Наталья Гончарова - Вадим Старк

На самом деле никто по поводу этого назначения не смеялся — скорее он сам страшился насмешек. С. Н. Карамзина не без ехидства написала 20 января И. И. Дмитриеву: «Пушкин крепко боялся дурных шуток над его неожиданным камер-юнкерством, но теперь успокоился, ездит по балам и наслаждается торжественною красотою жены, которая, несмотря на блестящие успехи в свете, часто и мучительно страдает мучением ревности, потому что посредственная красота и посредственный ум других женщин не перестают кружить голову ее мужа».

Одна из дневниковых записей самого Пушкина фиксирует его неудачное появление в новом мундире: «26-го янв. В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраке. — Я уехал, оставя Н.<аталью> Н.<иколаевну>, и, переодевшись, отправился на вечер к С.<алтыкову>. — Гос.<ударь> был недоволен, и несколько раз принимался говорить обо мне: II aurait pu se donner la peine d’aller mettre un frac et de revenir. Faites-lui des reproches[55]».

Мать Пушкина писала Ольге Сергеевне 12 января: «Знаешь ли ты, что Александр — камер-юнкер, к большому удовольствию Натали; она будет представлена ко двору, вот она и на всех балах; Александр весьма озадачен, этот год ему хотелось поберечь средства и уехать в деревню». Это письмо пролежало неотправленным до 19 января, так что Сергей Львович смог в приписке к нему сообщить дочери и о представлении Натальи Николаевны ко двору: «Вот новость, какую Мама не успела тебе сообщить. Натали представлялась позавчера, в воскресенье, но как это совершилось, мы того не знаем, вчера она приходила, но нас не застала, хоть мы и соседи, но живем не по-соседски». Надежда Осиповна все-таки передала дочери подробности в очередном письме: «Как новость скажу тебе, что представление Натали ко двору огромный имело успех, только о ней и говорят, на балу у Бобринского император танцевал с нею французскую кадриль и за ужином сидел возле нее. Говорят, на балу в Аничковом дворце она была прелестна. И вот наш Александр превратился в камер-юнкера, никогда того не думав».

Об этом дне Пушкин записал в дневнике: «17 бал у Бобр.<инского>, один из самых блистательных. Гос.<ударь> мне о моем камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его».

Эти хлопоты задержали отъезд Натальи Николаевны в Полотняный Завод, и только 15 апреля 1834 года Пушкин проводил ее с детьми до Ижоры, оставшись, как писала дочери Надежда Осиповна, «один в этом большом доме». С домовладельцем у Пушкина вскоре начались неприятности, о чем он сообщил Наталье Николаевне: «С хозяином Оливье я решительно побранился, и надобно будет иметь другую квартиру, особенно если приедут с тобой сестры».

В середине августа Пушкин переехал на новую квартиру. Незадолго до того, 4 августа, он подал прошение об отпуске на три месяца для поездки в Нижегородскую и Калужскую губернии и, получив его, 17 августа уехал. Уже по возвращении Пушкин запишет в дневнике: «Я был в отсутствии — выехал из П. Б. за пять дней до открытия Александровской колонны, чтобы не присутствовать при церемонии вместе с камер-юнкерами — моими товарищами…» На самом деле торжественное открытие монумента состоялось через две недели, 30 августа.

Завернув на один день в Москву, Пушкин остановился в доме Гончаровых на Никитской. Выехав утром 21 августа, к вечеру того же дня он прибыл в Полотняный Завод. Семья Пушкиных поселилась в Красном доме в центре села. Это был одноэтажный деревянный дом с антресолями, выкрашенный в красный цвет, с высокими окнами парадного этажа, с обтянутыми полотном белыми колоннами, в 14 комнат. К ним примыкала пристройка с залом, освещаемым тремя люстрами. Возле дома были разбиты цветник и фруктовый сад с беседками в китайском стиле. Последние годы жизни здесь жил Афанасий Николаевич. Сад выходил к крутому обрыву над П-образным прудом, за которым тянулись еловые аллеи в сторону фабрики. Пушкин по давней деревенской привычке вставал рано и уходил к беседке над обрывом. Вспоминалось написанное в июне: «О, скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню — поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические — семья, любовь etc…»

Главный вопрос, который окончательно решился во время пребывания Пушкиных в Полотняном Заводе, — переезд сестер Гончаровых в Петербург.

Еще 11 июня, сообщая жене, что «упадет как снег на голову», приехав к ней на Заводы, Пушкин предостерегает ее: «Охота тебе думать о помещении сестер во дворец. Во-первых, вероятно, откажут; а во-вторых, коли и возьмут, то подумай, что за скверные толки пойдут по свинскому П. Б. Ты слишком хороша, мой ангел, чтоб пускаться в просительницы. Погоди; вот овдовеешь, постареешь — тогда, пожалуй, будь салопницей и титулярной советницей. Мой совет тебе и сестрам быть подале от двора; в нем толку мало. Вы же не богаты. На тетку нельзя нам всем навалиться. Боже мой! кабы Заводы были мои, так меня бы в П. Б. не заманили и московским калачом. Жил бы себе барином. Но вы, бабы, не понимаете счастия независимости и готовы закабалить себя навеки, чтобы только сказали про вас: Hier Madame une telle était décidément la plus belle et la mieux mise du bal[56]».

В письме от 14 июля он продолжает эту тему: «Если ты в самом деле вздумала сестер своих сюда привезти, то у Оливье оставаться нам невозможно: места нет. Но обеих ли ты сестер к себе берешь? эй, женка! Смотри… Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей: муж, жена, дети покаместь малы; родители, когда уже престарелы. А то хлопот не оберешься, а семейственного спокойствия не будет. Впрочем, об этом еще поговорим».

В Полотняном Заводе все решилось окончательно. 25 августа 1834 года, в канун дня рождения тещи и Натальина дня, Пушкин пишет в Ярополец Наталье Ивановне и, принеся поздравления, сообщает: «Теперь я в Заводах, где нашел всех моих, кроме Саши, здоровых, — я оставляю их еще на несколько недель и еду по делам отца в его нижегородскую деревню, я жену отправляю к вам, куда и сам явлюсь как можно скорее. Жена хандрит, что не с вами проведет день ваших общих имянин; как быть! и мне жаль, да делать нечего. Покаместь поздравляю вас со днем 26 августа; и сердечно благодарю вас за 27-ое. Жена моя прелесть, и чем доле я с ней живу, тем более люблю это милое, чистое, доброе создание, которого я ничем не заслужил перед Богом».

Шестого сентября Пушкин с женой, детьми и свояченицами уезжает из Полотняного Завода в Москву. В записях расходов Д. Н. Гончарова под этой датой отмечен расход в 200 рублей на уплату ямщикам за четыре тройки.

Уже через день в дневнике А. И. Тургенева появилась запись о встрече в Малом театре: «Поскакал в театр, в ложе у Пушкина жена и belles soeurs[57] его». Так наблюдательным Тургеневым было отмечено первое появление на публике сестер Гончаровых. На следующий день Тургенев нанес визит Пушкиным: послушал несколько страниц из «Истории Пугачева» и предложил в подарок Наталье Николаевне на выбор мелочи, привезенные им из Парижа. Пушкин 9 сентября известил его: «Жена выбрала булавки и сердечно вас благодарит». Тогда же он пишет письмо Соболевскому в петербургскую гостиницу «Париж», которое передала ему Наталья Николаевна: он должен был помочь ей отыскать ростовщика Шишкина, чтобы занять у того денег для жизни в отсутствие мужа (10 сентября, оставив семью в Москве, поэт уехал в Болдино).