Опасно для жизни - Фридрих Незнанский

— И какой срок они получат?

Или:

— Как же она могла так? Может, у нее своя драма?

Сегодня был как раз свободный день. Вернее, утро. Операция по захвату машины с наркотиками прошла успешно. Все они провели в МУРе сутки. Теперь следовало ждать результатов лабораторного анализа. В МУР можно сегодня заявиться и попозже. Надо позвонить от Елизаветы Никитичны. Может, можно и еще попозже, чем просто попозже.

Так думал Дима, перепрыгивая через осенние лужи. А прыгал он потому, что шел не по улицам, а напрямик, по диагонали. Шел через сквер, потом через стройку, затем через пустырь. А за пустырем уже и Володин дом.

На пустыре что-то происходило. С сумасшедшим лаем носился спаниель. Его длинные уши трепетали на ветру черными пиратскими флагами. Он носился по одной прямой, вперед-назад. Из-за лая Дима сразу и не услышал звука выстрелов. Двое мальцов, лет по пятнадцать, молотили из пистолета по стоявшим метрах в двадцати пивным банкам. Одержимый охотничьим азартом пес метался от банок к пацанам и обратно. Он никак не мог обнаружить дичь, бедное животное.

Вся группа была столь увлечена занятием, что на подошедшего сзади Чирткова никто не обратил внимания.

— Что это вы здесь делаете, а? — спросил Дима фразой лопоухого второстепенного героя фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».

Пес как раз мчался навстречу, размахивая своими пиратскими ушами.

— Чего ты, дядя? — через плечо бросил один из подростков, едва глянув на Диму. — Иди себе, у нас спортивная стрельба.

И точно. В руках парня был спортивный пистолет. Марголина. Это Чиртков успел рассмотреть.

— Откуда оружие? — спросил он парнишку.

— Из леса, вестимо, — уже не оборачиваясь, ответил тот. Но пистолет, зажатый в руке, полез в карман.

— Дай оружие, — приказал Чиртков, схватив парня за руку.

— Ты что, мужик? Чего тебе надо? — принялся вырываться парень.

Спаниель наконец понял, кто здесь дичь, и радостно вцепился в Димину штанину.

— Фас его, фас, Джери! — подначивал собаку хозяин, все пытаясь запихать пистолет в джинсы.

Джери с удвоенной энергией расправлялся с единственными брюками Чирткова. Не оставляя без внимания и тощую ногу следователя.

— Я вот тебе как впаяю за сопротивление властям! — рявкнул Дима не то парнишке, не то спаниелю. — Я из МУРа. Предъявите документы! — еще более громко приказал он, профессиональным приемом выкручивая руку парнишке и чувствуя, что собаку придется отливать водой. Иначе домой он пойдет без штанов.

Как ни странно, упоминание МУРа возымело свое действие.

— Фу, Джери, — скомандовал хозяин собаки. — А чего вы? Чего мы сделали-то? Чего я сделал-то? — повторил он, обнаружив, что дружок его вовсю чешет через пустырь и уже скрывается за линией горизонта.

— Вот видишь, и приятель твой тебя бросил, — злорадно отметил Чиртков, посматривая на дыры в брючине. — Дай пистолет, — уже спокойно попросил он.

Парень протянул оружие. Дима взял его, оглядел.

— Откуда он у тебя?

— А кто вы такой, чтобы спрашивать? — все еще хорохорясь, но уже тоном ниже спросил подросток.

Чиртков показал удостоверение.

— Я же сказал тебе, я из МУРа. А теперь ты расскажи, откуда у тебя пистолет. Из него человека убили, — добавил Дима, строго глядя на парнишку.

— Вы что? Это не я! Я его нашел. Здесь, на пустыре.

— Когда? — не сбавлял строгости Дмитрий.

— Я… я не помню точно. Да с месяц назад. Или больше. Мы с Джери гуляли здесь утром. Он же охотничьей породы, — не очень складно рассказывал паренек. — Он с отцом моим на охоту ездит. И запах оружия знает. Ну, мы гуляли. Он все кружил возле одного места, лаял, лапой царапал. Я наклонился, а там пистолет этот лежит в земле. Джери его почти откопал. Ну я и взял. Думал, ничей. Я ничего не делал! Мы иногда стреляем здесь в банки пивные.

— Ты в каком доме живешь? — спросил Дима.

— Я вон там, — паренек махнул в сторону сквера, в направлении метро. — Но там выгуливать собак не разрешается. Так мы сюда ходим.

Ну да. Это он живет аж за улицу от Володиного дома. Там жильцов не опрашивали, думал Дима.

— Тебя как звать?

— Артем.

— Вот что, Артем, пойдем собаку твою отведем, предупредишь родителей, и поедем на Петровку. Будешь важным свидетелем.

— Что, правда? — изумился Артем.

