Марс пробуждается. Том 2 - Константин Волков

Радикальные технологии, а не поиск «органичной среды» — социальной, экономической, культурной — положат конец убийственной зависимости Анта от истощения природных ресурсов, культурной стагнации и нарастания энтропии с неизбежным охлаждением и гибелью планеты. Волков — «ракетный» романтик и убежденный технократ. Он считает, что технологии универсальны и одинаково эффективны независимо от культурных формаций, их применяющих, явно впечатленный пестротой этих самых «формаций», громко заявивших о себе после краха «белой» колониальной системы, подавлявшей «цветную» экзотику. Парад таких постколониальных «формаций» он имел уже возможность наблюдать в 1957 году на Международном фестивале молодежи, а в команде «шестерых искателей правды», как называет их сам автор, можно без труда опознать советских строителей, врачей, геологов и энергетиков, которых страна будет отправлять в 60-х на помощь Азии и Африке, испытывавших острый дефицит в технике и специалистах после ухода метрополий Запада.

Мир перестал делиться на Запад и Восток, мир грезил другими континентами, и в языке чернокожих марсиан можно расслышать как африканские, так и азиатские созвучия, бывшие у всех на слуху уже с начала с 50-х, после того как знаменитый Нкваме Нкрума стал первым чернокожим премьер-министром далекой африканской Ганы. Кстати, и в общественном строе Анта распознается этот большой «альтернативный континент»: как раз тогда в научно-популярной печати разгоралась дискуссия об «азиатском способе производства» — марксисткой по происхождению концепции, подрывающей железобетонную догму о классовой борьбе. Древнее общество Анта, так же, как и афроазиатское, не знает классовых конфликтов и основано на устойчивой социальной иерархии. Но одновременно это и высокоразвитое индустриальное общество. Не будь угрозы экологического коллапса, оно — несмотря на всю свою старорежимную и причудливую экзотику, почерпнутую Волковым из сверхпопулярной тогда страноведческой литературы — было бы близко к идеалу. Для того времени — явный парадокс. Но будет ошибкой считать, что Волков рисует здесь утопию. Его Ант просто адекватен духу эпохи, когда атомные реакторы возводились на тихоокеанских атоллах, а ракеты стартовали в космос из кубинских джунглей. Не зря Волков так удивляется сложным артефактам марсианского хайтека, которые уживаются в жилищах Анта с чудовищными фигурами древних марсианских богов. Научная фантастика очень скоро привыкнет к такой эклектике и даже сделает ее своим расхожим приемом. Но Волков — из другой эпохи. Он — чистый футурист, чье воображение держится на единственном усилии — реактивном, не знающем сопротивления среды, презревшем тягу традиции и привычки.

Ракета-среда — важная часть этой мифологии, у которой есть прямые прототипы в реальном мире, окружавшем Волкова. Ведь его страна владела невиданными технологиями, изменяющими суть вещей. Но если дать вещам быть тем, чем они есть, победит энтропия, а русское чаепитие навсегда останется чаепитием купцов Островского, а не чаепитием космическим: так волковский миф об Унаре, человеке-ракете, объясняет причину деградации Анта.

Общество Марса умирало не из-за классовых противоречий или издержек экономической эксплуатации. И даже не от технической отсталости. Нет, ракетная теория Волкова абсолютно футуристична. Легендарный Унар изобрел реактивный двигатель и построил корабль для полета в открытом космосе, мечтая долететь до «зеленой звезды» Тот (так марсиане называют Землю). Ему удалось достигнуть Фобоса, где его ракета потерпела аварию (кратер, оставшийся от взрыва ракеты, увидят участники марсианской экспедиции Яхонтова; интересно, что в конце 80-х советская автоматическая станция тоже обнаружит на Фобосе таинственный гигантский кратер в одну треть от площади его поверхности).

Унар был проклят жрецами, и марсиане отказались от полетов в космос, положившись на волю своих хтонических богов. Но отвергнув идею универсального и безопорного транспорта, они так и не смогли преодолеть зависимость своей цивилизации от материальной среды, постепенно поработившей их передовую технологию. У марсиан не было ракеты, которая транслировала бы среду в движение, придавала вещам новое измерение, поворачивала их энтропию вспять. Предметы застывали в своих привычных формах, жизнь засыпала, Марс превращался в холодный каменный шар, летящий в черной пустоте космоса.

Новое измерение дадут вещам Марса люди из ракеты, прилетевшей со звезды Тот. Они растопят марсианский лед и выведут новые бактерии, способные вырабатывать из камня кислород. Марс потеряет адекватность: его среда трансформируется в серию предметов, не соответствующих привычным образам — новая поверхность, новый воздух, новая энергия. Волков и здесь прозорлив: скрупулезно описанные им технологии спасения планеты совпадают с современными моделями терраформирования Марса. А его идею о существовании обширных запасов воды, скрытой под марсианской поверхностью, можно вообще считать провидческой: автоматические станции недавно обнаружили на Марсе внушительные запасы риголитного льда. Кстати, вот еще одно совпадение: экспедиция геолога Одинцовой открыла скрытые под поверхностью обширные ледяные бассейны в северном полушарии планеты. В соответствии с новейшей топографической моделью Марса, полученной в результате обмеров его рельефа и перепадов высот, именно в этом полушарии должен плескаться предполагаемый марсианский океан.

Реактивная тяга, новая адекватность, преобразующий метод ракеты — все это части одного целого, одной эпохи и одной мечты. Но ракеты Волкова скоро превратятся влетающие по замкнутому кругу орбитальные станции, идея доступности космоса, такая очевидная в проекте «Н», сменится ощущением «космической дороговизны», а научная фантастика станет все больше увлекаться нуль-транспортацией и параллельными мирами, то есть бестранспортным мгновенным космосом, в котором движение отсутствует, а есть одна сплошная «среда». Но такой «космос без движения» делает даже самые близкие вещи недоступными, и межпланентный оптимизм толстовской «Аэлиты» и «марсианского» романа Волкова сменится меланхолией из «Трудно быть богом» братьев Стругацких, где герой, заброшенный на другую планету, так и погрязнет в инерции «среды», компенсируя свое божественное бессилие душевным нарцисизмом. В точности, впрочем, как и его реальные прототипы, которые убеждали тогда самих себя, что они не в состоянии изменить страну, в которой они жили.

Сейчас эта страна участвует в подготовке марсианской экспедиции, имея за плечами опыт «Простейшего спутника», проекта «Н» и «Аэлиты». В свою очередь и литература новой адекватности оказалась востребованной именно в то время, которое она описывала, — в наше время: действие романа «Марс пробуждается» происходит на рубеже третьего тысячелетия. Его возвращение через сорок лет закономерно, ведь путь ракеты — всегда больше, чем кажется. Иначе Константин Циолковский не сказал бы за двадцать шесть лет до полета Юрия Гагарина свои фантастически точно сбывшиеся слова: «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство… Он русский… Он — гражданин Советского Союза. По профессии, вероятнее всего, летчик… У него отвага умная, лишенная безрассудства… Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола…» Атланты, достающие руками до звезд, чтобы небо — неподвижное и плоское небо традиции — не упало на головы людей… Большая тема русской фантастики, к которой мы неоднократно в этой серии вернемся.