезапно ожил лежавший рядом со мной телефон. Я вцепился в него, как утопающий в соломинку, чуть не уронил, чуть не сломал…

— Андре? — Она говорила быстро и тихо. — У меня очень мало времени, не перебивай и не спорь. Уходите на «Джульетте» в Рим, я прошу тебя. Помочь мне ты не сможешь, поэтому просто уезжай и постарайся дожить до нашей встречи. Я найду тебя… ты знаешь, где. Всё будет хорошо, я всё улажу. Полиция охраняет меня. Всё, я не могу больше говорить, до встречи, милый…

И опять эти короткие гудки. В ярости я швырнул лёгкое телефонное тельце о стену, мгновенно превратив его в бессмысленную россыпь всякой дребедени. Дьявол, это уже третий за один месяц! Схватил бутылку виски, отхлебнул прямо из горлышка. Какой там, к свиньям, режим… Спрыгнув с дивана, я направился наверх, в рубку. Доводить поступившие указания до сведения капитана. Пускай мальчик тоже повеселится. Не всё же мне одному…

Мне снился комиссар Каттани, гарцующий верхом на жирном, отвратительном борове, удивительно похожем на его коллегу, Стефано. Комиссар делал мне ручкой и посылал воздушные поцелуи. Следом за ними на маленьком трёхколёсном велосипеде ехал мрачный дон Кольбиани. Он укоризненно качал головой, а на его элегантном чёрном костюме красовалась исполненная во всю спину надпись: «Элвис — жил, Элвис — жив, Элвис будет жить». Всё это безобразие происходило на фоне заснеженной вершины Фудзи, у подножия которой расположился большой симфонический оркестр, с чувством исполнявший «Play Bouzouki». Дирижировал оркестром Виктор Викторович Стрекалов. Не уверен, но, по-моему, это был классический случай ночного кошмара. Проснулся я от того, что кто-то буйно ломился в дверь моей каюты, предусмотрительно запертую накануне. Одного взгляда на часы было достаточно, чтобы оценить позицию — джекпот, елки зелёные! Призовая игра! Каким-то чудом мне удалось проспать почти двенадцать часов и впервые за всё время пребывания в Италии нормально выспаться. Не иначе как наш «ковчег» заходил в экстерриториальные воды, на итальянской земле чудес не бывает. Но за всё в жизни приходится платить. Судя по громкому стуку, доносившемуся из-за дверей, кредиторы сами себя не помнили от нетерпения.

— Да. Слышу. Иду. Уже иду, — терпеливо бормотал я, уговаривая, в основном, самого себя.

Когда я, наконец, доплёлся до красивой дубовой двери, покрытой изящным резным орнаментом, накал страстей на той стороне достиг своего апогея. Странно. Уже не первый раз с этим сталкиваюсь. И почему все так уверены, что я буду срываться с места по первому их желанию? Чудные люди…

Однако то, что я увидел, открыв дверь, разом стряхнуло с меня остатки сна вместе с тягой к философствованию. Бледность на лице капитана проступала даже сквозь смуглую от природы кожу.

— Я знал… я знал, что это не кончится добром, это вы во всём виноваты, вы, из-за вас!