Мальчишки остаются мальчишками во все времена. Всем хочется хоть раз попасть на Петровку. И обязательно самым главным свидетелем.

Наталья Николаевна Денисова подходила к зданию гостиницы «Москва», расположенной на берегу Невы, прямо напротив Александро-Невской лавры. В конференц-зале гостиницы открылся очередной международный симпозиум «Страны Балтии в борьбе со СПИДом». Со стороны Питера организатором выступал известный по всей стране Институт профилактической медицины.

Эра Газмановна, Наташина начальница, отправила ее посмотреть и послушать.

— Сходи, Наталья, — сказала она подчиненной. — Надо политес соблюсти. Я на этих «Странах Балтии…» за границей уже не раз бывала. Ничего путного. Сплошные гомики, — рассказывала низким, почти мужским голосом энергичная и грубоватая профессорша. — У меня и так дел по горло, чем-нибудь более путным займусь. Тем более там эта Витебская в прима-балеринах — организатор главный. Я ее терпеть не могу. А ты сбегай, тем более рядом тут. Правда, российские докладчики завтра будут, а толковое сообщение только от них и услышишь. Сегодня-то все импортные — первый день, открытие. До чего же любим мы иностранцам одно место вылизывать! Особенно Витебская в этом преуспевает. Ну да сходи, расскажешь.

Наташа с улыбкой выслушала эту тираду. Она любила свою шумную, многословную начальницу. Та была хорошим специалистом и большой умницей. Не без восточной хитрости, конечно. Но это ее качество служило, скорее, на благо отделению, поскольку профессорше удавалось выбивать из главврача все лучшее, что поступало в больницу.

Наталья Николаевна вышла из больницы, отправилась пешком. Благо идти всего остановку. Она снова, сама того не замечая, вспомнила возвращение из Москвы, своего попутчика. Опять прокручивала в памяти фразы их ночного разговора. Наташа не замечала, что идет улыбаясь. Встречный мужчина, поймав ее взгляд, решил, что улыбка адресована ему, и чуть замедлил шаг. Наталья, опомнившись, придала лицу строгое выражение, что прекрасно умела делать, и снова взглянула на мужчину. Тот пожал плечами — дескать, чего же улыбалась-то? — и прошел мимо. «А ведь я жду его звонка, — призналась себе Наташа и нахмурилась. — Этого еще не хватало! Ну поговорили, и все! И нечего! Поезд — одно, жизнь — другое. Да он и не звонит, хотя уже неделя прошла. Может, вернулся в Москву к своим преступникам. И к своей семье. Следствие закончено, забудьте!» — приказала она себе уже в который раз. Но память отказывалась вычеркивать ночное путешествие, удивительный по доверительности разговор. Память подсовывала ей утро, когда она проснулась на покачивающейся как колыбель полке, и увидела игольчатые астры в вазочке, и вдохнула аромат кофе, и встретилась глазами с сидевшим напротив взрослым мужчиной, смотревшим на нее восторженными мальчишескими глазами.

«Но ведь не позвонил, — усмехнулся Наташин внутренний голос. — Ну, был очарован… на время движения поезда из Москвы в Ленинград (Наташин внутренний голос продолжал называть родной город именно так), а потом очарование исчезло в лихорадке, так сказать, буден».

«Ну и ладно!» — излишне равнодушно ответила ему Наташа.

Оказывается, она уже поднялась по лестнице. Дверь в конференц-зал была еще открыта, но в фойе уже никого не было. Из зала доносился женский голос. Наташа вошла, поискала глазами свободное место. Найдя его в третьем ряду с краю, прошла и села. Тут же она поймала на себе гневный взгляд говорившей. Это была Витебская. Она стояла за столом президиума — единственная женщина среди нескольких мужчин. Испорченные химией, бездарно выкрашенные в грязно-рыжий цвет волосы, конопатое широкое лицо, претенциозная одежда и ужасающий английский. Наташа заканчивала английскую школу. От них требовалось произношение и еще раз произношение. И английские слова, произносимые рязанским говорком, производили на нее то же впечатление, что и звук металла по стеклу. Витебская, вызубрившая пару сотен английских слов, говорила именно так. И невероятно собой гордилась.

«Что это она? — удивилась Наташа гневному взгляду. — А… Это они гневаются, что я имела бестактность войти во время их речи!» — поняла Наташа, легкомысленно улыбнулась и принялась оглядывать зал. Зал представлял несколько странное для научной конференции зрелище. Окна и стены его были занавешены лоскутными одеялами. Одеял было очень много. Наташа все рассматривала их, когда на сцене появился первый докладчик. Профессор… — Наталья прочла имя профессора в программе конференции, но оно ей ничего не сказало. Тем не менее Наталья Николаевна, как человек ответственный, сосредоточила все свое внимание на худощавом мужчине с усиками, занявшем место за кафедрой.