Без права на смерть - Елена Ворон

Она глядела недоверчиво, донца гильз в глазах потемнели.

— Вот как ты заговорил… Тогда почему отказываешься от меня? Пока что я — единственная женщина в армии.

— Одежду! — велел он. — Тогда отвечу.

Она зло сощурилась. Губы сжались в нитку, подбородок и шея над воротником халата напряглись, пальцы скрючились — она творила. Простыня, в которую был закутан Лоцман, внезапно потемнела, истончилась, осыпалась истлевшей трухой — и он остался на каталке голый. Военврач захохотала:

— Ой, не получилось! Хотела одежду сотворить… — Она оборвала смех.

Лоцман не шелохнулся — не съежился, не прикрылся руками. Так и сидел, подобрав под себя ноги и опираясь ладонями о каталку. Если она думает вогнать его в краску, ничего не выйдет. Они сверлили друг друга взглядами, у врача на скулах проступил румянец.

— Что ж, из тебя выйдет недурной офицер. — Лоцман глубоко вздохнул, сосредоточился, глядя на свободный конец каталки. Я и сам форму сделаю, не развалюсь. Перво-наперво обзаведусь пристойными штанами — а дальше как-нибудь выкрутимся.

На каталку легли отглаженные синие брюки. Получилось! Он прислушался к внутренним ощущениям. Вроде бы голова не плывет, и в глазах не темнеет.

— Перестань, — с усталым раздражением бросила врач. — Еще творить вздумал! Сама сделаю.

Сосредоточась, она выложила на каталку форменную куртку с золотыми погонами, голубую рубашку и комплект нижнего белья. До блеска начищенные ботинки встали на полу, на них легла пара носок. Лоцман оделся, сунул в ботинки ноги. К его изумлению, врач опустилась на корточки, щелкнула застежками ботинок, положила ладони ему на щиколотки. Сквозь носки он ощутил влажный холодок ее рук.

— А теперь скажи, — она подняла лицо, вдруг ставшее несчастным и очень женственным, — чем я тебе не пара?

— Некогда молоть языком, — отрезал он, подавляя мимолетную жалость. Ей плохо — горек удел поступившего в армию Лоцмана; ей одиноко, и, предав сама, она пытается втянуть в предательство другого.

— Скажи, — прошептала она, глаза сухо блестели. — Пожалуйста!

— Ты сама — мертвый Лоцман. — Он отступил, и ее руки соскользнули на пол.

Женщина горько вымолвила:

— Жаль. Значит, пованивает, несмотря на стимуляторы. А я и не чувствую…

— Пошли, — велел он. — Я готов приступить к обязанностям.

Душещипательные беседы до добра не доведут — палата наверняка прослушивается. Того и гляди, раскиснешь и сболтнешь лишнее, а отсюда надо выбраться прежде, чем армейские власти раскусят обман и вышвырнут недопроданного Лоцмана из города.

Врач поднялась на ноги, по-мужски резко одернула халат.

— Ну что ж, идемте… Лоцман Поющего Дарханца. — Она знает! Вертолетчик ей сказал или сам Лоцман в бреду проболтался? Вот беда… Врач в два счета его выдаст. А может, и не выдаст, пока есть надежда сохранить понравившегося ей мужчину для себя.

— Вы обещали стимулятор. Ведь я подтвердил решение служить.

— Это еще предстоит доказать. — Врач взялась за ручку двери. — Хотя… ладно. — Она выудила из-за пазухи коробочку из прозрачной оранжевой пластмассы. Внутри лежали две таблетки. — Дам из своих. — Врач вытряхнула одну таблетку на ладонь и спрятала коробочку обратно. — Прошу. — Она протянула стимулятор охранителю мира.

Он медлил взять. Не годится обирать бывшую Лоцманку.

— Да ешь же, кретин! — закричала она, — Другие за таблетку горло перегрызут, а он кочевряжится! Ешь!

Он положил таблетку на язык. Горьковато.

— Пошли стрелять мишени.

Врач вышла из комнаты, Лоцман последовал за ней. Огляделся. Длинный коридор с окном в торце, множество дверей. На каждой свой номер: 17, 15, 13… Под ними — остатки каких-то надписей, где соскобленных, а где замазанных коричневой краской.

Врач размашисто шагала по коридору.

— Что здесь? — спросил Лоцман, поспевая за ней.

— Офицеры живут. Пока. Для нас уже строят отдельный квартал — там и дома будут хорошие, и всё остальное…

— А что за надписи были на дверях?

— Кому-то взбрело на ум написать прежние имена. Как вспомнили, намалевали — не офицеры сделались, а сплошь дерьмо. Лоцманы они, понимаешь ли. Со своими принципами и долгом. Спохватились! Полковник приказал имена убрать, да толку чуть. Снова-то забыть непросто. Кому пришлось опять стрелять мишени, кто вообще стал непригоден.

— К чему непригоден?

— К службе в армии.

— То есть прежнее имя выбрасывает человека в прошлое? Заставляет вспомнить, что ты не офицер, а Лоцман?

— Ну да.

— Постой. — Охранитель мира заступил женщине дорогу. — А тебя как звали?

— Заткнись. — У нее стали злые глаза.

— Как — тебя — звали? — проговорил он с расстановкой.

— Отвяжись! — Врач попятилась. Он поймал ее за руки.

— Имя! Как твое имя? Говори! Ну?

У нее расширились зрачки, лицо побледнело.

— Лоцман Эльдорадо. — Он отпустил ее.

— Будь ты проклят… — Врач отвернулась.

— Эльдорадо, — позвал он, — Эльдорадо, послушай меня.

Она затрясла головой.

— Отцепись! И так тошно… Зачем? — Она обернулась — огорошенная, смятенная. — На что тебе мое имя?

Охранитель мира вгляделся. Врач изменилась. Лицо стало другим — моложе, тоньше и женственней. Стало быть, имя и впрямь творит чудеса? Так просто? Всего-навсего произнести его — и в офицере проснется бывший Лоцман? Или память просыпается только в тех, в ком спит не слишком крепко?

— Что тебе от меня надо? — тихо спросила врач.

— Я хочу уйти отсюда.

— Что-о?

— Без шума унести ноги. Ты поможешь?

— Но… Ах ты лжец! «Будем создавать военную авиацию»! — передразнила женщина. — А я-то поверила, дурища. Но ты не можешь уйти, пока не расстрелял мишени. А расстрелять не сумеешь, это ясно. Вчера одна Лоцманка попыталась; не вышло, и ее отправили на потеху солдатам. Даже не офицерам отдали — отослали в казарму. А Лоцмана Дороги В Завтрашний День, наоборот, предоставили офицерам — чтобы рукопашный бой отрабатывали. Лоцманам, которые провалят испытание, никакой жизни нет… Что же делать? Стрелять слишком рискованно. Надо кого-то вместо тебя поставить. — Эльдорадо оглядела себя и сокрушенно покачала головой. — Не знаю, как нам удастся кого-нибудь соблазнить.

— В каком смысле — соблазнить?

— В прямом. Для тебя стрелять не станут, а ради меня, может, кто и расстарался бы… Да кому я нужна, чтоб автомат в руки брать?

— Офицеры тебя не любят?

— Не очень.

— Ну и дурачье. Снимай халат.

Эльдорадо вскинула брови, но послушалась и начала расстегивать пуговицы. Стянула халат и подала Лоцману, оставшись в военном камуфляже.

— Остальное тоже снимать?