Любить того, кто рядом - Эмили Гиффин

— Пожалуй, даже слишком весело, — поддерживает Энди, садясь по другую сторону от меня и ставя к ногам сумки с ручной кладью. — Последний бокал в два часа ночи явно оказался лишним.

Марго аккуратно загибает уголок страницы, закрывает книгу и сует ее в большую черную сумку.

— Когда вы вернулись в отель? — спрашивает она.

Мы с Энди переглядываемся и пожимаем плечами.

— Около трех? — предполагаю я, чувствуя себя уже совсем непринужденно.

— Примерно так, — говорит Энди, потирая виски.

Марго делает сочувственное лицо.

— Вот один из плюсов беременности — никакого похмелья целых девять месяцев.

— Детка, у тебя не было похмелья девять лет, — говорит Уэбб.

Я смеюсь — в этом он прав. В самом деле, начиная с колледжа, я на пальцах одной руки могу пересчитать случаи, когда Марго напивалась и теряла над собой контроль. Выражение «терять над собой контроль» в случае моей подруги отнюдь не означает танцы топлесс на какой-нибудь вечеринке. Однажды, хватив лишку, она вынула и забросили в кусты пару совершенно нормальных контактных линз, другой раз умяла целый пакет чипсов со вкусом барбекю.

После нескольких минут обычной пустой болтовни Уэбб говорит, что он хочет купить газету, чтобы почитать в самолете. Энди предлагает составить ему компанию, и мы с Марго неожиданно остаемся наедине. Вот, кажется, и настал момент истины.

— Ну, Элли, — говорит Марго, — мне просто не терпится с тобой поговорить.

«Вот уж никогда бы не подумала», — думаю я, смотрю на нее искоса и решаю, что выражение ее лица скорее любопытствующее, чем обвиняющее.

— Знаю, — нерешительно произношу я.

— Лео? — спрашивает она, не сводя с меня широко открытых, немигающих глаз.

Мое сердце подпрыгивает при звуке этого имени, и неожиданно для себя я желаю, чтобы у Лео было совершенно обычное имя — например, Скотт или Марк. Имя, которое носят много других моих знакомых. Но в моей жизни есть только один Лео.

— Ну, — снова начинаю я и прерываюсь, чтобы сделать глоток кофе, — надо было рассказать тебе раньше… я даже собиралась — но переезд, твоя беременность… Вот и не могла выбрать момент…

Я осознаю, что запинаюсь, и что Сюзанна назвала бы мою попытку оправдаться метаниями испуганного кролика. Беру себя в руки.

— На самом деле все не так, как кажется… Я… столкнулась с ним на улице, мы обменялись парой фраз и разошлись… Через пару дней он позвонил моему агенту и предложил поработать с Дрейком. Вот, в общем-то, и все…

Я рассказала достаточно правды, чтобы не чувствовать угрызений совести за то, что скрыла остальное — то, что мы с Лео встречались в Лос-Анджелесе и что вместе летели домой.

Марго на глазах успокаивается.

— Так и знала, что ничего серьезного между вами не ныло, — говорит она. — Просто… Почему ты мне не рассказала? — осторожно выбирая слова, спрашивает она — скорее разочарованно, чем осуждающе.

— Я действительно собиралась… Хотела рассказать тебе до того, как выйдет журнал, — говорю я, не до конца уверенная в том, что это правда, но истолковывая сомнения в спою пользу. — Извини.

Я снова вспоминаю, что мне говорила Сюзанна, но убеждаю себя, что простое «извини» — это ни в коей мере не унижение.

— Тебе не за что извиняться, — роняет Марго. — Все в порядке.

Несколько мгновений мы непринужденно молчим, и только я начинаю думать, что выпуталась из ситуации, как Марго теребит в ухе бриллиантовую сережку и спрашивает прямо:

— Энди знает?

Такого вопроса я почему-то не предвидела, и он разом обостряет и притихшее, было, чувство вины, и похмелье. Я отрицательно качаю головой, полностью уверенная в том, что это определенно не тот ответ, который она надеялась получить.

Марго бросает на меня сострадательный взгляд и спрашивает:

— Ты ему расскажешь?

— Я… Думаешь, надо? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Марго проводит руками по животу.

— Не знаю. Может, и не стоит.

— Серьезно? — спрашиваю я.

— Может, и не стоит, — повторяет она уже более решительно.

— А подпись под статьей?

Тут мне приходит в голову, что за все то время, что Энди были вместе, нам не приходилось решать, как вести себя в подобной ситуации, и думать, как это может отразиться на наших отношениях. Но ведь и повода не было. Если не считать нескольких глупых споров во время подготовки к свадьбе, мы с Энди ни разу по-настоящему не ссорились. По крайней мере, не было ничего требующего вмешательства или даже тайного сговора с подругой.

— Может, он не заметит, — говорит Марго. — Он же мужчина… Да он хотя бы знает фамилию Лео?

Я отвечаю ей, что не уверена. Когда-то знал, но мог забыть.

— В конце концов, — говорит Марго, скрещивая лодыжки, — какая разница?

Я смотрю на нее, на девять десятых обрадованная тем оборотом, который принял разговор, и на одну десятую обеспокоенная, что верная сестра устроила мне ловушку ради любимого брата.

«Кровь не водица», — вспоминаю я слова Сюзанны, неопределенно киваю и жду, когда Марго выразит свою мысль более ясно.

— Ведь Лео не был любовью всей твоей жизни, — в конце концов говорит она.

Когда я не отвечаю сразу же, она еще выше поднимает свои брови, явно ожидая немедленного подтверждения.

И я отвечаю как можно решительнее:

— Нет, не был.

На этот раз я знаю, что солгала, но разве у меня есть выбор?

— Он просто один из бывших… дело прошлое, — говорит Марго и замолкает.

— Верно, — говорю я, вспоминая полет из Лос-Анджелеса.

Марго улыбается.

Я заставляю себя улыбнуться в ответ.

Потом, когда работник аэропорта объявляет посадку и наши мужья с запасом газет, журналов и бутылок воды приближаются к нам, Марго наклоняется ко мне и доверительно шепчет:

— Давай оставим это между нами, и все будет как раньше?

Я согласно киваю и представляю, как мы вдвоем сметаем осколки под дорогой восточный ковер, напевая песенку из «Золотых девочек», одного из самых любимых наших сериалов времен учебы в колледже.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — говорит Марго, и ее слова, как ни странно, одновременно и успокаивают меня, и рождают какое-то дурное предчувствие. Они эхом отдаются в моей голове, пока мы вчетвером собираем вещи и не торопясь, идем по переходу из зала ожидания в салон самолета; идем навстречу моей новой жизни, новой попытке все начать сначала, которая чем-то напоминает искупление грехов.