Новиков - Александр Западов

Прочитав перебеленное секретарем письмо, князь приписал:

«Заметить я вам должен злых его товарищей:

Иван Лопухин.

Брат его, Петр, прост и не значит ничего, но фанатик.

Иван Тургенев.

Михаил Херасков.

Кутузов, в Берлине.

Князь Николай Трубецкой, этот между ими велик; но сей испугался и плачет.

Профессор Чеботарев.

Брат Новикова, и лих и фанатик.

Князь Юрья Трубецкой, глуп и ничего не значит.

Поздеев.

Татищев, глуп и фанатик.

Из духовного чину:

священник Малиновский, многих, а особливо женщин, духовник; надо сведать от Новикова, кто есть еще из духовного звания…»

Дело московских масонов весьма волновало императрицу, и она взяла на себя руководство следствием. Екатерина была уверена, что Новиков с братией задался целью свергнуть ее с престола и посадить на трон цесаревича Павла, а для этого пользовался помощью немецких государей — герцога Брауншвейгского и принца Гессен-Кассельского, с которыми состоял в переписке якобы по масонским делам.

Студенты, командированные компанией для заграничной учебы, в ее глазах были агентами Новикова, от которых необходимо было выпытать, какие поручения они имели в сношениях с немецкими тайными обществами.

Для Шешковского Екатерина собственноручно составила перечень вопросов, которые ему надлежало выяснить у Новикова. Средства добывания истины не оговаривались, о запрещении пытки не упоминалось.

Екатерина была, как она говорила, против пытки. Но пытку не запрещала, особливо в делах политических.

И в ходе следствия подозреваемых пытали.

Однако не как придется, а по наставлению. Человека ставят под дыбу. Руки назад, в шерстяной хомут, длинная веревка через перекладину. Палач тянет, руки выворачиваются, человек повисает. Палач бьет кнутом. Судейские допрашивают, записывая ответы.

Когда истины показано не будет, снимают с дыбы, вправляют руки и опять подвешивают, для того, что через то боль бывает сильнее.

Ежели человек запирается, а изобличен во многих злодействах — можно применить железные тиски для рук и ног. Или наложить на голову веревку, просунуть палку и вертеть ее, сокращая веревочный обруч, отчего пытаемый изумленным бывает. Или простричь на голове волосы и на то место лить по капле холодную воду, отчего также в изумление приходят. Впрочем, Гоголь рассказывал, что таким методом лечили в сумасшедшем доме Авксентия Ивановича Поприщина, и это средство отчасти принадлежало медицине XIX столетия. В XVIII же оно шло по разряду пыток… А пока человек висит на дыбе, можно водить по его спине зажженным веником — средства-то все подручные, недорогие. Бывает, приходится извести веника три-четыре…

Перед Шешковским лежала записка Екатерины, и он, сверяясь с бумагой, начал допрос.

Императрицу интересовали имена участников и последователей братства, обряды приема, присяга масонов, а главное, сношения с иностранцами.

— Какой причины ради они входили в переписку с прусским министром Вельнером?

— Переписка с принцем Карлом Гессен-Кассельским по какой была причине и какие он им дал советы?

— Какое употребление сделано из предписаний, данных Вельнером касательно великого князя, или какое употребление сделать они хотели?

— За что и по какому закону Новиков и Лопухин с людей присягу берут?

Новиков никого старался не впутывать, отговаривался запамятованием.

Самым главным для Екатерины был двадцать первый вопросный пункт. Ответ на него был изъят из дела и хранился особо: речь ведь шла о наследнике престола Павле Петровиче, которого масоны якобы мечтали уловить в свои сети.

Вопрос двадцать первый гласил:

— Взятая в письмах твоих бумага, которая тебе показывана, чьею рукою писана и на какой конец оная сохранялась у тебя?

Новиков отвечал подробно, наперед изобразив сокрушение свое и раскаяние в том, что вовремя о бумаге этой правительству не донес. Дело же заключалось в следующем.

Архитектор Баженов, масон и приятель Новикова, в конце 1775 или в начале 1776 года собирался побывать у «особы», упомянутой в бумаге: имя этой особы во время следствия не было названо ни разу, а звали ее Павлом Петровичем, наследником цесаревичем. Это сын императрицы, которого она опасалась пуще всего на свете, ибо ни делиться с ним властью, ни передавать ее законному взрослому наследнику не хотела.

— Особа ко мне давно милостива, — сказал Баженов Новикову, — а ведь она и тебя изволит знать. Так не пошлете ли каких книжек? Слышно, что для той особы искали в книжных лавках новый перевод книги Арндта «О истинном христианстве».

— Особа знает меня, — ответил Новиков, — только потому, что я раза два или три подносил ей книги. Не думаю, чтобы она меня помнила. Однако мы посоветуемся со старшими братьями, и как решим, посылать или нет, я тебе потом скажу.

Возвратившись, Баженов записал свой разговор с Павлом и передал бумагу Новикову. Тот прочитал ее вместе с Гамалеей, оба испугались содержания разговора, и Новиков, обязанный показать записку Баженова Трубецкому, переписал ее, возможно смягчив и выбросив все, что показалось ему невероятным. Он уверял следователей, что сказанное в бумаге не имело никакого отношения к связям с немецкими масонами — принцем Гессен-Кассельским и герцогом Брауншвейгским и что московские братья поползновения к умыслу или беспокойству и смятению не имели.

Более чем через десять лет, в 1787 или 1788 году, Баженов снова был у Павла Петровича, передал ему от Новикова несколько духовных книг, принятых благосклонно. Павел спросил Баженова, уверен ли он, что между масонами нет ничего худого. И на заверения возразил:

— Может быть, ты просто не знаешь, а те, которые старее тебя по масонству, те знают и тебя самого обманывают. Впрочем, бог с вами. Только живите смирно.

Баженов составил записку о своем разговоре и передал ее Новикову, а в 1792 году зимою опять побывал у Павла. Книг на этот раз Новиков не посылал.

По словам Баженова, Павел принял его с великим гневом на масонов и запретил упоминать о них, сказавши так:

— Я тебя люблю как художника, а не как мартиниста; об них же слышать не хочу, и ты рта не разевай о них говорить.

Такие показания дал Новиков, прибавив в конце, что в сношениях с Павлом не было у них дурных намерений и надеялись братья только на милостивое покровительство и заступление наследника, ибо в этом весьма нуждались — их теснили со всех сторон.

Злополучную старую записку Баженова Новиков спрятал в своих бумагах, не желая, чтобы ее кто-нибудь увидал, и настолько ее ухоронил, что позже, надумав сжечь, нигде не нашел, — и об этом случае забыл.