Лунный ад - Джон Кэмпбелл

Разобравшись с управлением, я поднял флаер в воздух и направил туда, где, по моему мнению, находился запад.

Ускорение практически не ощущалось. Земля просто прыгнула куда-то назад, и мгновение спустя город исчез. На экране загорелась карта, появились показания компаса. Сверившись с ними, я обнаружил, что двигаюсь на юго-запад, слегка подправил курс и увеличил скорость.

Внезапно раздался резкий звонок, и, помимо моего желания, машина поднялась и свернула на север. Впереди находилась гора. Увлеченный картой и компасом, я не заметил ее, но автоматика исправила эту оплошность. Обогнув гору, флаер остановился и повис в воздухе.

Повозившись еще немного, я разобрался с прокладкой маршрута и отметил на карте Сан-Фриско. Аппарат тут же устремился к цели.

Достигнув города, флаер повис в воздухе и издал низкое гудение.

Я посмотрел вниз.

Там толпились люди. Я впервые увидел людей той эпохи вживую. Это были маленькие испуганные человечки, низкорослые, с непропорционально большими головами. Тем не менее отвращения они у меня не вызвали. Больше всего поражали их глаза. Они оказались огромными, и в них чувствовалась сила. Однако эта сила спала настолько глубоким сном, что ей, похоже, уже не суждено было пробудиться.

Я перешел на ручное управление и посадил аппарат на землю. Едва я вышел из него, флаер снова поднялся и улетел — как потом выяснилось, на парковку, в общественный ангар.

Люди вокруг начали переговариваться между собой. Их разговор больше походил на пение. Неторопливо подходили новые мужчины и женщины, однако стариков среди них я не заметил, а молодежи было очень мало. Как потом выяснилось, среди горожан мало и детей.

Видите ли, на это были свои причины. Эти люди жили невероятно долго. Некоторые — почти по три тысячи лет. Потом умирали. Они не старели, и выяснить, почему же люди умирают, мне так и не удалось. Просто останавливалось сердце. Дети у них рождались крайне редко, и к ним здесь относились с величайшей заботой. В течение месяца в городе, насчитывавшем сто тысяч человек, рождался лишь один младенец. Человеческая раса постепенно становилась бесплодной.

Я говорил вам, что они ощущали себя безнадежно одинокими?.. Дело в том, что, шагая к своей зрелости, человечество уничтожило все жизненные формы, которые ему угрожали. Сначала бактерии, потом насекомых и, наконец, хищных зверей.

Природное равновесие нарушилось, но люди уже не могли остановиться. Получилось примерно так же, как с машинами: когда-то запустили и теперь невозможно выключить. Человечество начало губить все живое и уже не смогло остановить этот процесс. Им пришлось уничтожить всевозможные сорняки, затем многие безобидные растения. Затем травоядных — оленей и антилоп, кроликов и лошадей, которые, потеряв кормовую базу, принялись нападать на посевы.

В общем, процесс вышел из-под контроля. Очистив от микроскопических форм жизни воздух, принялись за воду. Поколение спустя море стало безжизненным. Людям это прибавило около полутора тысяч лет жизни.

В результате на Земле остался лишь человек да те организмы, которые он сохранил, — декоративные растения и некоторые домашние животные, столь же долго-живущие, как и их хозяева. В основном это были собаки. Собаки находились рядом с человеком за много тысячелетий до вашего и моего времени. Позже человек начал совершенствовать разум четвероногого друга. В древнем заброшенном музее я видел одного из таких псов. Его череп был размером едва ли не с мой. Эти собаки умели управлять небольшими наземными машинами, и люди устраивали для них гонки.

Затем человечество достигло окончательной зрелости. Этот период занял более миллиона лет. Человек двигался вперед столь чудовищными шагами, что собака перестала быть его спутником. Необходимость в этом четвероногом ощущалась все меньше и меньше. Когда прошел еще миллион лет и человечество подошло к упадку, собаки исчезли. Они просто вымерли.

И теперь последним людям, остававшимся в Солнечной системе, некого было сделать своими наследниками. Раньше, когда одна цивилизация погибала, на ее обломках поднималась другая. Теперь же не осталось ничего, кроме растений и человечества. Но последнее уже слишком одряхлело для того, чтобы сделать растения разумными и подвижными.

В течение миллиона лет человечество заселило другие планеты. На каждой планете и на многих спутниках жили люди. Но ко времени моего появления Плутон уже был оставлен, и люди помаленьку уходили с Нептуна, перемещаясь ближе к Солнцу и Земле. Кстати, большинство из них видели планету, подарившую им жизнь, впервые.

Едва выйдя из флаера, я понял, почему умирает человеческая раса. Я взглянул на лица этих людей и прочитал ответ. Их все еще великий разум, намного более великий, чем ваш или мой, лишился одной-единственной черты — любопытства.

Позже мне пришлось воспользоваться помощью одного из них, чтобы решить кое-какие проблемы. Видите ли, в пространстве и времени имеется двадцать координат, десять из которых в нашем мире равны нулю, шесть имеют постоянные значения, а четыре оставшихся представляют собой изменяющиеся, знакомые нам измерения. Это означало, что мне следовало производить интегрирование не третьего или четвертого, а десятого порядка.

Такая задача была свыше моих сил. Я не мог воспользоваться существующими математическими машинами, а машины моего времени за семь миллионов лет, естественно, обратились в пыль. Однако нашелся человек, согласившийся мне помочь. Его звали Рео Ланталь. Он в уме считал интегралы четвертого порядка с переменными экспоненциальными пределами. Однако занимался он этим, только если я его просил. Увы, ему тоже не хватало любопытства!..

А в тот день, когда я прилетел в Сан-Фриско, все это проявилось в полной мере. Люди смотрели на меня с интересом — еще бы, явился неведомо откуда странно выглядящий чужак! — и шли себе дальше. Они не испытывали любопытства! Человечество утратило его.

Впрочем, нет, не совсем! Они вроде бы интересовались машинами и звездами, но почти ничего не делали, чтобы удовлетворить свой интерес. Любопытство еще оставалось в них, но оно умирало. За шесть недолгих месяцев, которые мне довелось провести там, я узнал больше, чем они за три тысячи лет своей жизни среди машин.

Вы можете представить себе, сколь тяжкое ощущение это вызывало у меня? Я, человек, влюбленный в науку, видевший в ней спасение и возвышение человечества, любовался чудесными машинами, которых никто из них не замечал.

Эти люди попросту затерялись среди машин. Город казался им величественными руинами, возвышавшейся вокруг них громадой — чем-то непонятным, из века присущим этому миру явлением. В их понимании он не был кем-то создан; он просто существовал всегда. Так же как горы, пустыни и моря.