Исповедь Зеленого Пламени - Наталия Мазова

Белый зверь золотоглазый, ты моей добычей станешь…

Кружась, из-под вскинутой руки замечаю упорный взгляд цвета стали, не отпускающий меня. Лорд Онхэо — я знаю имя, он уже уводил меня дважды. Черный атласный плащ распахнулся, открывая цепь с сияющим на черном фоне алмазным полумесяцем. Ненавижу…

После моего позорного удирания по крышам в разодранном платье (слава богам, в тот день я оделась не в зеленое!) другого урока мне не понадобилось. Будь ты хоть лорд, хоть рыцарь, хоть черт с рогами — теперь у меня для всех один порядок: две-три строфы на ухо, и спи-отдыхай… без меня. Что приснится, то и твое, а я… э-э… честная женщина.

Опрокинется чашей небосвод,

Полночь наземь каплю вечности прольет,

И падет мне в ладони звезда

Вмиг, когда

я пойду по следу…

Импульс внезапности — так я это называю. Нечто равнозначное толчку в спину, нервному шепоту: «Вот оно!!!» Я привыкла к такому во время своих уличных выступлений — не собьюсь в танце, никто даже не поймет, что я сосредоточена на чем-то постороннем… Просто цветовое пятно, вот только еще одного почти немыслимого здесь цвета — ярко-голубого с отливом в бирюзу.

Щиты давно уже никто не поправляет, ему удалось войти без приветственного грохота… стоит в дверях неподвижно, и в глазах его разгорается огонек интереса — это он меня заметил. Мне не надо ничего объяснять, я давно уже идеально настроена на него, как приемник на определенную частоту. И все же… совсем другим представляла я его по сохранившимся текстам и единственной записи голоса, сделанной еще самой Ланнад на один из ее легендарных двухсот кристаллов.

Высокий, да — но неожиданно тонкий, худющий, как я сама — и в то же время очень сильный, хоть это и не бросается в глаза. А волосы у него — вот это да! — цвета темной меди, длинные пряди вьются по плечам, лезут на глаза, не схваченные ни обручем, ни повязкой. И кожа очень светлая, как у всех рыжеволосых, а глаза серые и тоже с отливом в бирюзу, как бутылочное стекло (тот, кому подобное сравнение покажется неизящным, видно, никогда не видал вживе таких глаз). Вряд ли можно разглядеть все эти подробности во время движения — но я-то разглядываю внутренним зрением.

Он мог бы быть потрясающе красив по меркам любой Сути — но многовековая усталость пополам с тоской, или еще что-то, чего я не умею назвать, отметила своей печатью это лицо, словно смазав его черты, легла тяжкой ношей на плечи, лишив королевской осанки… Сломлен, и давно сломлен, но («как и у Флетчера!» — болью толкается в виски) сила его все еще не умерла!

Взгляд его рассеянно блуждает по залу, но упорно возвращается ко мне, и я потихоньку выхожу из транса и собираю в комок всю свою энергию — все, преамбула кончилась, начинается серьезная работа.

Как хорошо, что уже конец очередной песни! Умница Хейти, она прекрасно понимает, что передо мною «объект», и немедленно мне подыгрывает:

— Прошу прощения, братья-Волки, но на сегодня все. Я и так уже голос сорвала, — и, обводя зал задорным взглядом: — Так что налейте-ка вашей сестре за труды кружечку бесплатно.

— Хэй, и мне, — подключаюсь я. — Я тоже заработала.

— Ну если она больше не будет петь, то тебе незачем здесь задерживаться, — неожиданно рассекает гул голосов звучный баритон Онхэо. — Допивай свою кружку, и пойдем!

До чего же не ко времени! Ну вот какого, спрашивается, хрена он влез туда, Где не предусмотрен? Я оборачиваюсь на голос с наигранно ленивым видом, чтобы ответить в духе «я еще не твоя собственность» — и тут…

Неужели на этом лице я только что видела рассеянность и безразличие? Мгновенно преобразившись, Он делает шаг в круг света и становится рядом со мною.

— Постой, — Его ладонь нерешительно касается моего плеча. — Станцуешь ли ты еще, если сыграю я?

Мгновенно я узнаю голос с темно-зеленого кристалла, и все во мне так и переворачивается от этого последнего доказательства. Сама не понимаю, как мне удалось ответить небрежно:

— Ну что ж, давай сыграй… Только чтобы такое… степное все из себя. Я по-другому не танцую.

— А я именно такое и хочу, — наверное, Ему кажется, что Он улыбнулся, но я вижу гримасу боли. — Можно гитару, воин степей?

Со злорадством наблюдаю, как Онхэо недовольно морщится, словно вместо хорошего вина отхлебнул перестоявшей кислятины, однако молчит. Хейти уступает не только гитару, но и стул, но Он отказывается и опускается на одно колено на границе круга света — а я уже стою в его центре, и вся замираю от того, что вот, сейчас…

Из-за дальних гор, из-за древних гор,

Да серебряной плетью река

рассекала степи скулу…

Боги, боги, если вы и в самом деле есть! Да за что же мне счастье такое — здесь, в этом не слишком чистом кабаке под Тенью, танцевать под Его песню! Не сдержанная, чуть отстраненная манера Созидающих Башню — нет, мое, до глубины души родное, неистово, не щадя ни себя, ни тех, кто слушает, на последнем задыхающемся крике — околдовывая, завораживая, подчиняя себе… И меня тоже подчинив себе — и узнав в Нем старшего брата со своего Пути, я подчиняюсь радостно и самозабвенно, тоже не жалея себя, выкладываясь до конца. Наверное, ТАК я не танцевала ни разу доселе. Да и кто бы в мироздании смог двигаться под это, не вкладывая душу в каждое движение?

Но для меня окончательное растворение все-таки недостижимо — я обязана произвести на Него впечатление, а потому каждый изгиб моего тела и взмах руки, даже выражение лица, находятся под ослепительно жестким контролем — иначе и не скажешь. Я делаю почти недоступное простому человеку. Все-таки мой титул в Братстве — Жрица Танцовщица, и сейчас я впервые в жизни и вправду достойна его.

Еще яростнее, еще неистовее… Он словно решил выплакать, выкричать все, что наболело у меня в душе за эти полгода, но не умело вырваться наружу в столь пронзительных и совершенных строках:

Я хочу просто страшно, неслышно сказать:

Ты не дал — я не принял — дороги иной!

Золотой двойной гребень в моих волосах разжался и повис на одной из прядей. Не останавливаясь ни на секунду, даже не снижая темпа, я срываю его совсем и отбрасываю прочь неукротимым жестом — это должно произвести впечатление.

И в этом мире мне нечего больше терять,

Кроме мертвого чувства предельной вины…

Если уже после всего, под Тенью, Он способен такое слагать… Крик души сильного человека, внезапно осознавшего, что есть на свете сила превыше него. Всплыли в памяти слова мальчишки-Ученика, слушавшего Его запись вместе со мною: «Его голос — как обнаженный клинок…»

Ох, кажется, дело к концу… Голос Его постепенно замирает в бессильных повторах «… черной луны… черной луны…» — и вторя им, я кружусь все медленнее, оседаю все ниже, и одновременно с последним дрожанием струны падаю к Его ногам, постаравшись, чтоб мои рассыпавшиеся волосы накрыли их.